Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны Страница 3

В центре «Острова и демонов» большая семья, члены которой связаны тяжкими, гноящимися, как старые запущенные раны, отношениями. И как переплелось в этих отношениях искреннее и лицемерное, страстное и расчетливое! Как тут отделить ревность, ущемленное самолюбие, обиду от потаенной алчности и хитрости? Где кончается у Хосе благодарность и любовь к мачехе Тересе и начинается страх упустить ее наследство, давно уже прибранное им к рукам? А у его жены Пино — где проходит граница между истеричностью усталой и озлобившейся в затворничестве женщины и хладнокровной спекуляцией на больных нервах?

Родственники Марты образуют настоящий «клубок змей» (как назвал в одном из своих романов буржуазную семью Ф. Мориак). Лафорет мастерски передает жуткую атмосферу этого змеиного гнезда, из которого так хочет вырваться Марта. В «Ничто» концепция повседневной жизни как «страшного» (давшая основания критикам говорить о «тремендизме» этого романа) заставляла автора иногда искусственно нагнетать ужасное и сложное в отношениях персонажей. В «Острове и демонах» разве только странная болезнь Тересы кажется чем-то особенным, исключительным, маловероятным. В остальном же здесь нет тайн, запутанных романтических загадок. Мотивировки поступков стали реалистичнее, заземленнее, а чувства — проще, мельче, но оттого и естественнее. Демоны, которыми одержимы персонажи романа, не очень-то значительны и могучи. Это скорее вульгарные бесы, они повелевают не всесильными страстями, а жалкими страстишками. В истериках, которые Пино закатывает всем домашним, нет уже того драматического пафоса, который был присущ проклятиям и угрозам Хуана из «Ничто». Пино мельче и примитивнее даже Глории. Но ведь в этом заключена и большая житейская правдивость. Безумие и самоубийство — куда более редкие события в мещанской повседневности, чем семейные свары и прикарманивание фамильных драгоценностей.

И в этом романе есть образ, подобно образу Ангустиас, великолепный по точности психологического рисунка. Это Матильда. Ведь действие романа происходит во время гражданской войны, фабула связана с событием, целиком обусловленным войной, — приездом группы беженцев из материковой Испании. Однако писательница как будто уклоняется от высказывания каких-либо суждений о войне. Ее герои, да и она сама, как будто равнодушны ко всему, кроме их личной судьбы: смогут ли они вернуться в Мадрид, к привычной жизни? Но вот появляется в фалангистской форме Матильда, с ее холодной решительностью, высокомерными поучениями о долге перед обществом, прикрывающими жестокое равнодушие к людям и эгоистическое самоупоение, — и перед нами раздвигается горизонт, за «островом» семейных распрей мы видим испанское общество и порожденных им демонов. Совсем не обязательно, чтобы это входило в замысел автора. Можно допустить, что писательница не намеревалась придать образу Матильды такое обобщенное социальное звучание, а хотела лишь представить психологический казус — подавленная и неудовлетворенная женственность ищет компенсации на общественном поприще, где можно повелевать, поучать, распоряжаться. Но проницательность художника часто опережает его намерения. Опираясь на запас жизненных наблюдений, вложенных в образ, мы, читатели, домысливаем его судьбу за пределами книги: бездушная и бесчеловечная энергия Матильды, наверное, окажется очень уместной в той Испании, которая складывается после 1939 года, во франкистской Испании.

Два первых романа Лафорет написаны в одном ключе (что и позволяет объединить их под общей обложкой). Они как бы продолжают один рассказ, в чем-то дополняя, а в чем-то и поправляя друг друга. Марта — это та же Андрея, только несколькими годами моложе. Это Андрея-подросток, такая же пытливая, мечтательная, но более наивная и более занятая собой. В ней чувствуется уже гордое сопротивление среде, решимость выбрать себе свою дорогу, но ей не хватает еще того заинтересованного, сочувственного внимания к заботам и горестям окружающих ее людей, которым наделена Андрея. Важно, что ни для Марты, ни для Андреи нет другого выхода, кроме бегства. Надежды на перемены, на освобождение связываются только с отъездом, с каким-то далеким большим городом, где, может быть, кипит иная жизнь… Это сближает обеих девушек с героями романтической литературы, также мечтавшими о бегстве из пошлой обыденщины, о дальних землях, о новых людях.

В «Ничто», пожалуй, лучше передана зависимость семейной драмы от исторического времени — от послевоенного голода, от разлома, принесенного войной чуть ли не в каждую испанскую семью. В «Острове и демонах» центральная коллизия кажется вневременной, свойственной буржуазному обществу во все эпохи его существования. Зато в этом романе есть выход в другой мир, неведомый даже Андрее, — мир простых людей, крестьянского труда, самой доподлинной нищеты и бездонного горя. После «Острова и демонов», после истории Висенты (по существу, самостоятельной повести, куда более жестоко-правдивой, чем вся остальная часть повествования) от Кармен Лафорет можно было ждать нового, очень значительного шага к глубокому познанию испанской социальной действительности. К сожалению, этого не произошло. Она выбрала совсем другой путь, на наш взгляд, оказавшийся губительным для ее таланта.

Между 1952 годом (когда вышел в свет «Остров и демоны») и 1956 (годом публикации следующего большого романа) Лафорет напечатала несколько повестей. На первый взгляд эти бесхитростные истории кажутся весьма привлекательными: речь идет о маленьких людях, о нелегком их быте, о смешных или трогательных семейных происшествиях. И написаны эти повести уверенной рукой (особенно «Сватовство»), Но вдруг в них звучат ноты, режущие наш слух, Трогательность переходит в умилительность, даже в юродство. То в одной, то в другой повести появляются какие-то блаженные, всей душой, забыв семью и себя самое, отдающиеся делам милосердия («Девочка»), или божьи старушки, чья благостная кротость может растопить самое озлобленное и оледенелое сердце («Призыв»).

Конечно, и в «Ничто» Лафорет восторгалась величием бабушки, ничего не просящей, ничего не ждущей от людей, кроме возможности бесконечно отдавать себя родным и неродным детям. Но бабушка вовсе не представлена как идеал, противостоящий всем другим персонажам, олицетворяющим разного рода людские несовершенства. На первом плане романа все же не бабушка, а Андрея — воплощение активного отношения к жизни. Андрея любит бабушку, преклоняется перед ее самопожертвованием, но в то же время понимает, что кроткое самопожертвование не может спасти ни Романа от самоубийства, ни Хуана от безумия. Кроме того, и это самое важное, бабушка приносит себя в жертву бесконечно любимым ею людям. А героини повестей слишком часто ведомы не любовью, а «призывом» бога, идеей христианского милосердия. Потому и кажутся они не живыми, любящими и страдающими существами (какой была бабушка), а пассивными орудиями божественной воли, избранными за их смирение. Воистину «блаженны нищие духом»…

Перелом в сознании и творчестве Кармен Лафорет произошел в начале 50-х годов. В это время франкистское государство несколько стабилизировалось. Партизанское движение было подавлено, время массовых выступлений рабочего класса и студенчества еще не наступило. Диктатура стремилась к консолидации испанского общества — и чтобы упрочить власть, и чтобы продемонстрировать свою незыблемость западным державам, чье покровительство пытался себе снискать Франко. Важнейшим средством консолидации была религия. Одним из первых шагов Франко на международной арене было заключение конкордата с папским престолом. Внутри Испании все более влиятельной становится группа сторонников так называемой интеграции церкви и государства, то есть постепенного полного их сращения. Активно действуют светские католические организации «Аксьон католика» и «Опус деи». Многие министры, ученые, журналисты становятся членами «Опус деи» и проводниками его доктрины в разных областях общественной жизни. Один из руководителей и идеологов «Опус деи» Рафаэль Кальво Серер в книге «Политика интеграции» с восторгом пишет о франкистской Испании, приближающейся, по его мнению, к идеальному католическому государству: «Влияние церкви — это реальность испанской жизни во всех ее сферах: у семейного очага и в школе, в конторе и на улице, на заводе и в казарме, в университете и в театре, в развлечениях, нравах и даже в интимных отношениях».

В числе испанских интеллигентов, оказавшихся тогда втянутыми в сферу влияния церкви, была и Кармен Лафорет. В предисловии к роману «Новая женщина», вышедшему в 1956 году, она рассказывает: «Событием, которое обусловило тематику этого романа, было мое собственное обращение в католическую веру в декабре 1951 года. Конечно, я и раньше могла называться католичкой, поскольку была крещена при рождении, но на самом деле, выйдя из детского возраста, я совершенно не заботилась о религии и не отправляла ее обрядов, казавшихся мне бессмысленными и заплесневевшими». Подобно самой писательнице, героиня романа Паулина испытывает внезапное «просветление» и не только пылко и ревностно отдается религиозным обрядам, но и видит в религиозных догматах единственный путеводитель по всем житейским сложностям. «Этот роман демонстрирует католическое решение одной из мучительных человеческих проблем», — заявляет Кармен Лафорет.