Василий Аксенов - Пора, мой друг, пора Страница 26

Кстати, вот ей-то и не надо было бы снова смотреть этот фильм, особенно сегодня. Письмо и этот фильм – слишком много для одного вечера.

«Что делать?» – подумала она, когда увидела в массовке, в толпе прохожих длинную шею и собачью голову Кянукука.

Он очень гордился тогда – ему дали проход. Он вел под руку даму и комично вихлялся. Вечером только и разговоров было, что о дебюте «полковника» в кино. Все советовали ему, как перевоплощаться. «Ты похож на Бельмондо», – говорили ему, и он тут же, отвечая на такое внимание к его особе, разыграл сцену из гангстерского фильма. В общем, смеху было много.

«Постоянно мы над ним смеялись, бесконечно, утомительно. К концу это превратилось уже в скучное издевательство.

Естественно, считалось, что он все снесет, не обидится, а он вот не снес. Может быть, письма Марвича подняли в нем мятеж?

Марвич над ним смеялся».

«Витька, – писал он ему, – ты странная личность. Таким, как ты, я был в семнадцать лет. Где тебя консервировали, мил-человек? Мне кажется, что у тебя и девушки-то не было никогда, одни фантазии. Напиши мне обо всем, не бойся откровенности и перестань, пожалуйста, нести такую дичь про Лилиан. Если она действительно существует, то зачем ты тогда треплешься о ней перед всякими подонками? Мне кажется, что я сделал ошибку, не взяв тебя тогда с собой. Надо было схватить тебя за шиворот и втащить в вагон. Впрочем, это еще поправимо.

Осенью мы с Сережей отправимся в далекий путь, и если ты не балда и не окончательный шут, то поедешь с нами. Сережа тебя сделает человеком. Знаешь песню: «А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы»? Может быть, это романтика и не чистой воды, но на меня она действует, потому что я сам истер по этим деревянным тротуарам не одну пару подметок.

Теперь скажи мне, друг, пожалуйста, такое: ты что, влюблен в Таню? Только честно, без балды. Если это так, то я тебе по-настоящему, без всякого юмора сочувствую, потому что она моя от начала и до конца и, что бы с ней ни случилось, в конечном счете она будет со мной. Что бы ни случилось! Да с ней и не случится ничего, ничего к ней не пристанет.

Итак, жму лапу. Пожалуйста, не финти и сообщи, нужны ли деньги. Привет Лилиан. Обнимаю. В а л е н т и н».

Были и другие письма, шуточные и дурашливые, но это, наверное, было главное и последнее. Ответить на него Кянукук уже не успел.

Тут она вспомнила, как неслыханно возмутила ее уже сама мысль, что Кянукук влюблен. В тот вечер он пригласил ее в ресторан. Для него, видно, это был какой-то особенный вечер.

«Эх ты, – подумала она о себе, – дрянь ты порядочная, не дала мальчику даже возможности повздыхать. Ведь он не домогался тебя, как иные, и ни одного сального взгляда не бросил. Он жаждал лишь меланхолии, но у тебя уже был рыцарь, Олег, сильная личность. Тебе уже грезилась большая любовная биография, „чтобы на старости лет было что вспомнить“. Хорошо, должно быть, это утешение на старости лет. А в самом деле, что утешит нас на старости лет?..

Вот здесь я ничего играю, сносно. Правильно двигаюсь. Все равно я стану актрисой, не такая уж я бездарь».

Фильм, благополучно перевалив через кульминацию, благополучно катился к концу. Подчищались всякие неувязочки, все постепенно выяснялось и обосновывалось, осуществлялся важнейший закон искусства – все «ружья» палили со страшной силой. В конце сквозила естественнаялирическая недоговоренность. Все было в порядочке, и все остались довольны: простодушная публика была растрогана, профессионалы оценили умелую режиссуру и операторскую работу, снобам осталось много поводов для насмешек. Загорелся свет, грянули аплодисменты.

В фойе и во всех других помещениях установилось оживленное приподнятое брожение. Пространства для перебежек не было никакого, и поэтому кучки и отдельные люди двигались хаотически, сплетаясь в случайные клубки, расходясь, вежливо толкаясь, покачиваясь и словно подчиняясь какой-то неслышной музыке. Во всяком случае, это было увлекательное дело и никто не торопился уходить.

Таня тоже двигалась неизвестно куда, вместе с Павликом, Кольчугиным, Потаниным и другими, теряя их по одному, отвечая на поцелуи и рукопожатия, пока не осталась вдруг одна.

Вокруг стояли незнакомые люди. Они, конечно, посматривали на нее как на героиню вечера, но обратиться не решались.

«Как странно, – усмехнулась Таня, – никто меня не беспокоит, никто не предлагает дружбу».

Она вынула из сумочки сигарету и закурила. Толпа вокруг медленно колыхалась, перемещаясь.

– …я не знаю, может быть, я примитив, но мне понравилось.

– Простите, это уже не тот уровень разговора. Что значит понравилось или не понравилось?

– …слабости очевидны…

– …но и достоинства…

– А кто же спорит?

– Вы сами сказали, что…

– …кассовый успех…

– …что же плохого…

– …очаровательно, очень мило…

– …надоело про молодежь…

– …Калиновская очень хороша…

– …все мы слишком снисходительны…

– …жестокость такого рода…

– …правда характеров…

– …снят только верхний слой…

– Бросьте мудрствовать лукаво!

– В конечном счете не все ли равно?

– Вы видели «Крик»?

– А ты чего молчишь?

– Буфет еще работает?

– Старик, познакомь с Калиновской.

– …стряхнуть пыль с ушей!

– …где уж нам, дуракам, чай пить…

– …мелодию запомнили?

– …ту-ра-ру-ра… Так?

– …молодежь, понимаете, молодежь…

– Я-то читал. А ты-то читал?

– Простите, костюмчик этот не в Париже ли брали?

– В Париже.

– Не в «Самаритэн» ли?

– В «Галери де Лафайет».

– Угу, спасибо.

– …а мы совсем замотались, натуру пропустили, главк рвет и мечет…

– …я вам говорил, дорогой, слушались бы старика…

– …он очень талантлив, очень…

– …этот?

– Этот не очень.

– А тот?

– Это сволочь!

– Тише!

– Я вам говорю, Марцинович сволочь…

– …пора уже о праздниках…

– …шьете что-нибудь?

– Что нового?

– Слава Богу, ничего.

– …я бы иначе…

– …вы бы, конечно…

– …кто это, кто это?

– …вы, старик, еще молоды…

– …молодежь, молодежь…

– А что Боровский?

– Боровский в Индии.

– А Фролов?

– В Бирме.

– А Лунц?

– В Неаполе.

– Кто же будет кино снимать?

– Кина не будет.

– …ха-ха-ха… остроумный черт…

– …иди-ка сюда, иди-ка…

– …дай я тебя поцелую…

– …видали мы таких…

– …друзья, товарищи, братья…

У Тани закружилась голова. Тут как раз ее обнаружили, и снова начались поздравления, поцелуи, ее потащили куда-то – естественно, в ресторан. Нужно было пить шампанское, смеяться, изображать счастливицу. По дороге к ресторану ее ухватила под руку высокая критикесса в новомодном седом парике.

– Уверяю вас, – энергично говорила она, – в ближайшие годы ваш талант заблещет новыми гранями. Мне кажется, что вы не просто красоточка – вы значительная личность. Я уверена. Печаль человеческого сердца вам доступна. Я хотела бы о многом поговорить с вами. Ну, что там хитрить – я предлагаю вам дружбу. Идет?

Пробежал сияющий Павлик, махнул рукой – сюда, друзья, сюда!

Они сдвинули несколько столиков, Кольчугин собрал деньги. Кто выложил трешку, а кто и десятку. Кольчугин надел очки и строго продиктовал официантке заказ.

Сегодня все шумели, всех охватило желание настежь распахнуть души, объясниться друг другу в любви, выяснить все недоразумения и весело пить – мы это заслужили!

Только Тане хотелось остаться одной и уйти в переулки, где начиналось весеннее поскрипывание дверей и ошалелые мальчишки уже заступали на полуночную вахту у ворот.

Бочком, смущаясь, подошли родители.

– Танюша, мы домой. Поздравляем тебя, родная, поздравляем.

Тебя проводят?

– Что пишет Валентин? – тихо спросила мама.

Таня посмотрела на нее.

– Приглашает к себе.

– Поедешь?

– Конечно, поеду.

Мать побледнела и закусила губу.

– Когда? – спросил отец.

– Не знаю.

Родители ушли.

Таня старалась веселиться, не хотелось огорчать товарищей.

Шумный и беспорядочный пир подходил уже к полуночи, смешались салаты и закуски, тосты и объятия, кое-кто стал уже уходить, когда к Тане подошел Олег.

Люди, знакомые с ним по Прибалтике, стали шумно звать его к столу, но он только поклонился довольно церемонно и попросил Таню отойти с ним на несколько минут – ему нужно поговорить с ней.

– Пойдем, – сказала она и быстро прошла через ресторан, через фойе, спустилась в гардероб и взяла свое пальто.

Они вышли на улицу и медленно пошли к площади Восстания.

Гигантский высотный чертог закрывал полнеба. На фасаде его одно за другим гасли окна, образуя неясный темный пунктир. Большая полная луна, словно скатившаяся с роскошного шпиля здания, беспомощно висела поодаль. По Садовому кольцу медленно двигался гигантский междугородный тралер. Все предметы были крупны и отчетливы в эту ночь.