Альфред Жарри - Убю король и другие произведения Страница 27

Под знаком Рыб этот запах применяется в рыболовстве как приманка для всех речных рыб.

В течение этого месяца хороши все рогатые животные, ухваты и растения с рогатыми завитками, бараны (знак Зодиака в этом месяце), быки, улитки, дьяволы, зайцы, вилы, вилки, буква У и корни крокуса.

В течение этого месяца хороши, приносят удачу и честно служат все солдаты, военные, пожарные, ассенизаторы, посудомои, полицейские.

В период, предшествовавший этому месяцу, прожили свои двадцать восемь дней и начали этот месяц веселых граждан наши добрые друзья и дельные малые, знатные граждане Парижа:

Данвиль.

Серюзье.

Руссель, бывший директор Театра марионеток.

Франк-Ноэн.

Абель Эрман, кавалер Ордена Почетного Легиона.

Гандийо, idem.

[Капитан Бордюр: Вы получили это за Мадагаскар? Как вас зовут? А, так это вы поставляете обувь для армии.

— Нет, г-н капитан, я работаю по мерке для Пале-Рояля].

Вюйяр.

[Капитан Бордюр: Враги! Поворачивайте к Метцу! Или нет, наоборот… На Англию! Правым флангом, левым! Англичане всегда идут со стороны Ла-Манша].

Антуан.

Алле.

Шерер-Кестнер.

Ла Жёнесс.

Жюде.

Гойе.

Кийяр.

А.-Фердинанд Эрольд.

Валетт.

Фресине, военный министр без возобновления контракта.

Три гуся из сада доктора Камина заблудились у Папаши Убю.

Папаша Убю: Эй, капитан Бордюр, что это вы шатаетесь поутру с ружьем? Охота на личности?

Капитан Бордюр: Эх, Папаша Убю, неужели вы уверены, что лапчатоногие будут молчать как рыба об лед, если попадут в ваши силки для воробьев?

Папаша Убю: Капитан, вы плохо о нас думаете. Мы в глаза не видели этих птиц. И нечего палить в нашем тире по пернатым мишеням, поскольку если бродяги похитили вышеупомянутых особей, которые нам доверены волей случая, это замарает вашу славу.

Папаша Убю (направляется в свою большую скобяную лавку Святого Губерта): Приятель, эта крысоловка ненадежна. Крысы покушаются на наши владения. А эти ловушки ломаются в руках. Дайте-ка нам капкан на медведя в виде челюсти крокодила.

В саду над капканом, изображающим пасть, переходящую в хвост из зеленой саржи, висит объявление: «Осторожно, крокодил». Как вы полагаете, должен ли г-н Убю, при всей своей разносторонней учености, брать в расчет такой пустяк, что гуси не умеют читать?

Заключается пари: «Серый», — говорит капитан. «Черный», — говорит Убю. «Белый!» — «Черный!» Папаша Убю и капитан держатся — один за брюхо, другой за отсутствие оного, покуда целый корабль перьев терпит безмолвное крушение.

«Я удаляюсь, — говорит Убю, — излить свои восторги».

И продолжает застенчиво стоять, зайдя за кустик. Внезапно он склоняется к добыче, ловушка щелкает, он с благодушием хватает крокодила за шею и с жадностью поглощает его, вместе с добычей и перьями, а лапы относит капитану, по пути застегивая пуговицы на ширинке.

Позже:

Г-н Камин: Капитан, вы видели гусей?

— Отнюдь, — отвечает капитан.

— А! — говорит Убю, важный, как лисица с хвос… впрочем, вы знаете, чем кончается эта басня, — знаю, вы говорите о гусях. Почему бы вам не спросить у меня? Я видел трех, а затем еще двух. И вот жалость, этих двух больше никто не видел.

— Что ж, тем хуже, — говорит Камин. — Однако два ваших соседа справа и слева настаивают на том, что гуси находились в вашем саду.

— Мораль, — говорит Бордюр после ухода доктора: — Соседи справа и слева, съедая по гусю, бросают тень на вашу репутацию, Папаша Убю. Вы бы ничего не утащили, а было бы то же самое. Вот вам серьезный урок.

— Несомненно, — отвечает Папаша Убю. — Когда к вам забредет один гусь, съешьте троих. О, как же мы еще голодны! Именно это и называют угрызениями совести.

Королевский дворец.

Папаша Убю, Мамаша Убю, под вуалью.

Папаша Убю: Мадам Франция, то бишь Мамаша Убю, хочу сказать вам, что у вас есть причины прятать лицо, скрывая под вуалью уродство и слезы: наш добрый друг капитан Бордюр обвиняется в преступлении. Наш молотила Бертийон измерил следы его шагов на мраморных плитках в кабинете секретных дел. Он продал Польшу за выпивку.

Мамаша Убю: Фи, Папаша Убю.

Заговорщики и Солдаты: Мы хотим его смерти.

Дворяне и Судейские: Мы хотим его смерти.

Папаша Убю: Вот наш сын, Дохляк-Гофолия Африканский, тот действительно виновен, но он наследник нашего теологического знания и обучения в семинарии Святого Сульпиция; о своем преступлении он рассказал на исповеди нашему канонику, ему отпущены все грехи, теперь он невиновен, он никогда ничего не совершал.

Мамаша Убю: Ну-ну, Папаша Убю, а вот Бордюр, с тех пор как ты бросил его в тюрьму, беспрестанно кричит о своей невиновности.

Папаша Убю: Еще бы, ведь капитан Бордюр диссидент.

Трое Молотил: Ух ты, мусью! Мы храним вещественные доказательства преступления на этой тончайшей папиросной бумаге. Здесь подробный план укреплений города Торна.

Папаша Убю, следуя своей излюбленной привычке, ковыряет очками в глазу.

Папаша Убю: Что я вижу? Нарезка ствола противотрюфельной пушки и расчет последнего корабля, который мы изобрели при помощи наших познаний в физической науке и который бесспорно должен был принести нам победу над англичанами при Фашоде, дабы сделать нас королем Франции!

Музыка.

Каземат в Торне.

Папаша Убю, Капитан Бордюр (в кандалах), молотила Хлам

Папаша Убю: Ну, капитан, мы хотим проявить снисхождение и смягчить ваши последние минуты. В трех ящиках и чемодане на великом фуйнансовом Каване мы привезли вам нашу национальную и военную Совесть. При закрытых дверях, но в её грозном присутствии (молотила Хлам, заприте дверь), мы лишим вас нагрудных пуговиц, этих лестных знаков отличия главы наших роженосцев. Вам предоставляется последнее слово.

Капитан: Папаша Убю, я невиновен.

Папаша Убю: Вас услышит только наша Совесть, она никому не скажет.

Капитан: Папаша Убю, я…

Папаша Убю: Еще слово — и в карман! Молотила Хлам, приступайте.

Молотила Хлам: Ух ты, мусью! Я свое дело знаю: сворачивание носов, извлечение мозгов через пятки, забивание палочек в ухи…

Папаша Убю: И, наконец, грандиозное усекновение головы на плахе, как это сделали с Иоанном Предтечей. Затем, в связи с проявленным нами снисхождением, капитан может проваливать на все четыре стороны, чтобы повеситься в другом месте. Никто не причинит ему никакого вреда, ибо я хочу, чтобы с ним обходились как следует.

Папаша Убю, Совесть

Совесть (вылезая из чемодана): Сударь, и так далее и тому подобное, соблаговолите принять кое-что к своему сведению. Сударь, ваше поведение недостойно. Капитан — незаконнорожденный сын, либо ваш, либо мадам Франции, вашей супруги, и, кроме того, и тому подобное, он невиновен.

Папаша Убю: Господин Совесть, несмотря на пикартность ваших суровых упреков, мы терпеть не можем никакого шума, в нашем присутствии никто еще не осмеливался шуметь, и вам я тоже не позволю! Иначе нам придется доставить вас на вершину самой высокой горы, предназначенной для нашей альпийской охоты, или сбросить в самый глубокий рудник, который мы разрабатываем, в наших патафизических целях, во время наших путешествий, под приветственные возгласы наших подданных. И если вы не заткнетесь, я вам сейчас сделаю очень больно и все ноги оттопчу, потому что великие страдания переносятся молча.

Запирает ее в чемодан.

Папаша Убю, Молотилы, генерал Ласси, народ и солдаты

Генерал: Правосудие свершилось! Капитан был действительно виновен, раз Папаша Убю, в своем всеведении, оттяпал ему голову.

Папаша Убю: Господа,

За неимением военного салюта, которого отныне недостоин труп капитана и который был бы виден только на шесть шагов вперед и шесть шагов назад в этой долине скорби и мундиров, мы позаботились о его вечном спасении. Да, господа, мы любим армию, нет ничего такого, чего бы мы не сделали для нее. Возможно, наш народ не слишком почитает военных, но, вдохновленный нашим примером, он охотно сражается против всех и каждого. Это развивает торговлю, в особенности нашу торговлю, и умножает наши доходы. Мы удостоили самого высокого доверия нашего юного сына Фресине, именно ему мы принародно поручили командование нашими роженосцами и вручили ленту ордена Большого Брюха через плечо, хотя по возрасту ему всего лишь тринадцать месяцев. Народ, солдаты и военные, священники, судьи, финансисты, вы тем не менее знаете, что генералы первой Империи, такие как Тюренн и Конде, одержали свои грандиозные победы, когда каждому из них было не меньше ста десяти лет. Возраст — необходимое условие военной доблести. Наши тринадцатимесячные генералы болеют всеми детскими болезнями, когда они еще хотят спать внутри засыпанных снегом пушек, но, трах-тебе-в-брюх, наш сын уже не обмочит свои штаны пушечным маслом.