Хербьерг Вассму - Сто лет Страница 26

Хотя Стейген пострадал не очень сильно, пастор со своими домочадцами, как и все, понимали серьезность обстановки. Люди устали от сентиментальности и проповедей о чуде. Пастор Йенсен говорил о реальных вещах, рассказывал о тех, кому еще хуже, и все-таки поддерживал веру в то, что и из этого положения найдется выход. Он обливал презрением тех, кто не устоял перед выгодами черного рынка и заботился только о собственном благополучии. Не приводил примеров из Библии, но говорил так, будто Господь Бог сидел в стортинге.

После службы люди подходили к нему и благодарили за проповедь, жали руку. Иногда молча. Иногда смущенно, чувствуя, что ему что-то известно про них. И те, кто еще не успел окончательно очерстветь, смиряли свою алчность в пользу христианских дел.

Наступила новая весна и новое лето. Прошло уже два года после обеда в Хеннингсвере, неурожай и политика отнимали у пастора много времени. А паства в Вогане с нетерпением ждала, когда будет написан запрестольный образ.

Сара Сусанне уже в третий раз приехала в пасторскую усадьбу. Юханнес сам привез ее туда. Как он сказал, по пути. У него были дела немного южнее. В первый раз он прислал с нею семье пастора полбочки соленого морского окуня и бочку сайды. Это оказалось как нельзя кстати — свежей рыбы пока еще не было. На этот раз он привез специально для пасторши немного полотна из своей лавки. Его особый способ общения с людьми был непривычен для трех женщин в пасторской усадьбе, но, как ни странно, сестра пастора, его мать да и сама пасторша прекрасно чувствовали себя в его обществе. Словно человек, который не мог легко высказать свое мнение, был им более приятен, чем остальные. С ним они могли сами направлять ход беседы. В пасторский дом Юханнес входил через кухню, как у себя дома. Но оставался там только на одну ночь.

В первый раз, когда Сара Сусанне приехала в Стейген, пасторша поинтересовалась, где они будут работать. Первые наброски пастор сделал у себя в кабинете, но когда нужно было перейти к живописи, он поставил доску в церкви и загрунтовал ее.

— Еще холодно, церковь надо натопить. Поработайте пока в гостиной, — предложила пасторша.

— Дорогая Урсула, я уже установил доску в церкви. Она сюда даже в дверь не пройдет. К тому же мне необходимо больше света и воздуха.

— Но церковь так далеко от дома, — возразила пасторша.

— Ничего. Я привык к этой дороге.

— А кто будет носить вам еду в такую даль? — мрачно спросила она.

— Еду мы возьмем с собой, — ответил пастор с плохо скрываемым раздражением. — Ты говоришь так, будто мы собираемся уйти за много миль от дома, но это всего лишь небольшая прогулка.

К счастью, в то утро, когда пасторша завела этот разговор, в комнате никого, кроме них, не было. Если бы его кто-нибудь услышал, это стало бы всем известно. Кто-нибудь — сестра, дети, мать. Или Сара Сусанне! Пасторша вовремя сдалась. Но ее взгляд повсюду следил за мужем. Не будь это смешно, пастор подумал бы, что она его стережет. Как когда-то в Бергене, где ему в театре приходилось общаться с актрисами и другими женщинами. Неужели им, уже почти старикам, предстоит снова все это пережить? Хорошо хоть жена не заговаривала об этом в присутствии Сары Сусанне.

Вообще-то ему была понятна ревность жены. Ведь он по многу часов проводил в церкви наедине со своей молодой моделью. Он не только писал ее, но и беседовал с нею. Словно они были ровней. Это он-то, не выносивший разговоров за работой! Считавший, что голос, в том числе и его собственный, мешает чувствам, ощущениям, краскам. Мешает настолько, что приходится выбирать. Но на этот раз все было иначе. Его, как жажда, мучило желание узнать, что собой представляет эта женщина. Как будто, выбрав ее в качестве модели для ангела, он сам сделал ее особенной. Как будто для работы было важно не только как она позирует, но и то, о чем она думает. Как будто он должен был соскрести верхний слой с ее истинного облика, чтобы воссоздать ее в образе ангела. Казалось, будто интерес пастора к модели, или как еще это можно назвать, мешает ему писать. Однако, напротив этот интерес захватывал и владел пастором так сильно, что он приходил в себя лишь спустя несколько часов.

Так было во время первого разговора. И пастор помнил его даже теперь, два года спустя.

— Расскажите мне немного о себе, чтобы мы могли лучше познакомиться друг с другом, — попросил он. — Для картины важно, чтобы мне приоткрылся ваш внутренний мир.

— Но ведь вы собираетесь писать не мой внутренний мир.

Такой ответ немного отрезвил пастора, слегка развеял наваждение.

— Но благодаря вам ангел станет живым. — Он попытался спасти положение.

Сара Сусанне с сомнением посмотрела на него, но ничего не сказала. Возникла пауза. Большая церковь как будто замерла в ожидании.

— Вам нравится у нас в усадьбе, или вы уже тоскуете по своим повседневным делам?

Она смотрела на свои руки и ответила не сразу.

— Раз уж вы спросили об этом... Мне было не так-то легко оставить двух малышей. К тому же я не привыкла к такому наряду...

— Я ни разу не был в Хавннесе, но много о нем слышал. Ваш муж еще молод, но уже сумел открыть собственную торговлю. Это достойно всяческой похвалы. Как у него идут дела?

— Хорошо, но это требует больших усилий и ответственности, — слегка неохотно ответила она.

Он заметил, что она замкнулась, и переменил тему разговора.

— Можно полюбопытствовать, сколько вам лет? — шутливо спросил он.

— Я родилась в сорок втором году.

— Совсем как наша старшая дочь Лена. Они с мужем живут на Лофотенах, но вам это, наверное, известно?

— Да, я слышала об этом. Значит, вы были совсем юным, когда стали отцом?

— Выходит, что так. — Он кашлянул и продолжал: — Ваш отец умер очень рано?

— О да... мне было всего шесть лет... Матери пришлось нелегко. Нас, детей, было так много.

— Кажется, после конфирмации вы получили место экономки у торговца в Бё?

— Да. Я вижу, вы все про меня знаете, — ответила она тоном, который ему было трудно истолковать.

— Вам там нравилось? — Он взял уголь и провел по белой поверхности первые линии. В них не было никакого смысла.

— Если быть честной, нет... Но ведь я поехала туда работать, а не наслаждаться жизнью.

Они обменялись взглядом. Он, как вор, выглянул из-за большой доски. Она почти насмешливо улыбалась, словно его вопрос показался ей глупым.

— Мой отец тоже рано умер. Я был еще подросток.

— И как же вы жили? Вам пришлось работать?

— Нет. Моя мать открыла школу в Бергене, на это мы и жили.

— Открыла школу!.. Господи! Наверное, ваша мать очень умная женщина! — воскликнула Сара Сусанне.

— Думаю, и ваша мать ничуть не глупее, но, чтобы открыть школу, требуется небольшой стартовый капитал. У моей матери он был. К тому же в ваших местах едва ли была нужда в школе с пансионом.

— Как сказать!.. Мы в Кьопсвике все нуждались в знаниях. Нам их так не хватало! Но платить за учение было нечем. Поэтому и торговля у нас не очень ладилась после смерти отца. Моя мама для этого не годится.

— Вам не хватает общества образованных людей?

— Ну, уж раз вы сами спросили об этом, иногда было бы приятно поговорить не только о ценах на рыбу, урожае картофеля и направлении ветра.

— Направлении ветра? — Пастор засмеялся. — У вас любящий муж.

Они снова обменялись взглядом. Но на этот раз она не улыбнулась.

— Вам, конечно, известно, что у моего мужа серьезный дефект речи?

— Да. Но вы сами выбрали его, или это был выбор вашей семьи? — осторожно спросил он.

Ее взгляд скользил по окнам, словно она хотела выиграть время.

— Для такой девушки, как я, было только два пути.

— Вот как? И что же это за пути?

— Либо выйти замуж, либо утопиться в море.

— Крепко сказано. Неужели все так плохо? Я имею в виду замужество?

— Нет, не замужество. Но нельзя выходить замуж за кого попало. Ведь это на всю жизнь. За это придется отвечать перед Богом и перед людьми. А когда рождаются дети, тут уже поздно думать, что, может быть, лучше было бы утопиться.

— Неужели вам в голову приходят такие мысли? — осторожно спросил пастор, глядя на проведенные им линии, но не видя их.

— Нет! Юханнес хороший человек. Было бы грешно раскаиваться, что я вышла за него, — уверенно ответила она.

— Вы правы, — согласился он и почувствовал, что краснеет.

Он спрашивал ее о серьезных вещах. Ведь он пастор и духовный наставник. Почему же его так задел ее ответ?

— Что тебе больше всего хотелось бы сделать, если бы у тебя была такая возможность? — спросил он и с удивлением услышал, что обращается к ней на ты.

Она покачала головой и отказалась отвечать.

— Неужели мечты так велики, что о них и говорить нельзя?

- Да-а...

— Но пастору можно сказать обо всем. — Ему хотелось подбодрить ее.