«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории - Дафна дю Морье Страница 28

— Оставь письмо с предупреждением и уходи. Пока ты там, письмо не заберут. Я тоже напишу, что болен, застрял в деревне, что неожиданно здесь появился ты — через двадцать лет! Знаешь, я тут задремал и подумал, что ты мне приснился. Ну не чудо ли? До сих пор не верится… У меня такое чувство, будто тебя прислала Анна.

В его глазах светилась прежняя мальчишеская вера, которую я хорошо помнил.

— Может быть, — сказал я. — Либо Анна, либо пресловутая горная лихорадка.

— А это разве не одно и то же? — спросил он.

Мы долго глядели друг на друга в тишине и почти полной темноте. Потом я отошел, позвал хозяйского сына, попросил принести мне одеяло и подушку и улегся на полу возле Виктора.

Во сне он метался и тяжело дышал. Несколько раз я вставал к нему, давал аспирин, подносил воду. Он сильно потел, а я не знал, хорошо это или плохо. Ночь тянулась бесконечно; я практически не сомкнул глаз. Когда начал заниматься бледный рассвет, мы оба уже не спали.

— Тебе пора двигаться, — сказал Виктор.

Подойдя к нему, я испугался: кожа у него была холодная, липкая. Ему явно стало хуже, он совсем ослаб.

— Передай Анне, — сказал он тихо, — если люди из долины доберутся до них, то она и все, кто там есть, окажутся в смертельной опасности. Я знаю, что говорю.

— Все напишу, не беспокойся, — пообещал я.

— Она знает, как сильно я ее люблю. Я повторяю это в каждом письме, но ты повтори еще раз. Оставь письма и жди поблизости, в ложбине. Ждать придется часа два или три, может быть, дольше. Ответ найдешь на камне у стены. Его обязательно оставят.

Я дотронулся до его ледяной руки и вышел в студеное предрассветное утро. И тут сердце у меня сжалось от недоброго предчувствия: вокруг все заволокло туманом. Туман стлался не только подо мной, скрывая тропу, по которой я пришел накануне вечером; он расползался по всей почти безлюдной деревне, окутывая крыши домов, и клубился у меня над головой, там, где тропа вилась в зарослях кустарника и пропадала из вида.

Рыхлые клочья тумана мягко касались моего лица и проплывали дальше. Влага пропитывала волосы, ощущалась даже во рту. Я стоял в полумгле, озираясь по сторонам, не зная, на что решиться. Инстинкт самосохранения говорил, что подъем лучше отменить. Согласно правилам горной науки, которые еще не полностью выветрились из моей памяти, идти на риск в такую погоду было чистым безумием. Но возвратиться в деревню и видеть в глазах Виктора слабые остатки надежды было выше моих сил. Он умирал, мы оба это знали. А у меня за пазухой лежало его последнее письмо к жене.

Я повернул к югу. Облака тумана продолжали плыть мимо, медленно и неумолимо сползая вниз с вершины Монте-Верита.

Я начал подниматься…

Виктор говорил, что до вершины часа два пути, а если солнце будет все время светить мне в спину, я доберусь быстрее. С собой у меня был набросок местности, который наспех начертил Виктор.

Не прошло и часа, как я осознал свою оплошность. В такую погоду не могло быть и речи о том, чтобы ориентироваться по солнцу. Туман полз навстречу и застилал все вокруг, на коже скапливалась липкая влага. Облака заволокли извилистое русло, по которому я шел наверх еще каких-нибудь пять минут назад; по нему уже неслись осенние горные ручьи, выворачивая со дна землю и камни.

Постепенно ландшафт менялся; когда под ногами вместо корней и кустарника осталась только голая скала, время перевалило за полдень. Все мои планы рушились. Хуже того, я сбился с дороги. Я повернул назад, но не смог найти русло, по которому поднимался. Обнаружилось другое, старое, но оно поворачивало к северо-востоку и успело превратиться в бурный поток, который стремительно низвергался по склону. Одно неверное движение — и меня бы смыло и унесло. Искать опоры среди мокрых осыпающихся камней — пустое дело. Я бы только разодрал в клочья руки.

От радостного возбуждения, владевшего мной накануне, теперь не осталось и следа. На смену горной лихорадке пришло знакомое по прежнему опыту чувство страха. Случилось то, с чем я сталкивался и раньше: все вокруг заволокло непроглядным туманом. В горах мало что делает тебя таким беспомощным, как невозможность ориентироваться по знакомым приметам. При восхождении запоминаешь каждый свой шаг, держишь в памяти весь проделанный путь, дюйм за дюймом, и знаешь, что в любой момент можешь той же дорогой спуститься обратно. Я умел выходить из положения, когда был молод, тренирован, закален. А сейчас, с грузом лет за плечами, избалованный привычкой к городской жизни, я оказался в одиночестве на незнакомой горе. И меня охватил страх.

Я уселся под большим валуном, спасаясь от тумана, доел остатки бутербродов, приготовленных для меня в гостинице, и решил подождать. Довольно скоро понадобилось встать и потопать ногами, чтобы согреться. Холод пока не пробирал до костей, он просачивался в тело понемногу — тоскливый, промозглый холод, который приходит с туманом.

Меня поддерживала только надежда, что с наступлением темноты, когда температура воздуха понизится, туман рассеется. Ночью ожидалось полнолуние — очко в мою пользу. В полнолуние туман обычно долго не задерживается — он редеет и тает. Поэтому я обрадовался похолоданию. Воздух становился прозрачнее, и, глядя наверх, к югу, откуда весь день наползал туман, я кое-что различал на расстоянии десяти футов. Однако подо мною туман был по-прежнему густой и плотный. Непроницаемая пелена скрывала спуск. Я терпеливо ждал. Выше, в том же южном направлении, видимость постепенно увеличилась с двенадцати до пятнадцати футов, а вскоре и до двадцати. Туман редел, превращался в пар, на глазах таял. И неожиданно почти целиком обозначился контур горы — гигантское южное плечо, а над ним первый за весь день проблеск неба.

Я снова взглянул на часы. Без четверти шесть. К Монте-Верита приближалась ночь.

Остатки тумана на какое-то время снова заволокли пробившийся было сквозь них клочок ясного неба, но вскоре окончательно растаяли; небо очистилось. Я вышел из своего убежища. Второй раз за день передо мной встал выбор: подниматься или спуститься обратно. Путь наверх просматривался хорошо. Передо мной высилось то самое плечо, которое упоминал в своем рассказе Виктор. С юга его окаймлял узкий гребень — по нему-то я и должен был пройти двенадцать часов назад. Через два-три часа взойдет луна; при лунном свете будет нетрудно достигнуть отвесного склона Монте-Верита. В раздумье я поглядел в сторону