Хербьерг Вассму - Сто лет Страница 28

— Утомлять? Помилуйте! И вы переехали сюда? Так далеко от Бергена?

Он мог бы сказать, что отсюда до места рождения его жены в Германии еще дальше, но это как будто не имело отношения к их разговору.

— Меня хорошо приняли в Нурланде. И я никогда этого не забуду. Здесь меньше показного, меньше фальши. Люди здесь более благодарные и больше способны радоваться жизни.

Забыв о позе ангела, Сара Сусанне с недоверием поглядела на пастора.

— Я мало что знаю о людях из других мест, но, возможно, наши люди стараются показать себя пастору с лучшей стороны.

Он расхохотался. Откинул голову и хохотал так, что церковные стены откликнулись ему эхом. Она тоже засмеялась. Как будто у двоих детей появилась общая тайна.

Когда смех затих и она снова приняла позу ангела, пастор услыхал, что кто-то невдалеке точит косу. Сенокос был в самом разгаре. Он мог бы сказать ей, что травы в этом году больше, чем в прошлом. Но одна мысль об этом показалась ему смешной. Он сообразил, что тема их разговора не имеет отношения к сенокосу.

— Дома я часто думала о том, что вы мне сказали, — неожиданно проговорила Сара Сусанне.

— А что я сказал?

— Извините, что я заговорила об этом, — прошептала она и подняла чашу выше, чем было нужно.

— Так что же такого я сказал?

— Ну, например, что вас всегда тяготило то, что вы назвали требованием, которое предъявляет человеку жизнь. Я сразу поняла, что вы имели в виду. Мне тоже знакомо это чувство. Но о таком никому не скажешь.

— Ты имеешь в виду что-то определенное?

— Хуже всего мне было, когда я только что вышла замуж и жила в семье мужа на Офферсёе. Я не могла быть самой собой, потому что у меня не было ничего своего. Другие, решали за меня, что такое долг. Некоторые дни были беспросветно черны. И сама я тоже была черная. И на душе у меня было черно. Потому что мысли мои были недобрые... Это дурно действует на человека. Из-за этого человек... не знаю даже, как сказать... теряет к себе уважение.

Он сам не заметил, как опустил кисть. Потом одержимо, словно боясь, что она замолчит, снова начал писать. Мелкими быстрыми мазками он клал на доску золотистую краску.

— Какие же недобрые мысли приходили тебе тогда в голову?

— Например, о моей свекрови. Одно время я даже считала ее виноватой в том, что Юханнес так сильно заикается. Она придает слишком большое значение внешней стороне жизни. Слишком строгая.

Пастор привык давать людям советы, когда они рас сказывали ему о своей жизни. Но Сара Сусанне не спрашивала его мнения, она просто рассказывала. Рассказывала о том, как свекровь внушала ей чувство долга.

— Иногда мне казалось, что долг важнее самой жизни, — задумчиво проговорила она.

— И тебя это не радовало?

— Во всяком случае, это вряд ли могло сделать меня хорошим человеком.

— А ты много думаешь о том, что надо быть хорошим человеком?

— Нет, признаюсь, слишком мало, — шепотом ответила она, вздохнула и замолчала.

— Однажды ты сказала, что раскаяться в содеянном — это значит согрешить еще больше и потому ты не раскаиваешься в своем замужестве.

— Я так сказала?

— Да, когда мы разговаривали в первый раз.

— И вы это запомнили? — удивилась она. — Вы тоже так считаете?

— Наверное, ты права.

— Но вы в этом не уверены? — Она опустила чашу.

Он не попросил ее принять прежнюю позу. Просто скользнул по ней взглядом. Она была бледна. Вот она подняла свободную руку и быстро провела ею по лбу.

— Ты сказала, что человек должен нести ответственность за сделанный им выбор, — твердо сказал он.

— Выбор? Да, я так думала. Человек думает, будто у него есть выбор.

— Бог дал нам способность делать выбор. Естественно, в рамках той действительности, которая нас окружает.

— Действительность? Но ведь именно она нам и мешает, — прошептала Сара Сусанне, однако тут же опомнилась и снова приняла нужную позу.

— А когда выбор сделан, уже ничего нельзя изменить, так? Тогда человек оказывается в плену... у долга. Ты хочешь сказать, что раскаиваешься в своем выборе настолько что хотела бы что-то изменить, если бы у тебя была такая возможность?

— А вы не хотели бы?

Взгляд пастора скользнул по окну. Одно из стекол треснуло. Он видел это и раньше и рассердился, что церковный служка так и не заменил стекло. Но теперь уже все равно.

— Я не разрешал себе... Моя действительность — это жизнь, верная долгу. — Он сам удивился своему признанию. — А твоя действительность, как я понимаю, — это рожать и воспитывать детей. Ты устала? Хочешь немного передохнуть?

Сара Сусанне отрицательно покачала головой, немного опустила чашу и вопросительно посмотрела на него — хорошо ли так? Он кивнул. Они продолжали работать молча.

Через час они сделали перерыв и поели, расположившись на крыльце церкви. Хлеб, масло, сыр и малиновый сок. Невдалеке двое работников косили луг. Свистели острые косы. До пастора и Сары Сусанне долетал аромат скошенной травы. Когда они снова заняли свои места около картины, пастор заметил, что не может сосредоточиться. Все стало каким-то плоским, словно растворилось в поверхности картины. Наконец он отложил кисть и подошел к Саре Сусанне. Его взгляд пронизывал ее насквозь.

— Помни, ты избранница Божья, слетевшая к Христу в Гефсиманский сад!

Медленным, почти сонным движением он приподнял ее волосы. Так требовалось для образа.

— Христос лежит здесь, он — человек, и его гнетет страх смерти...

— Вы думаете, что Христос, который был сыном Божьим, действительно боялся смерти?

— Человек Иисус боялся! — прошептал он и поднял ее руку так, что она оказалась в воздухе между ними.

Сара Сусанне подчинилась, теперь пастор стоял между ее поднятыми руками. Прошло несколько мгновений, наконец он сообразил, что просто тянет время. Он опомнился и снова начал работать.

— Помни! Помни, это тебя Бог послал на землю, чтобы утешить человека в беде.

— Я постараюсь, — прошептала она. — Но не знаю, как это сделать. Это трудно, ведь тут нет никакой беды.

Пастора вдруг охватила знакомая радость — он снова мог руководить, мог показывать, как следует выполнить то или другое. Он ловко лег перед ней на спину. Уперся плечами в ящик с красками и сложил руки. Здесь, в темноте, на полу, он все увидел по-новому. Солнечный луч обнажил пятнышко на шее Сары Сусанне и заставил его дрожать. Пастор приоткрыл рот, изображая, будто он о чем-то просит. Его глаза медленно наполнились слезами.

— Ты видела когда-нибудь человека в беде?

— Да, — шепнула она.

— Ты Божий ангел, посланный в утешение этому человеку! — сказал он, пытаясь изобразить страх Иисуса перед смертью.

Сара Сусанне затаила дыхание, словно боролась с самой собой, но взгляд ее смело не отрывался от пастора.

— Мне нужно утешение... — прошептал он.

Она опустилась на колени рядом с ним и положила обе руки ему на лицо. Необъятное пространство церкви прижало ее к нему.

Безумие темного чердака

Через десять месяцев действительность изменилась. Сандра — третий ребенок Сары Сусанне — обрела реальность. Роды были легкие. По сравнению с двумя предыдущими детьми девочка была как улыбка. Словно ее появление в этой юдоли скорби было утешением, посланным с того берега, которого ее мать по-настоящему еще не достигла.

Хавннес со всеми своими заботами тоже был достаточно реальным. Они пережили неурожайный год и плохой лов, которые в свою очередь тяжело сказались на торговле. Но когда они уже совсем собрались уволить часть работников, пришла рыба, и на скорбном небосводе вновь засияло солнце.

Тут уж Юханнес не терял времени даром. Он обладал способностью чуять, где есть рыба и где нужна соль. Эта способность помогала ему не только заключать сделки, сулившие выгоду в будущем, но и находиться там, где надо действовать сейчас.

Однажды в начале мая Сара Сусанне поднялась на чердак, чтобы принести оттуда полотно, которое следовало отбелить, расстелив его на последних островках снега. Она открыла окно и глубоко дышала полной грудью. Пуговицы на блузке и на рубашке были расстегнуты. Внизу работник с грохотом вез тачку с камнями. Он обкладывал камнем клумбу вокруг флагштока. Сара Сусан-хотела посадить на ней водосбор и маргаритки. Юханнес был против — цветы помешают поднимать на флагштоке флаг, когда это потребуется. Они сошлись на том, что работник сделает на клумбе узкий проход, чтобы там можно было стоять и поднимать флаг, не топча цветы.

Увидев в окне Сару Сусанне, Юханнес остановился и помахал ей рукой. Одновременно он заметил, что работник забыл зацементировать площадку, но не задержался на этой мысли и даже не успел почувствовать раздражения. Сара Сусанне стояла высоко над ним. Долгая поездка на юг в Хельгеланд больше, чем обычно, пробудила в нем тоску по дому. Там, на чердаке, Сара Сусанне была одна.