Джонатан Свифт - Дневник для Стеллы Страница 27

2. Нынче рано утром я отправился к государственному секретарю мистеру Сент-Джону, и он передал мне со слов мистера Гарли, что дарственная грамота насчет первин уже составлена и на ее основании будет выписан патент, но так как бумаги должны пройти через несколько канцелярий, то это займет какое-то время, потому что к распоряжениям королевы относятся с особым тщанием; мистер Гарли просил заверить меня, что все уже решено окончательно и не подлежит дальнейшему обсуждению и он просит меня нисколько на этот счет не беспокоиться. Завтра я опять напишу архиепископу, а вас тоже прошу при случае рассказать ему об этом. От секретаря я пошел к мистеру Стерну, который обещал вечером написать вам и сказал, что посылка по всей вероятности уже в Честере и что один из его приятелей скоро туда поедет и захватит ее с собой в Ирландию. Обедал с господином секретарем Сент-Джоном, а в шесть пошел пить пунш к Дартнефу, у которого были также мистер Аддисон и малыш Гаррисон, молодой поэт, о судьбе которого я хлопочу. Ожидали еще Стиля, но он так и не пришел; впрочем, с тех пор, как я с ним знаком, я не припомню и двух случаев, когда бы он явился, как было условлено. Ушел я оттуда в двенадцатом часу и сейчас уже лежу в постели. Сегодня вышел последний номер «Тэтлера»[350]. Вы его прочтете еще до получения моего письма и увидите, как Стиль попрощался с публикой. Он никого об этом не предупредил, даже мистера Аддисона, который был удивлен не меньше меня; однако, по правде говоря, это уже давно пора было сделать: журнал стал невыносимо однообразен и скучен. Насколько мне известно, у Стиля было еще несколько довольно удачных замыслов, но он слишком ленив и тяготился этим делом, так что едва ли попытается осуществить их. Это письмо, полагаю, будет отправлено послезавтра. Как вы думаете, Дингли, неужели я это сделаю, не исписав лист до конца?

3. Лорд Питерборо зазвал меня вчера к цирюльнику, и мы толковали с ним там о политике. А нынче он уговорил меня отобедать с ним в таверне «Глобус» на Стрэнде и обещал с такой ясностью изложить мне, каким путем можно заполучить Испанию, что у меня не останется на этот счет никаких сомнений. Явившись, как было уговорено, я застал его в окружении полудюжины стряпчих, поверенных и прочих висельников, подписывающим бумаги и отдающим распоряжения, потому что завтра он отбывает в Вену. Я проторчал в обществе этих мошенников до четырех, но относительно Испании так ничего и не услыхал; единственное, что я уразумел из сказанного им ранее, так это то, что во время этой своей поездки он не надеется добиться чего-либо существенного. Мы намерены весьма регулярно поддерживать друг с другом переписку. Попрощавшись с ним, я наведался к сэру Эндрю Фаунтейну, который чувствует себя намного лучше прежнего. Домой, дабы потрафить вам, я возвратился в шесть и до сего времени, то есть до начала двенадцатого, занимался делами.

4. Утро. Доброго вам утра, дорогие малютки. Поверите ли: мне приснилось, будто меня должны упрятать в тюрьму, уж не знаю, за что, и я ужасно страшился мрачной темницы, а потом мне представилось, будто все, что я вчера выслушал относительно болезни сэра Эндрю Фаунтейна, на самом деле случилось с бедной Стеллой. Сны всегда особенно отвратительны тем, что, пробудясь, какое-то время находишься под впечатлением только что привидевшегося. Любопытно, отправлю ли я это письмо сегодня? А почему бы собственно и нет: ведь до двух недель осталось только два дня; и, весьма возможно, что МД не терпится иметь ровно дюжину писем; но вот только, как же вы тогда сравняетесь со мной, юные дамы, отправив только восемь? Впрочем, вам, конечно, следует писать вдвое медленнее, чем мне, потому что вас ведь двое. — Что ж, в таком случае я запечатаю сейчас это письмо утренней свечой и захвачу его с собой в Сити, где собираюсь нынче обедать, с тем, чтобы сдать потом в почтовую контору своими собственными прекрасными ручками. Но прежде дайте-ка припомнить, нет ли у меня для МД каких-нибудь новостей. Министры говорят, что намерены провести в ближайшее время расследование злоупотреблений предшествующего кабинета, им это необходимо, чтобы подтвердить справедливость его отставки. Мы предполагаем, что деканом Крайстчерч-колледжа в Оксфорде будет все-таки назначен, Эттербери[351], хотя колледж скорее предпочел бы доктора Смолриджа. — Но вам-то что до всего этого? Какое вам дело до разных Эттербери и Смолриджей? Ведь никто, кроме Престо вас не занимает, не правда ли? А теперь я все же встану и попрощаюсь с вами; хотя, признаться, мне этого ужасно не хочется, тем более, что осталась еще изрядная часть страницы, и можно бы еще поболтать; но Дингли, по-моему, готова удовольствоваться и этим. «Да, — говорит она, — пусть ваши дневники будут не столь подробны, только присылайте их почаще». Что ж, быть посему. А знаете ли вы, что я вас опять кое в чем надул, потому что этот лист короче других и в нем уместится по крайней мере на шесть строк меньше. А теперь я расскажу вам забавную шутку, которую я ввернул, беседуя с лордом Картеретом[352]. «Так вот, — сказал он, — лорд *** поравнялся со мной и спросил…» — «Позвольте, сударь, — возразил я, — лорд *** никак не мог и никогда не сможет поравняться с вами». Мы все здесь время от времени каламбурим: так, на днях лорд Картерет предложил Прайору сесть к нему в коляску, на что тот ответил: благодарю, милорд, за ласку. Пожалуй, все это пришлось бы по вкусу нашему Дилли. Я слыхал еще один очень славный каламбур от министров, да вот к стыду своему запамятовал его. Хенли по случаю Рождества укатил в деревню. Этот шут гороховый приехал сюда без жены, дома никакого хозяйства не ведет и все норовит зазвать меня обедать в какую-нибудь харчевню; но я только однажды попался на эту удочку, и больше меня туда не заманишь. Не встречая меня некоторое время в кофейне, он справился обо мне у лорда Герберта и попросил передать мне, что я пребуду скотиной вовеки по чину Мельхиседека[353]. Читали вы когда-нибудь Библию? Так вот, он только заменил слово «священник» — «скотиной». — Уж не колдовство ли это какое, что я так много пишу нынче утром малюткам МД? Может, вы все-таки позволите мне уйти? А вечером я снова явлюсь к вам на хорошем чистом листе бумаги. Да поймите же, сейчас я больше не могу и не стану задерживаться; нет, не стану, как бы вы не подлизывались; нет, нет, не поглядывайте на меня так умильно и заискивающе и не просите. — Ну, пожалуйста, Престо, пожалуйста, напишите еще хоть чуточку. — Ах, вы, льстивая негодница! Нет уж, будьте любезны отвернитесь и дайте мне встать, слышите, и будьте паинькой. О, поверьте слову, только что погасла моя утренняя свеча, и я волей-неволей должен встать: у меня в спальне темно, потому что занавеси задернуты и кровать заслоняет от меня окно. Итак, до свидания. Я нахожусь почти в полной темноте, и когда встану, мне придется зажечь другую свечу, чтобы запечатать письмо; но все-таки я сейчас сложу его впотьмах, а уж вы потом разбирайтесь, как сумеете; ведь я едва различаю листок, на котором пишу. Передайте от меня поклон миссис Уоллс и миссис Стойт.

Господь всемогущий да благословит вас. Я совсем не вижу, что я делаю, и все-таки сложу его, а перечитывать не стану.

Письмо XIII

Лондон. 4 января 1710—1711[354].

[четверг]

Был нынче в Сити (где пообедал) и на обратном пути своими собственными прекрасными ручками отдал двенадцатое письмо в почтовую контору, и произошло это не ранее девяти вечера. Обедал я с людьми, о коих вы никогда не слыхали, а посему не имеет смысла вам о них рассказывать: некая сочинительница и типограф[355]. Домой я для моциона прогулялся пешком и в одиннадцать лег в постель, но все время, пока раздевался, я сам с собой разговаривал и размахивал руками, как если бы МД были рядышком, и опомнился лишь, когда очутился в постели. Прошлой ночью я написал архиепископу, что дарственная грамота насчет первин уже составлена и что лорд Питерборо отбыл в Вену, но, судя по всему, лорды уговорили его задержаться, дабы расспросить о положении дел в Испании и узнать, в чем, по его мнению, кроется причина поражения наших войск. Так что я ввел архиепископа в заблуждение, однако же, полагаю, особого греха в том нет.

5. Господин секретарь Сент-Джон послал нынче за мной так рано, что я принужден был отправиться, не побрившись, и тем нарушил свой обычный распорядок. Я зашел поэтому к Форду и попросил у него принадлежности для бритья, чтобы все же привести себя в пристойный вид. Боже милостивый! какой нелепицы я здесь свидетель: мать и сестра сэра Эндрю Фаунтейна пожаловали сюда из Вустершира, более чем за сто миль, чтобы проститься с умирающим. Они добрались сюда только вчера, так что пока они находились в пути, он уже давно мог либо умереть, либо выздороветь. Услыхав об их приезде, я не мог сдержать своего раздражения, чему все, кто отирается вокруг сэра Эндрю, весьма удивились и стали доказывать мне, сколь великим утешением для него и его близких будет, если он испустит дух у них на руках. Я знаком с его матерью, другой такой Оверду свет не видывал[356], а его сестрица, говорят, еще похлеще, так что, боюсь, как бы бедняге не стало снова худо. Здесь и без того, пока жизнь сэра Эндрю была в опасности, его братец, пройдоха из пройдох, все время стонал в соседней комнате, а сиделки утешали его, уговаривая не принимать этого так близко к сердцу, а ведь в случае кончины сэра Эндрю все его имущество должно было достаться этому псу — невежественному, никчемному, подлому распутнику. Я впервые обедал сегодня с Офи Батлером и его женой, а вы, конечно, ужинали с деканом и проиграли за картами двадцать два пенса. Итак, миссис Уоллс разрешилась девочкой, которая умерла через два дня после крестин, и, между нами говоря, мать не так уж этим опечалена: она слишком дорожит своим досугом и развлечениями, чтобы обременять себя детьми. Иду ложиться спать.