Оскар Лутс - Осень Страница 27

— Да, да, об этом я уже и сам думал. Я сразу увидел в вас человека умудренного жизнью, вы знаете, что говорите, и вы совершенно правы. Но, черт побери, ведь я все-таки не такой дурак и глупец, чтобы совершенно выпустить вожжи из своих рук! Если жена легкомысленна — а она такая и есть! — это еще вовсе не значит, будто я должен в каждом деле плясать под ее дудку. Не правда ли?

— Оно так, небось каждый сам лучше всего знает свои возможности, как я уже говорил там, на опушке леса.

Хлопает наружная дверь, из прихожей доносятся шаги. В комнату входит долговязый пихлакаский батрак, на его выбритом лице добродушная улыбка, словно он только что по-доброму с кем-то поговорил.

— А-а, это ты, Март! — Хозяин поднимается из-за стола и идет к буфету.

— Ну, все в порядке?

— Точно так, господин капитан!

— Тогда иди сюда и хлебни как следует. А после сам налей себе супу и возьми мяса. Сейчас еще все теплое — мы только что поели. Хлеб в буфете.

— Спасибо, спасибо! Небось, найду.

— А что, служанки у вас нет? — спрашивает предприниматель.

— В летнее время есть. А зимою хозяйке приходит помогать одна старушка, она живет тут неподалеку. Ночует v себя дома.

— Так, так. Но теперь я, наверное, и впрямь могу сложить свой товар обратно в рюкзак.

— Нет, погодите еще немного, я хочу подарить что-нибудь старому холостяку Марту, он у нас славный и исполнительный.

— Ох, хозяин, ну что обо мне-то!..

— Нет, нет, иди сюда со своей тарелкой, ешь и высматривай, что тебе по душе…

— Но скажите все же, господин Кийр, — выспрашивает пихлакаская хозяйка у паунвересца в задней комнате, — почему вы хотите покинуть ваши родные места и ваших родителей?

Портной довольно долго и обстоятельно рассказывай свою печальную историю:

— Стало уже совершенно немыслимо существовать в этом недобром краю, наверное, в аду и то лучше. До войны еще можно было жить и даже довольно сносно, а теперь всяк на тебя рога наставляет, так что и подойти страшно. Поверьте, госпожа, даже на большаке в меня так и норовят зубами вцепиться.

— Смотрите-ка, смотрите-ка! — Молодая женщина кивает головой. — Да, из-за этих войн и впрямь все теперь шиворот-навыворот. Взять хотя бы меня — да будь сейчас прежние времена, разве бы я куковала здесь, в этом захолустье, в этой глуши?

— Но чем же вам тут плохо, если смею спросить?

— Плохо?.. Вы не представляете, что значит для городского человека крестьянская работа! Если бы хоть после долгого тяжеленного рабочего дня было куда пойти, было с кем пообщаться! Здесь адская скука. Я бы с удовольствием плюнула в лицо тем горожанам, которые за рюмкой вина разглагольствуют о тишине и покое сельской жизни. Пусть бы приехали да пожили тут немного тогда запели бы совсем иную песню.

«Эта из моей команды», — думает Кийр без малейшего сочувствия, но он с удовольствием обнял бы и поцеловал эту пышнотелую молодую женщину, на щеках которой такой свежий румянец и такие аппетитные ямочки.

Однако портной вообще не так-то легко теряет над собой контроль, а сейчас, когда его ждет серьезная торговая сделка, тем более.

— Да, это совершенно верно. — Он словно бы с сожалением склоняет голову набок. — Каждый из нас несет своп крест.

— А вы женаты? — спрашивает хозяйка неожиданно и для себя самой. — Нет,

— она краснеет, — я этим вовсе не хотела сказать, будто ваша супруга для вас — крест. Я… и сама не понимаю, с чего вдруг так некстати задала это: вопрос.

— Пустое! Однако, по правде говоря, она и впрямь — мой крест, моя жена.

— А дети у вас есть?

— Нет, детей нету. Моя жена… она такая узкобедрая… Бог весть, способна ли она вообще иметь детей.

И тут вдруг к портному возвращается та мысль, которая проклюнулась в его рыжей голове, когда он разговаривал со своей свояченицей Маали.

— А впрочем, кто знает, может быть, все-таки способна.

— Что до меня, так я не хочу детей. — Госпожа хозяйка мотает головой. — Я и без того живу, словно в тюрьме, куда же тут еще детей, чтобы они хныкали да за подол цеплялись! Сейчас я хотя бы два разика в год могу в город съездить, а тогда бы… Ох, даже подумать страшно.

— Да, верно, верно! Моя-то, правда, деревенская жительница, она никуда не рвется, а вы, разумеется, дело другое, я очень даже понимаю ваше положение. Но, госпожа Паавель, не могли бы вы мне так, по секрету, сказать, сколько ваш муж хочет за хутор? Вы, разумеется, знаете.

— Слышать-то я слышала, но, если я вам скажу, то пусть это действительно останется между нами, не хочется, чтобы Антс подумал, будто я стараюсь вперед него забежать.

— Нет, нет, видит Бог! Уж я-то не скажу ему ни словечка до того, как он сам назовет цену. В этом вы можете совершенно не сомневаться.

— Он говорил о шестистах тысячах…

— Как? Шестьсот тысяч?! — Кийр разом сникает и в ужасе смотрит в лицо пихлакаской хозяйки, его мысли о румянце и ямочках на щеках женщины мгновенно улетучиваются. Теперь бедняга видит перед собой судью, объявившего ему смертный приговор. — Шестьсот тысяч! — Он громко охает, роняя голову на руку.

— Тише, тише! Он же в передней комнате, услышит.

— Ах да! — Кийр испуганно оглядывается на дверь. Затем произносит еще раз, но уже шепотом: — Шестьсот тысяч! Ой, таких денег у меня никак нет.

— Может быть, он уступит, если поторгуетесь. И часть суммы можно заплатить в рассрочку; оформите закладную или… или как это называется. Наверное, поселенцев, на ком бы долги не висели, и нет вовсе — у одного меньше, у другого больше.

— Да, но как ни кинь — все клин. Во всяком случае, сумма эта — пугает. Я рассчитывал, что ваш муж запросит хотя бы вдвое меньшую, даже и тогда она была бы более чем достаточной. Но… я не знаю, как вам это объяснить… Ну да, если у вас твердое желание переехать в город, вы и впрямь должны мне помочь.

— Как же я могу помочь вам?

— Поговорите с мужем наедине, постарайтесь убедим, его сбавить цену, елико возможно. Разумеется, только после того, как он уже сам мне ее назовет, и я скажу, что считаю ее чересчур высокой. Не раньше. Иначе это будет выглядеть так, будто вы со мною в сговоре. Не правда ли?

— Ну да, это я могу сделать, будь оно хоть сговор, хоть еще что. Уж я ему растолкую, что покупателей хуторов в нынешнее время не густо. Их было предостаточно, когда некоторые офицеры и солдаты продавали по цене гнилого гриба доставшиеся им, как почетная награда, наделы, но сейчас обстоятельства изменились. Он, правда, и сам это знает, но если я начну его подталкивать, будем надеяться, муж станет покладистее.

— Да, правильно! — Павший было духом Кийр вновь приободряется. — Действуйте смелее — это в интересах нас обоих. И, если быть вполне откровенным, шестьсот тысяч за этот хутор и впрямь чересчур большая цена, муж ваш никогда столько не получит. А если и найдется покупатель, который согласится с этой суммой, то так или иначе попытается обвести вашего мужа вокруг пальца. Я же человек чести и в точности выполняю все обязательства, которые когда-либо на себя брал. В этом ни на йоту не сомневайтесь, дорогая госпожа.

— Да, я верю вам, господин Кийр.

Но тут случается нечто такое, что в сельской местности происходит довольно редко: в дверь задней комнаты стучат.

— Что это за комедия?! — восклицает хозяйка недовольно. — Кому надо войти, пусть входит!

— Я хотел спросить, — поселенец отворяет дверь, — скоро ли закончится этот приватный разговор? Дело в том, что нас тут уже клонит ко сну, мы хотели бы лечь.

— Ах да! Ну что же, так или иначе, спать ложиться надо, но я никак не пойму, о каком таком приватном разговоре ты болтаешь. Сидим тут с господином Кийром, беседуем просто так о том, о сем.

— Ну как же, ведь ты сама позвала господина Кийра именно для разговора с глазу на глаз.

— Ничего подобного я не говорила. Мельничная пыль вконец тебе мозги запудрила, слышишь то, чего и в помине не было.

— Хорошо, а теперь возьми на себя труд, помоги Марту устроить гостям постели.

— Это я и сама бы сделала, без твоих напоминаний.

— Гхм, ты мне и рта не даешь раскрыть! — произносит поселенец. — А впрочем… гхм, какая разница!

Он выходит в переднюю комнату и слышно, как открывает там дверцу буфета.

— Стало быть, на том и порешим, — Кийр протягивает хозяйке руку, — как мы сейчас обговорили.

— Да, так! — Молодая женщина пожимает руку портного, и на этот раз по телу паунвересца пробегает сладкая дрожь. «Да, да, — думает он, — если вообще можно надеяться на спасение, то не где-нибудь, а именно здесь».

На скамейках и стульях быстро устраивают постели для Кийра и Киппеля, хозяева желают им доброй ночи, уходят в заднюю комнату, после чего в жилом доме хутора Пихлака устанавливается такая тишина, какая бывает и рождественскую ночь. Только храп Киппеля и батрака несколько нарушает этот глубокий ночной покой.

Лишь один Кийр долго не может заснуть, даже и в полусне снова и снова всплывает перед его глазами пугающая цифра шесть со своими пятью нолями. Откуда, черт побери, взять деньги, даже если Паавель и скостит порядочную часть этой суммы?