Хорас Маккой - В саване нет карманов Страница 29

– Когда тебе стало известно?…

– Прошлой ночью. Точнее, этим утром.

– Послушай, если ты обнаружил информацию о них только сегодня утром, почему бы мне еще ничего не знать, ведь так?

– Нет, не так. Прошлой ночью я встретился с человеком по имени Троубридж. Его жена сказала, что тебе лично говорила об этих Крестоносцах.

– Троубридж? Я не помню никого по имени Троубридж.

– Ты должен помнить, Бад. Она жена парня, которого эти ребята повесили, парня, который из-за них парализован.

– Я по-прежнему не припоминаю, – сказал Макгонахил, качая головой. – Может быть, я встречался с ней, но забыл. Каждый день через меня проходит чертова уймища людей, ты же знаешь.

– О, черт, Бад. Понятно, что тебе известно, кто такие эти Крестоносцы, я уверен. Почему ты так нервничаешь и уходишь от разговора?

– Ты ошибаешься, Майк. Я не нервничаю. Я бы сказал, если бы знал что-нибудь.

– Точнее, ты можешь поклясться жизнью, что собираешься это сделать.

– Остановись, Майк, – прогремел Макгонахил, поднимаясь со стула с потемневшим лицом. – Это заходит слишком далеко. Ты хороший парень, и ты мне нравишься, но будь я проклят, если я позволю доставать себя.

– Нет, я не перестану доставать тебя, пока не расскажешь что-нибудь. Меня не впечатляет ни выражение твоею лица, ни зарубки на твоем кольте. Не надо передо мной выпендриваться. Я знаю кучу людей, которые только и ждут случая, как бы добраться до твоего горла. Рассказывай, а то брошу тебя на съеденье волкам. Я серьезно.

Макгонахил посмотрел на лоджию, затем глянул через перила вниз и сказал после паузы:

– Давай спустимся.

– Это другое дело, – согласился Долан.

Внизу Долан повернул в сторону от лестницы и подошел к уборной.

– Много не расскажу, потому что многого я и сам не знаю, – сказал Макгонахил. – Но все строго между нами. Надеюсь, что ты можешь им что-нибудь противопоставить. Еще месяц, и они распространятся по всей стране. Они хуже, чем ку-клукс-клан.

– Куда уж хуже. Ты один из них?

– Господи, нет. Они никогда не просили меня.

– Ты знаешь кого-нибудь из них?

– Я почти уверен: там – Сэм Уайен. Один из моих заместителей. Думаю, что Креншоу тоже. Считаю, он один из руководителей.

– Марвин Креншоу?

– Да.

– Он же вице-президент «Колтон нэйшнл». Он один из самых влиятельных людей в городе. Президент Торговой палаты…

– И тем не менее Марвин Креншоу один из их руководителей. Ты пойми, что бы я ни сказал – это не досужие домыслы. Все это я слышал.

– Понимаю. Не беспокойся, в этот раз я не собираюсь поступать необдуманно. Я буду осторожен и не впутаю тебя.

– Да, ради бога, будь осторожен. Те случаи, о которых ты говорил, просто детские игры по сравнению… Вот почему я никогда не обращал внимания на жалобы. Не могу себе этого позволить.

– Еще одно, Бад. Если поможешь, я больше никогда не попрошу тебя ни об одной услуге. Выясни у Уайена, когда и где будет проходить следующее сборище.

– Нет, Майк, я пас. Это жутко секретная организация. Сэм наверняка заподозрит…

– Предоставляю это тебе. С твоим опытом – и не справиться… В конце концов, ты его начальник.

– Ты ведь ничего не знаешь об этом. В последнее время Сэм словно с цепи сорвался. Везде задирается…

– Перестал тебя уважать. Возможно, подсиживает тебя.

– Да, так и есть.

– Вот самая сильная причина помочь мне. Ты выяснишь, когда и где они встречаются, и я накрою их. Обещаю.

– Ладно. Я постараюсь. Но ради бога…

– Не сдам тебя ни в коем случае. Спасибо, что пришел.

Макгонахил кивнул и отправился во Дворец правосудия.

Долан поднялся наверх.

– Какого черта он морочит голову? – сказал Бишоп.

– Похоже, мало что знает.

– Черт, это не так. Он сам один из них.

– Не верю. Обещает помочь всем, чем может.

– Да? Он трус. Ему хватает смелости пристрелить гангстера, но трусит, когда дело касается чего-то действительно серьезного. Он такой чертовский трус, что не будет биться даже за собственную семью.

– Я собираюсь повидаться с Томасом, – сказал Долан, прерывая Эда, и направился к лестнице.

– Ты пообедаешь с нами? – спросила Майра.

– Еще не знаю, насколько задержусь у Томаса, – отозвался Долан.

Долан направился в кабинет Томаса, но секретарша сказала, что шеф в конференц-зале на втором этаже и просил, если появится Долан, сразу направить его туда.

Долан вышел в приемную и постоял минуту перед старым ящиком для писем, ощущая волну легкой ностальгии. Сильный шум сопровождал его на пути в конференц-зал; все было по-прежнему – машинистки печатали, телетайпы стрекотали, люди двигались, переговаривались и суетились. И тогда Долан понял, что прежние, знакомые, старые звуки теперь, после нескольких недель отсутствия, кажутся более громкими.

Легкая ностальгия, которую он почувствовал минуту назад, исчезла. Долан еще помедлил, словно надеясь, что это чувство вернется, что возможно возвращение в утраченный мир.

Острый приступ бездомности стиснул желудок и сердце, заполнил все существо желанием вернуться сюда работать. Сколько пришлось слышать о том, что Репортер Навсегда Репортер, и множество других традиционных фраз насчет Запаха Типографской Краски в Ваших Ноздрях и Трепета Волнения, Когда Выходят Новости, и т. д. Но теперь Долан знал, что в этом всём много бессмыслицы. А осознав это, в очередной раз сильно огорчился.

Трюизмы – первое, чему он научился…

Несколько репортеров и пара стариков в секторе рукописей посмотрели на него, но никто из них не заговорил или даже не среагировал на его присутствие чем-то большим, чем кивок головы или взмах руки.

Долан вышел из офиса и направился в конференц-зал, понимая в глубине души, что он ступает на мост, по которому больше никогда не пройдет… Он шел в библиотеку и совершенно без каких-либо эмоций перекатывал в голове слова:

«Радость – грусть – радость – грусть – радость – грусть – радость…»

Он открыл дверь конференц-зала и вошел.

Шесть человек, сидевшие за столом, замолчали и уставились на него. Долан знал их всех: Томас, во главе стола; Мастенбаум, издатель «Индекса», большой утренней газеты; Хаветри, издатель «Курьера»; Риддл, секретарь-казначей «Стар», самой маленькой послеполуденной газеты; Сэндрич, редактор «Стар», и Барригер, редактор «Таймс газетт».

– Входи, Долан, – сказал Томас, поднимаясь и указывая на кожаное кресло рядом с собой во главе стола. – Мы рады видеть тебя здесь. Ты знаешь этих джентльменов, не так ли?

– Да. Приветствую вас, – кивнул Долан всем присутствующим одновременно.

– Садись. Что с твоей головой?

– Несчастный случай.

– Очень жаль. Садись, – предложил Томас снова. – Я расскажу Долану, зачем он здесь? – спросил он собрание.

Пара человек промычали нечто в знак согласия.

– Долан, – начал Томас, – это собрание довольно необычное. Все газеты собрались здесь для общего дела. Могу также сообщить, что мы вынуждены бороться за свои права. В связи с этим я хочу сказать, что мы не собираемся подвергать риску свои тиражи. Мы попросили тебя прийти сюда, чтобы выслушать твое предложение.

Долан хранил молчание, ожидая продолжения.

– Мы согласны дать тебе двадцать пять сотен долларов каждый – в общей сложности десять тысяч долларов – и предложить тебе работу в любой газете, которую ты предпочтешь, в любом крупном городе, удаленном по меньшей мере на тысячу миль от Колтона… если ты бросишь свой журнал и подпишешь соглашение о том, что никогда больше не выпустишь в этом округе ни одного другого журнала.

– Почему вы предлагаете мне это? – спросил Долан.

– Мы будем с тобой откровенны. Ты затрагиваешь или можешь затронуть в своем журнале великое множество вопросов, обойденных газетами из-за бесчисленных условностей, ограничивающих возможность касаться и даже намекать на них. Эти вопросы хорошо принимаются читателями, потому что они разрушительные, у тебя уже есть конкретный пример самоубийства доктора Гарри Карлайла.

– Это было самоубийство?

– Конечно самоубийство!

– Не уверен. У меня не сложилось такого представления после прочтения газет. Ни в одной не было написано, что это самоубийство. Сообщено, что Гарри был найден мертвым с пистолетом около его руки.

– Не уклоняйся от сути разговора, Долан. Это не дебаты по поводу того, как и что должны газеты сообщать. Факты таковы: именно «Космополит» ответствен за смерть Карлайла, и на определенную категорию людей, возможно слабоумных, это производит впечатление неустрашимости журнала.

– Джентльмены, – сказал с улыбкой Долан, обращаясь к присутствующим, – вы осознаете, что это признание поражения? Вы поняли, что любая газета или периодическое издание, которое хотя бы приблизится к правде, добьется в этом городе успеха?

– Прекрати, не это тема нашего разговора, – прервал его Томас. – Мы сделали тебе очень щедрое предложение. Конечно, если ты хочешь быть непокорным, есть и другие способы решить вопрос.