Эдгар По - Бойся Кошек Страница 27

„Ничего такого белого не прошло в дверь вместе со мной?“ — повторил он вопрос.

„Нет, вообще ничего“, — ответил я.

„Ну и хорошо“, — сказал отец и, перекрестившись, стал что-то бормотать про себя — я понял, что он тихонько молится.

Дождавшись, когда отец закончил, мать спросила, где он увидел это впервые.

„Когда ехал по маленькой дорожке, я подумал, что все остальные остались на большой дороге со скотиной и некому, кроме меня, присмотреть за лошадью. Я решил, что могу оставить ее там, внизу, на лугу, и я ее туда направил, она была спокойной, ни один волосок на ней не шелохнулся. Я все время ехал верхом, а когда отпустил лошадь и повернул к дому — седло и уздечка были у меня в руках — тут-то я и увидел „это“. Оно выскочило сбоку от тропинки, где трава густая и длинная, пересекло мне дорогу, потом вернулось назад, и так появлялось то с одной, то с другой стороны — и все глядело на меня своими сверкающими глазищами; потом мне показалось, что оно ворчит уже где-то сзади, за мной — совсем близко, и это продолжалось до тех пор, пока я не подошел к двери и не позвал вас, и тут вы меня услышали.

Что же в этом происшествии так взволновало моего отца, мою мать, меня самого и, наконец, всех соседей, почему оно вызвало столь дурные предчувствия? Дело в том, что мы все до одного поняли встречу с белым котом, как предупреждение отцу о близкой смерти.

До сей поры такие предзнаменования всегда сбывались. Это случилось и теперь. Через неделю отец подхватил простуду, которая меньше чем за месяц свела его в могилу“.»

На этом месте мой честный друг Дэн Донован прервал свой рассказ, и по бесшумным движениям его губ я понял, что он молится о душе своего отца.

Чуть погодя он возобновил повествование.

«Вот уже 80 лет минуло с тех пор, как это предзнаменование впервые коснулось нашего семейства. Восемьдесят? Да, именно так. 90 — ближайшая отметка. В прежние годы мне доводилось беседовать со многими стариками, которые ясно помнили все, связанное с этим заклятием.

А произошло тогда вот что.

Мой двоюродный дед, Коннор Донован в свое время имел в Драмганьоле старую ферму. Он был богаче моего отца и даже моего деда, он арендовал Балрэган и имел на этом хорошие деньги. Но деньги не смягчили его каменного сердца. Мой двоюродный дед был жестоким человеком, во всяком случае — распутным, а это и означает, что в глубине души человек жесток. Он изрядно пил, сквернословил и богохульствовал в раздражении, и все это было не на пользу его душе.

В те времена жила одна чудесная девушка, из семьи Коулмэнов, что жили в горах неподалеку от Кэппер Каллена. Говорят, там больше такие не живут, что их семейство уже прекратило свое существование. Годы неурожая и голода многое меняют.

Ее звали Эллен Коулмэн. Семья была небогатая. Но девушка была такой красавицей, что для любого могла считаться хорошей партией. Однако худшей судьбы, чем та, что выпала бедняжке, не вообразить.

Моему двоюродному деду Кону Доновану — да простит его Господь! — порой случалось видеть Эллен во время его поездок на ярмарки и в другие места. Он влюбился в девушку, да и кто бы не влюбился?

Он с ней дурно обошелся. Обещал жениться и уговорил с ним уехать, а потом нарушил свое слово. Старая, как мир, история. Она ему наскучила, к тому же он хотел добиться успеха в жизни, завоевать место под солнцем; и вот он женился на девушке из семьи Коллопай, за которой давали большое приданое — 24 коровы, семьдесят овец и сто двадцать коз.

Он женился на Мэри Коллопай и стал еще богаче, а Эллен Коулмэн умерла от горя, однако это не особенно потревожило крепкого фермера.

Он очень хотел иметь детей, но их не было, что стало, пожалуй, его единственным наказанием, поскольку все остальное шло в полном соответствии с его желаниями.

Как-то ночью он возвращался с ярмарки из Ненага. В те годы дорогу пересекал небольшой ручей — позднее через него сделали мостик — в летнее время его русло часто пересыхало. Когда такое случалось, высохшее русло превращалось в тропу, которую путники использовали в качестве короткой дороги к старому дому в Драмганьоле. Вот в это сухое русло, залитое лунным светом, и заехал на лошади мой двоюродный дед. Когда он поравнялся с двумя ясенями, то резко повернул лошадь в сторону луга, намереваясь проехать через проход под большим дубом, откуда до его дома оставалось не более нескольких сот ярдов.

Приблизившись к проходу, он увидел — или ему показалось, что увидел, — как какой-то белый предмет, медленно скользя над землей и мягко подпрыгивая время от времени, движется к тому же месту. Он рассказывал впоследствии, что предмет этот был по размеру не больше его шляпы, но точнее разглядеть его Кон Донован не смог; тот двигался вдоль изгороди и исчез как раз там, куда направлялся наш путник.

Когда всадник достиг, наконец, прохода, конь вдруг остановился, как вкопанный. Никакие окрики и задабривания не могли заставить его двинуться с места. Донован слез с коня и попытался вести его в поводу, но тот отпрянул, захрапел и начал дрожать всем телом. Всадник вновь забрался на коня. Но ужас не покидал животное, и оно упрямо не подчинялось ни ласке, ни кнуту. Ночь была лунной и достаточно светлой, потому дед был страшно раздосадован упрямым сопротивлением коня. Не зная, в чем причина, и будучи почти у самого дома, он окончательно потерял терпение и стал нещадно понукать животное кнутом и шпорами, сопровождая все это руганью и громкими проклятиями.

Неожиданно конь резко рванул вперед, и Кон Донован, проносясь под широкими ветвями дуба, ясно увидел женщину, стоявшую рядом на берегу. Рука женщины была вытянута и она ударила его по плечам, когда он скакал мимо. Удар бросил его вперед, на шею коня, который в диком ужасе галопом домчался до дверей дома и остановился, отфыркиваясь; от его тела валил пар.

Скорее мертвый, чем живой, мой двоюродный дед вошел в дом. Он рассказал о случившемся столько, сколько счел нужным. Жена его не знала, что и подумать, хотя поняла, что случилось нечто очень дурное. Сам хозяин был очень слаб, чувствовал недомогание и умолял, чтобы послали за священником. Укладывая его в постель, домашние обнаружили у него на плечах четко различимые отпечатки пяти пальцев — как раз в том месте, куда пришелся удар призрака. Эти отметины — говорили, что по оттенку они были похожи на пятна, остающиеся на теле человека убитого ударом молнии — оставались отпечатанными на его коже, и с ними он был похоронен.

Когда Кон Донован оправился настолько, что смог говорить о случившемся — рассказывать, как в последний свой час рассказывает человек с камнем на сердце и пятном на совести — он повторил свою историю, но уверял, что не увидел, или во всяком случае — не узнал, лица той фигуры, что стояла в проходе. Но никто ему не поверил. Со священником он был откровеннее. У него был вполне понятный повод хранить тайну, но все соседи и так поняли, что увидел он, без всякого сомнения, лицо покойной Эллен Коулмэн.

После этого мой двоюродный дед так и не оправился. Теперь это был тихий, напуганный, сломленный духом человек. Все это произошло в начале лета, а во время осеннего листопада того же года он умер.

Разумеется, по ирландскому обычаю, перед погребением состоялись поминки, поскольку это был богатый, крепкий фермер. Но по ряду причин церемония несколько отличалась от общепринятой.

Обычно тело покойного помещают в большую комнату или кухню в доме. В данном же случае тело поместили в маленькую комнату, дверь из которой открывалась в большую. Во время поминок дверь эта оставалась открытой. Вокруг кровати стояли свечи, на столе лежали трубки и табак, за столом стояли стулья в ожидании гостей.

И вот, во время приготовлений к поминкам, тело было оставлено в маленькой комнате без присмотра.

После наступления ночи одна из девушек подошла к кровати, чтобы забрать оставленный там стул. Неожиданно для всех она с воплем выскочила из комнаты и смогла вновь обрести дар речи уже в дальнем конце большой комнаты, сказав окружившим ее людям:

„Да порази меня Господь, если он сейчас не приподнял голову и не посмотрел на дверь, а глаза у него огромные, как оловянные плошки, и сверкают в лунном свете!“

„Эй, женщина! Ты что, рехнулась?“ — сказал один из парней с фермы, которых так называют независимо от их возраста.

„О, Молли, не говори глупостей! Тебе что-то почудилось, потому что ты со света вошла в темную комнату. Почему бы тебе не взять в руки свечку?“ — сказала девушке одна из ее подруг.

„Со свечкой или без свечки, но я это видела — настаивала Молли. — Больше того, я могу поклясться, что видела, как он вытянул с кровати руку, и рука эта была раза в три длиннее, чем должна быть, протянул ее по полу и пытался схватить меня за ногу“.

„Чепуха, дуреха, с какой стати ему хватать тебя за ногу?“ — насмешливо выкрикнул кто-то из присутствующих.