Фрэнсис Гарт - В приисковой глуши Страница 28

— Вот тут было дело, — сказал учитель поспешно, — но, должно быть, они унесли его домой. Поедем за ними.

— Постойте минутку, — сказал доктор, остановившийся у дерева. — Что это такое? Гром и молния! Да это малютка Фильджи!

В одно мгновение оба слезли с коней и наклонились над полубессознательным ребенком. Джонни переводил лихорадочно блестевшие глаза с учителя на фонарь и обратно.

— Что с тобой, Джонни, малютка? — с нежностью спросил учитель. — Ты заблудился?

Сверкнув глазенками с лихорадочным восторгом, Джонни, хотя и ослабел, но оказался на высоте положения.

— Ранен! — слабо пролепетал он. — Ранен, на дуэли, семи лет от роду!

— Что такое? — спросил удивленный учитель.

Но д-р Дюшен, взглянув в лицо мальчику, высвободил его из гнезда листьев, положил его к себе на колени и ловко сбросил хитроумную повязку.

— Посветите-ка! Клянусь Юпитером! Он говорит правду. Кто это сделал, Джонни?

Но Джонни безмолвствовал.

В промежуток между лихорадочным сознанием и болью, его понимание и память удесятерились; он догадался о настоящей причине своего несчастия, но детские губки геройски сомкнулись. Учитель вопросительно взглянул на доктора.

— Возьмите его к себе на седло и отвезите к Мак-Кинстри, я перевяжу обоих.

Учитель нежно приподнял мальчика. Джонни, оживившись ввиду прогулки верхом, почувствовал слабый интерес к другому раненому.

— Что, Сет шибко его ранил? — спросил он.

— Сет? — повторил учитель, дико сверкнув глазами.

— Да. Я видел, как он в него выстрелил.

Учитель ничего не отвечал, но в следующий миг Джонни почувствовал себя в его руках, на седле лошади, которая понеслась как вихрь по направлению к мызе Мак-Кинстри.

VIII.

Они нашли раненого хозяина в передней комнате на грубом ложе из медвежьих шкур, так как он мрачно отказался от расслабляющего покоя жениной спальни. В предвидении рокового исхода раны и в силу суровой традиции, он запретил также стаскивать с себя сапоги, чтобы «умереть в сапогах», согласно обычаю предков. Поэтому Джонни уложили в кровать м-с Мак-Кинстри в то время, когда д-р Дюшен занялся серьезно раненым пациентом. Учитель торопливо оглядывался, ища м-с Мак-Кинстри. Но ее не только не было в комнате, но даже и в целом доме. Он уселся у постели мальчика и предался размышлениям.

Его вывел из задумчивости приход доктора.

— Не так худо, как я думал, — сказал он, успокоительно кивая головой. — Он выкарабкается. Идите к нему, он вас зовет. Но только не давайте ему слишком много говорить. Он призвал, неизвестно зачем, целую толпу приятелей и устроил настоящий митинг. Идите и прогоните их всех. А и займусь малюткой Фильджи, хотя после двух перевязок он совсем поправится.

Учитель бросил взгляд облегчения на доктора и вошел в переднюю комнату. Она была полна людьми, в которых учитель инстинктивно узнал своих бывших врагов. Но они расступились перед ним с некоторого рода грубым почтением и симпатией, когда Мак-Кинстри подозвал его к себе. Раненый взял его за руку.

— Приподнимите меня немного, — шепнул он.

Учитель помог ему с трудом опереться на локоть.

— Джентльмены! — сказал Мак-Кинстри с привычным жестом искалеченной руки, которую затем положил на плечо учителю. — Вы слышали, что я вам сказал минуту тому назад; выслушайте и теперь. Этот молодой человек, которого мы несправедливо обвиняли, говорил правду… все время! Мы можете на него положиться; он заслуживает всякого доверия. Вы, конечно, не можете чувствовать то, что я чувствую, но человек, который будет друг ему, будет другом и мне… Вот и все… и благодарю за участие. А теперь ступайте, молодцы, и оставьте меня с ним.

Мужчины медленно ушли один за другим; некоторые замешкались, чтобы пожать руку учителю, кто с степенным видом, а кто с улыбкой и смущением.

Учитель принимал это выражение примирения от тех самых людей, которые за несколько часов перед тем с такою же искренностью расправились бы с ним по закону Линча, с холодным удивлением. Когда дверь за ними затворилась, он повернулся к Мак-Кинстри. Раненый снова опустился на ложе и с странным удовольствием глядел на свинцовую пулю, которую держал между большим и указательным пальцами.

— Эта пуля, м-р Форд, — сказал он медленным голосом, — не из ружья, которое я вам дал, и пущена не вами.

Он умолк и затем прибавил с прежней, вялой рассеянностью:

— Давно уже ничто не доставляло мне такого… спокойствия.

При том состоянии слабости, в каком находился больной, учитель не решился сообщить ему открытие, сделанное Джонни, и удовольствовался простым пожатием руки, но вслед затем раненый прибавил:

— Эта пуля из револьвера Сета, и эта собака уже убежала отсюда.

— Но что могло заставить его стрелять в вас в такую минуту? — спросил учитель.

— Он рассчитывал, что или я убью вас, и тогда он избавится разом от нас обоих; или же, если бы я не убил вас, то другие вас повесят — что они и намеревались сделать — за то, что вы убили меня! Идея эта пришла ему в голову, когда он услышал, как вы намекнули, что не будете стрелять в меня.

Дрожь убеждения, что Мак-Кинстри отгадал истинную правду, пробежала по учителю. В первую минуту он хотел было подтвердить ее рассказом Джонни, но, при виде усиливающейся у раненого лихорадки, воздержался.

— Не говорите пока об этом, — сказал он поспешно. — С меня довольно, что вы оправдываете меня. Я здесь только затем, чтобы просить вас успокоиться в ожидании прихода доктора… так как вы, кажется, одни в доме, и м-с Мак-Кинстри…

Он умолк в затруднении.

Странное смущение разлилось по лицу раненого.

— Она уехала прежде, нежели это случилось, вследствие разногласия между нею и мной. Вы, может быть, заметили, м-р Форд, что вообще она не очень к вам благоволила. Нет женщины, которая умела бы лучше ходить за ранеными, чем дочь Блена Роулинса, но в таких делах, как дело Кресси, например, мне сдается, м-р Форд, что она… недостаточно спокойна. Так как вы сами спокойны, то можете объяснить все неприятное этим отсутствием спокойствия. Все, что вы услышите от нее или от ее дочери — потому что я беру назад глупость, сказанную мной про то, что вы собираетесь бежать с Кресси, — помните, м-р Форд, что это происходит не от дурного чувства к вам в ней или в Кресси, но только от недостатка спокойствия. Может быть, у меня были свои идеи насчет Кресси и вас, может быть, у вас были наши, а у этого дурака Добни свои, но ни старуха, видите ли, ни Кресси их не разделяли! А почему? Потому что у них нет спокойствия. Я думаю, что женщинам вообще отказано в нем. А вы сами человек спокойный, вы это поймете и извините.

Прежнее выражение сонной боли так рельефно выразилось в его красных глазах, что учитель потихоньку прикрыл их своей рукой и попросил его постараться уснуть, что тот в конце концов и сделал, прошептав, что чувствует себя «спокойнее».

Не понимая смысла последних слов Мак-Кинстри, м-р Форд тем не менее испытывал странное чувство одиночества, которым веяло на него от пустых стен покинутого дома. Ветер жалобно завывал вокруг него и казалось, что то стонут какие-то отдаляющиеся и отчаянные голоса. Так сильно было это впечатление, что, когда вошли доктор и брат Мак-Кинстри — учитель все еще стоял у постели больного с ощущением заброшенности и покинутости, которого не могла рассеять успокоительная улыбка доктора.

— Дело идет отлично, — объявил он, прислушиваясь к правильному дыханию спящего. — Советую вам, м-р Форд, уйти, прежде нежели он проснется, а не то он опять станет волновать себя разговорами. Теперь он, право, вне всякой опасности. Покойной ночи! Я заверну к вам в гостиницу, когда поеду домой.

Учитель, все еще оглушенный и удивленный, пошел к двери и вышел в ночной мрак. Ветер еще шумел в деревьях, но удаляющиеся голоса становились все глуше, пока совсем не смолкли.

Снова наступило утро понедельника, и учитель сидел за конторкой в школьном домике с сырым еще листом газеты «Star» в руках, только что вышедшим из станка. Свежее дыхание сосен доносилось в окно и приносило ему отдаленные звуки голосов собиравшейся его паствы, в то время как он читал:

«Виновник подлого насилия в академии Инджиан-Спринга в прошлый четверг, которое по несчастному недоразумению вызвало вмешательство нескольких из наших наиболее граждански настроенных обывателей и привело к пагубному столкновению между м-ром Мак-Кинстри и ученым и почтенным принципалом школы — этот виновник, говорим с сожалением, избежал заслуженного наказания, оставив страну вместе со своими родственниками. Если, как серьезно утверждают, он был также виновен в беспримерном нарушении кодекса приличий, которое на будущее время лишит его даже права искать удовлетворения перед судом чести, то наши сограждане будут довольны, что избавились от неприятной обязанности арестовать его. Те из наших читателей, которым известен благородный характер обоих джентльменов, вынужденных таким образом к поединку, не будут удивлены, узнав, что самое полное об яснение произошло между сторонами, и entente cordiale вполне восстановлено. Пуля, которая играла главную роль в последовавшем объяснении, оказалась из револьвера, из которого выстрелил посторонний зритель, — извлечена из бедра Мак-Кинстри, больной чувствует себя хорошо и подает надежды на скорое выздоровление».