Геннадий Красухин - Мои литературные святцы Страница 29

Написал Славин много. Наиболее интересны его воспоминания о Бабеле, Платонове, Олеше, Лапине и Хацревине, Вс. В. Иванове, Светлове, Ильфе и Петрове.

Он вообще нашёл себя в жанре исторической биографии.

Прожил достойную жизнь. Умер за три года и полтора месяца до своего девяностолетия: 4 сентября 1984 года.

Что Вы знаете о поэте Александре Алексеевиче Крестинском? Я помнил его по журналу «Костёр», где он работал почти 10 лет с 1960-го, печатался там как детский поэт под псевдонимом Тим Добрый. Неплохие игровые стихи.

В 1969 году вышла книга «Туся» (повесть). С тех пор я знал, что Крестинский не только поэт, но и очень неплохой прозаик.

А потом он как-то исчез с моего горизонта. Не печатался.

И вдруг я узнал, что он уже в солидном возрасте в 2000 году уехал в Израиль, где прожил пять лет до смерти 5 октября 2005 года. В 72 года поменял место жительства (он родился 25 мая 1938 года)!

Притом, что был христианином и похоронен на христианском кладбище в Израиле.

Гадать, почему он вдруг сорвался в таком возрасте и поменял страну, не стану. Хотя догадываюсь: 2000 год очень значимый в России.

Чтобы составить о нём представление, приведу цитату из воспоминаний о нём его друга Марка Вейцмана. Цитата большая из-за стихотворения Крестинского, но убирать его жалко:

…Однажды в издательстве дали Крестинскому на рецензию рукопись книги молодого, никому не известного автора Олега Григорьева. Саша сразу почувствовал, что перед ним стихи поэта редкого дарования. Он рукопись пересоставил и собственноручно перепечатал. Разумеется, рекомендовал её к опубликованию.

Григорьев оказался не только превосходным поэтом, но и одарённым художником. По мировоззрению и стилистике примыкал к группе «Митьки». За пьяную потасовку с милиционером Олега посадили. Александр Крестинский стал его общественным защитником. После одного судебного заседания уговорил судью и присяжных уделить ему 10 минут, в течение которых просто почитал им стихи Олега.

Голодная тюремная диета, которую испытал на себе Григорьев, связалась в воображении Крестинского с блокадным голодом. Он написал тогда стихотворение, посвящённое Олегу, и передал его в камеру. Вот оно (в сокращении):

ОДА РАЗДАТОЧНОМУ ОКОШКУ

Окошечко кухни блокадной,

Где пара летающих рук

Швыряет ораве всеядной

Железный тарелочный стук.

Обрывочный сон мой склерозный

Причудлив, подробен, сердит.

Там повар, усатый и грозный,

За выдачей порций следит.

И в царстве кухонного духа

Душа, неопрятно нища,

Летает, как пьяная муха,

Над вспученной магмой борща.

Да будет земля тебе пухом,

Мне пайкою выданный век,

Нарпита пропитанный духом,

Отведавший атомный крэк…

К клеёнке прилипшая крошка,

Царапина детской вины,

И мятая скользкая ложка,

Что я оботру о штаны

На заключительное судебное заседание журналистов не пускали, но ребята из «Пятого колеса» всё-таки прорвались. Выступление Крестинского попало в телерепортаж. Потом ему звонила Белла Ахмадулина, спрашивала, чем может помочь Олегу. В судьбе Григорьева пытался принять участие и Эдуард Успенский.

Олега освободили прямо в зале суда. Саша хотел его обнять, но тот отстранился: «У меня вши»…

А ещё Крестинский помогал престарелому писателю Пантелееву, автору знаменитой «Республики „Шкид“», прояснял обстоятельства эвакуации на Кавказ школьников во время войны. А ещё… Да мало ли чего ещё!

В давнем стихотворении «Опыт биографии рода», посвящённом бывшей узнице Вильнюсского гетто Марии Рольникайте, он написал:

Говорю твёрдо:

Да, я жидовская морда.

По приезде в Израиль заявил: «Эту землю, как судьбу, приемлю». На вопрос «Как дела?» ответил: «Поят, кормят, работаю – чего же ещё!» Определил раз и навсегда: «Господь привёл меня сюда не гостить, а жить» Жаль только, что прожить здесь ему довелось прискорбно мало – всего пять лет».

28 октября

Николай Анциферов был весьма популярным поэтом моей юности.

То есть, популярность у него была иного рода, чем у Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной и других. Его популярность я сравнил бы с известностью Фирсова, Котова, Кобзева. А эти поэты у определённого круга любителей были очень известны и ценились.

От Николая Степановича Анциферова, родившегося 28 октября 1930 года, в памяти застряли две строчки о труде шахтёра: «Я работаю, как вельможа. / Я работаю только лёжа». Не Бог весть что, но запоминаются своей некоторой необычностью.

Вообще-то я до сих пор не знаю, работал ли Анциферов в шахте. Он из семьи шахтёра. В 17 лет кончил горнопромышленное ремесленное училище. Работал электрослесарем. А работают ли в шахтах электрослесари лёжа, не знаю, не уверен. Через три года был взят в штат редакции газеты «Комсомолец Донбасса», работал там и учился в вечерней школе. А потом поступил в Литературный институт. Окончив его, переехал в Москву. И заведовал отделом поэзии журнала «Москва».

Одно несомненно: Анциферов был не без дара. Талантливей своих дружков, типа Кобзева или Фирсова. Он не вымучивал стих:

В небе бледным полукругом

Обозначена луна.

Мы сидим вдвоём с подругой.

Я молчу, молчит она.

Тишина. Лишь вентилятор

Тянет песню, как пчела…

Я не важный агитатор,

Да ещё в таких делах…

Хорошо в кино, в романах…

Там влюблённым благодать —

Не искать слова в карманах,

Мне ж – в кармане не достать.

У меня совсем другое —

Мысли роем по углам:

Ну, как встречу – всё открою.

Только воз и ныне там.

Ведь поверьте, что при встрече

Я лишаюсь дара речи. —

Что ж, – промолвишь на прощанье.

И она ответит: – Что ж… —

До свиданья… – До свиданья…

Нет, товарищи, в молчанье

Вряд ли золото найдёшь.

Отдалённо напоминает стихи раннего Смелякова, который, кстати, об Анциферове отзывался хорошо.

Николай Анциферов прожил мало. Он покончил с собой 16 декабря 1964 года. На его смерть поэт Николай Рубцов, друживший с ним, написал проникновенные стихи:

На что ему отдых такой?

На что ему эта обитель,

Кладбищенский этот покой —

Минувшего страж и хранитель?

– Вы, юноши, нравитесь мне! —

Говаривал он мимоходом,

Когда на житейской волне

Носился с хорошим народом.

Среди болтунов и чудил

Шумел, над вином наклоняясь,

И тихо потом уходил,

Как будто за всё извиняясь…

И нынче, являясь в бреду,

Зовёт он тоскливо, как вьюга!

И я, содрогаясь, иду

На голос поэта и друга.

Но – пусто! Меж белых могил

Лишь бродит метельная скрипка:

Он нас на земле посетил,

Как чей-то привет и улыбка.

Во время войны Овидий Александрович Горчаков, родившийся 28 октября 1924 года, был руководителем разведгруппы в тылу врага в Польше и в Германии. После войны выступал как синхронный переводчик на высоких собраниях, таких, скажем, как пленумы или съезды партии. В 1957 году окончил Литературный институт.

Я жил в Дубултах в доме творчества, когда три соавтора Гриша Поженян, Вася Аксёнов и Овидий Горчаков под общим псевдонимом Гривадий Горпожакс (Гри+Ва+Дий Гор+Пож+Акс) сочиняли шпионский роман «Джин Грин – неприкасаемый». Был читателем глав, которые мне давали для оценки Гриша и Вася (с Овидием я близок не был).

Горчаков совместно с польским писателем Янушем Пшимановским написал в 1960 году повесть «Вызываем огонь не себя», а на её основе и сценарий одноимённого четырёхсерийного фильма (1965), который был удостоен премией Ленинского Комсомола.

А вообще он автор большого количества книг. «В головном дозоре РККА», «Страницы большой жизни», «Командарм невидимого фронта», «Судьба командарма невидимого фронт» – о жизни и деятельности Берзина; «Он с живыми в строю» – о военном разведчике Братчикове; документально-историческая повесть «Накануне, или Трагедия Кассандры» – об усилиях советской разведки и контрразведки по добыванию информации перед началом войны; «Лебединая песня», «Лебеди не изменяют» – о военной разведчице Морозовой. «Рейд в тылу „Тайфуна“», «Дора вызывает Директора». «Он же капрал Вудсток», «Падающий дождь», «Далеко по ту сторону фронта», «Хранить вечно», «Максим не выходит на связь», «От Арденн до Берлина», «Вне закона».