Тобайас Смоллет - Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник Страница 29

Зажиточный торговец, который раньше привык проводить вечера в пивной и тратил четыре с половиной пенса, теперь оставляет в таверне три шиллинга, покуда его жена забавляется картами дома; у нее тоже должны быть прекрасные наряды, портшез либо иноходец; она снимает помещение за городом и трижды в неделю посещает места публичных увеселений. Любой клерк, любой ученик ремесленника, даже слуга из таверны или кофейни держит мерина, либо собственного, либо в компании с кем-нибудь, и старается видом и нарядом походить на петимэтра{34}. В самых оживленных местах публичных увеселений полным-полно модников и модниц, которые на поверку оказываются поденными портными, лакеями, горничными, разодетыми не хуже своих господ.

Короче говоря, не осталось никаких отличий и никакой субординации. Все занятия перемешались: каменщик, мелкий ремесленник, трактирщик, слуга из пивной, лавочник, крючкотвор, горожанин и придворный наступают друг другу на мозоли; их понукают демоны распутства и бесчинства, их можно видеть повсюду, они шляются, гарцуют, крутятся, рвутся вперед, толкаются, шумят, трещат, грохочут; все заквашено на гнусных дрожжах тупости и разгула; всюду сумятица и суетня. Можно подумать, что они одержимы каким-то сумасшествием, которое не позволяет им сохранять спокойствие. Пешеходы мчатся столь стремительно, словно их преследуют судебные приставы. Носильщики бегут со своей кладью. Те, у кого есть своя карета, мчатся по улицам во весь опор. Даже простой люд, лекари и аптекари мелькают, как молния, в своих двуколках. От лошадей наемных карет валит пар, и мостовая дрожит под ними, и я своими глазами видел, как фургон мчался по Пиккадилли галопом. Словом, может показаться, что вся страна сходит с ума.

Развлечения не худо приспособлены по вкусам сего нелепого чудовища, именуемого публикой. Ей нужны шум, толчея, блеск, мишура, но об изяществе и благопристойности она не помышляет.

Каковы увеселения в Рэнлаге? Половина посетителей идет по кругу, друг другу в затылок, словно слепые ослы на маслобойне; ни побеседовать, ни узнать друг друга нет никакой возможности; а другая половина пьет кипяток, называемый чаем, до девяти-десяти часов вечера, дабы бодрствовать до позднего часа. Что до оркестра, а особливо до певцов, то для них же к лучшему, что их почти нельзя расслышать. Вокс-Холл — нелепое сооружение, обремененное плохими украшениями, плохо задуманное и выполненное, без плана, дурно расположенное. Устроено здесь все несуразно, причудливо освещено, как бы для того, чтобы ослеплять глаза и поражать воображение черни. Тут лежит деревянный лев, там стоит каменная статуя, в одном месте — ряд каких-то ящиков, похожих на крытые ложи в кофейне; в другом месте — множество скамеек из пивной; в третьем — игрушечный водопад из жести; в четвертом — мрачная круглая пещера, похожая на полуосвещенный склеп, а в пятом — крохотная лужайка, на которой негде пастись и осленку. Аллеи, самой природой предназначенные для уединения, прохлады и тишины, заполнены шумливой толпой, вдыхающей ночные испарения нездоровой местности; и среди сих веселых сцен мерцают фонари, точно свечи, ценой фартинг за штуку.

Когда я вижу нарядно одетую публику обоего пола, сидящую на скамьях и выставленную напоказ толпе либо, что еще хуже, вдыхающую ночной сырой и холодный воздух, когда я вижу, как она пожирает ломтики говядины и упивается портвейном, пуншем и сидром, я не могу не сожалеть о ее безрассудстве, хотя и презираю ее за отсутствие вкуса и благопристойности. Но когда она прогуливается по мрачным, сырым аллеям или толчется на мокром песке, а защитой ей служит только свод небесный, и слушает она какую-нибудь песню, которую мало кто может расслышать, то как мне отрешиться от мысли, что ее обуял дух, более нелепый и пагубный, чем тот, каковой нам знаком по Бедламу?

По всем вероятиям, владельцы сего публичного сада, а также других менее известных садов, находящихся на окраинах столицы, связаны с лекарями и с гробовщиками; ибо, размышляя о погоне за наслаждениями, охватившей ныне решительно все слои населения и все стороны жизни, я убежден, что во время сих ночных развлечений заболевает подагрой, ревматизмом, катарами и чахоткой больше народа, чем при всех превратностях жизни трудовой и полной опасности и лишений.

Эти, а равно и другие наблюдения, сделанные мной во время сего путешествия, сократят срок моего пребывания в Лондоне и побудят меня с сугубым удовольствием вернуться в мое уединение и к моим горам; но вернусь я домой не той дорогой, какой ехал в столицу. Я встретил старых приятелей, постоянно проживающих в этой достославной столице, но нрав у них и склонности столь изменились, что стали мы друг другу чужими.

По дороге из Бата сестра Табби вызвала у меня взрыв гнева, и тут я, словно человек, который набрался храбрости во хмелю, поговорил с ней столь резко и внушительно, что добился вожделенного успеха. После такого урока она и ее пес удивительно смирны и послушны. Как долго будет продолжаться это благостное затишье, одному богу известно. Я льщу себя надеждой, что сие путешествие принесло пользу моему здоровью; таковая надежда побуждает меня продолжить путешествие на север.

Но покуда я должен для блага и развлечения моих питомцев исследовать до самых глубин сей хаос, сию уродливую, чудовищную столицу, не имеющую ни головы, ни хвоста, ни конечностей, ни пропорций.

Томас так нагрубил в пути моей сестре, что я был вынужден немедленно его прогнать между Чиппенхемом и Мальборо, где наша карета опрокинулась. Этот парень всегда был угрюм и себялюбив; но ежели бы он воротился в усадьбу, можете выдать ему аттестат, свидетельствующий о его честности и трезвости; буде же он станет себя вести с должным уважением к нашему семейству, дайте ему две-три гинеи от имени всегда вам преданного

М. Брамбла.

Лондон, 29 мая

Мисс Летиции Уиллис, в Глостер

Милая моя Летти!

Невыразимое удовольствие доставило мне ваше письмо от 25-го, которое было вручено мне вчера вечером миссис Брентвуд, модисткой из Глостера. С радостью услыхала я о том, что моя достойная воспитательница находится в добром здоровье, а еще больше порадовалась, узнав, что она перестала сердиться на свою бедную Лидди. Сожалею, что вы лишились общества любезной мисс Боген, но, надеюсь, вам недолго придется сетовать на отъезд ваших школьных приятельниц, ибо, вне всяких сомнений, родители ваши в скором времени вывезут вас в свет, где вы при отличающих вас достоинствах займете видное положение. Когда это совершится, я льщу себя надеждой, что мы с вами встретимся снова и будем счастливы вместе, и еще крепче будет дружба, которую мы заключили в юном возрасте. Я могу обещать, что с моей стороны будут приложены все усилия, чтобы наш союз остался нерушимым до конца жизни.

Дней пять назад мы прибыли в Лондон, совершив приятное путешествие из Бата, хотя по дороге карета наша опрокинулась и приключились еще кое-какие незначительные происшествия, которые вызвали размолвку между дядюшкой и тетушкой, но теперь, слава богу, они примирились. Мы живем в добром согласии и каждый день отправляемся обозревать чудеса этой обширной столицы, которую, однако, я не берусь описывать, так как до сей поры не видала еще и одной сотой ее диковинок, и к тому же голова у меня затуманилась от восхищения.

Города Лондон и Вестминстер раскинулись на необъятном пространстве. Здесь великое множество улиц, площадей, проспектов, улочек и переулков. Повсюду высятся дворцы, публичные здания и церкви, и среди этих последних особливо поражает громадный собор святого Павла. Говорят, он не так велик, как собор святого Петра в Риме, но что до меня, то я и представить себе не могу более величественного и пышного храма на земле.

Однако даже все это великолепие менее поразительно, чем толпы людей, снующих по улицам. На первых порах я вообразила, будто только что закончилась какая-нибудь блистательная ассамблея, и хотела обождать в сторонке, пока народ разойдется. Но сей людской поток катится беспрерывно и не иссякает с утра до ночи. И столько нарядных колясок, карет, портшезов, повозок проносится и мелькает перед вашими глазами, что, когда вы глядите на них, голова у вас кружится, а роскошь и разнообразие картин потрясают воображение.

Не только на суше, но и на воде зрелище изумляет и поражает. Вы видите три огромных моста, соединяющих противоположные берега полноводной, глубокой и быстрой реки; они так широки, так величественны и красивы, что кажется, точно их создали гиганты. Вся поверхность Темзы между ними покрыта маленькими суденышками, баржами, лодками и яликами, снующими взад и вперед, а ниже этих трех мостов тянется такой бесконечный лес мачт на протяжении многих миль, что можно подумать, будто здесь собрались корабли со всей вселенной. Все, что читали вы в арабских и персидских сказках о Багдаде, Диарбекире, Дамаске, Исфагани и Самарканде, все это богатство и роскошь видите вы здесь воочию.