Уильям Фолкнер - Солдатская награда Страница 3

Шлюсс подумал и взял бутылку.

– Все в порядке, – доверительно сообщил Пехтура курсанту. – А я было решил, что он хочет оскорбить честь нашего мундира. Но это не так, а?

– Нет, нет, что вы! Никто так не уважает военных, как я. Верьте, я бы и сам пошел сражаться вместе с вами! Но кому-то надо было вести дела, пока ребята были на фронте. Разве неправда? – обратился он к курсанту Лоу.

– Не знаю! – со сдержанной неприязнью ответил тот. – Я сам и поработать не успел!

– Что ты, что ты! – упрекнул его Пехтура. – Не всем же повезло, не все такие молодые.

– В чем это мне повезло? – зло спросил курсант Лоу.

– А если не повезло – молчи, нам и своих забот хватает.

– Конечно! – торопливо подхватил Шлюсс. – У всех свои заботы. – Он слегка прихлебнул из бутылки, но Пехтура сказал:

– Да пейте же как следует.

– Нет, нет, спасибо, с меня хватит. Глаза у Пехтуры стали, как у змеи.

– Ну-ка, выпей! Хочешь, чтоб мы вызвали кондуктора и пожаловались, что ты у нас отнимаешь виски?

Тот сразу отдал ему бутылку, а он обернулся к другому штатскому:

– Чего это он чудит, а?

– Не надо, не надо! – сказал Шлюсс. – Слушайте, ребята, вы пейте, а мы за вами присмотрим.

Молчаливый штатский добавил:

– Как родные братья. И Пехтура сказал:

– Они думают, что мы хотим их отравить. Они, кажется, решили, что мы – немецкие шпионы.

– Да что вы, что вы! Я военных уважаю, как родную мать!

– Раз так – давай выпьем!

Шлюсс хлебнул из бутылки, передал ее второму. Тот тоже выпил, оба страшно вспотели.

– А он ничего не будет пить? – спросил молчаливый штатский, и Пехтура сочувственно посмотрел на второго солдата.

– Увы, мой бедный Хэнк! – вздохнул он. – Мой бедный друг, боюсь, что он окончательно погиб. Конец нашей долгой дружбе, господа.

Курсант Лоу пробормотал:

– Да, конечно! – Он ясно видел перед собой двух Хэнков.

А Пехтура продолжал:

– Взгляните на это доброе мужественное лицо. Мы вместе росли, вместе собирали цветики на цветущих лугах, мы с ним прославили батальон погонщиков мулов, мы с ним разорили Францию. И вот – взгляните, чем он стал! Хэнк! Неужто ты не узнаешь, чей это голос рыдает, неужели не чувствуешь нежную дружескую руку на своем лбу? Прошу вас, генерал, – он обернулся к курсанту Лоу, – будьте добры, позаботьтесь о его прахе. Я отряжу этих добрых незнакомцев в первую же кожевенную мастерскую, пусть закажут шлею для мулов, всю из цветов шиповника, а инициалы из незабудок.

Шлюсс, со слезами на глазах, попытался обнять Пехтуру.

– Будет, будет, смерть еще не разлука. Бодрись, друг. Выпей глоток, сразу станет легче.

– Что верно, то верно, – сказал тот. – Все-таки у тебя доброе сердце, братец. А ну, подымайся по сигналу, ребята!

Шлюсс вытер ему лицо грязным, но надушенным платком, и они снова выпили. В розовом свете алкоголя и заката плыл мимо Нью-Йорк; поезд подошел к Буффало, и снова, горя огнем, они увидали вокзал. Бедный Хэнк уже мирно спал, склонясь на плевательницу.

Курсант Лоу и его сосед, похолодев от предчувствия, встали и подняли своих спутников. Шлюсс выразил некоторое нежелание выходить. Он сказал, не может быть, это не Буффало, в Буффало он бывал сто раз. Приятели держали его на весу и уверяли, что это оно самое и есть, а кондуктор, сердито взглянув на них, исчез. Лоу и Пехтура надели фуражки и вывели штатских в коридор.

– Слава Богу, что мой сын был слишком молод, чтоб попасть в солдаты, – сказала какая-то женщина, с трудом протискиваясь мимо них, а Лоу спросил Пехтуру:

– Слушай, а что с ним будет?

– С кем? – опросил тот, поддерживая Шлюсса.

– С тем, что остался. – И Лоу показал на спящего.

– А, с ним! Да бери его себе, если хочешь.

– Как, разве он не с тобой ехал?

На станции было шумно и дымно. За окнами спешили и суетились пассажиры и носильщики, и, двигаясь по коридору, Пехтура ответил:

– Кой черт, я его никогда в жизни не видел. Пусть проводник его выметет с мусором или оставит, пусть делает с ним что хочет.

Они наполовину тащили, наполовину несли обоих штатских, и хитрый, как черт, Пехтура провел их вдоль всего поезда и вывел через общий вагон. На перроне Шлюсс обнял его за шею.

– Слуш-шьте, братцы, – сказал он проникновенно, – фам-м-милю м-мою вы знаете, адрес знаете. Слуш-шьте, я в-вам докажу – Америка ценит ваш-ш подвиг. Наш флаг, развевайся на море и на су-у-ше! Слушьте, все, что мое – ваше, ничего не жаль для солдата! Солдат ты или не солдат-это б-без-з-раз-з-лично, я с тобой на все сто п-п-процентов. Я т-т-тебя люблю, ч-ч-честью клянусь!

– Верю! – сказал Пехтура, поддерживая его. Потом, увидев полисмена, повел своего спутника к нему.

За ним побрел Лоу, ведя второго, молчаливого, пассажира.

– Стой крепче, слышишь? – прошипел он ему, но у того глаза вдруг наполнились неизъяснимой грустью, как у больного пса. – Ладно, иди как можешь, – смягчившись, сказал Лоу, а Пехтура уже стоял перед полицейским и говорил ему:

– Ищете двух пьяных, сержант? Вот эти двое житья не давали всему поезду. Неужто нельзя дать солдатам спокойно ехать? То им сержанты житья не дают, то пьяные.

– Посмотрел бы я на того, кто рискнет тронуть солдата, – заметил полисмен. – Ну-ка, проходи!

– Да ведь это же опасные люди. Зачем вам жалованье платят, если вы не можете навести порядок?

– Сказано вам – проходите. В участок захотел, что ли?

– Вы делаете ошибку, сержант. Это же те, кого вы ищете.

Полисмен переспросил:

– Ищете? – и внимательно посмотрел на Пехтуру.

– Конечно. Разве вы не получили нашу телеграмму? Мы телеграфировали, чтоб вы встречали поезд.

– А-а, так это те, психи? А где тот, которого они пытались убить?

– Ну да, именно психи. Разве нормальный человек дойдет до такого состояния?

Полисмен посмотрел на всех четверых скучающим взглядом.

– Ладно, проходи. Все вы пьяны, как стелька. Проходите, иначе всех заберу.

– Прекрасно. Забирайте. Придется идти в участок, если нельзя иначе избавиться от этих психов.

– А где старший кондуктор поезда?

– Он с доктором перевязывает раненого.

– Слушай, что-то ты много себе позволяешь. Ты что – разыграть меня хочешь?

Пехтура поднял своего спутника.

– Стой как следует! – скомандовал он и встряхнул его. «Л-люблю, как брата», – забормотал тот. – Да вы на него посмотрите, – сказал он, – посмотрите на них, на обоих. А там, в вагоне, – потерпевший. Что ж, вы так и будете стоять, так ничего и не сделаете?

– Да я было подумал, что ты меня разыгрываешь. Значит, это они? – Полисмен поднял свисток. На свист прибежал второй полисмен. – Вот они, Эд. Постереги их, а я пойду выясню: там, в вагоне, убитый. Стойте тут, солдаты, поняли?

– Вполне, сержант, – согласился Пехтура. Тяжело топая, полисмен убежал, а он обратился к штатским: – Все в порядке, друзья. За вами пришли вестовые, они вас проводят на парад, сейчас он начнется. Вы идите с ними, а мы с этим вот офицером отправимся в вагон за проводником и кондуктором. Им тоже охота попасть на парад.

Шлюсс снова заключил его в объятия.

– Люблю, к-к-как бра-брата. Все мое – твое. Проси чего хочешь.

– Отлично, – сказал тот. – Присмотрите за ними, капитан, они совсем спятили. Ну, вот, идите с этим добрым дяденькой.

– Стой! – сказал полисмен. – Подождите-ка тут, вы, оба!

С поезда раздался крик, лицо кондуктора походило на раздутый орущий шар.

– Поглядеть бы, как он лопнет! – пробормотал Пехтура.

– За мной, слышишь?! – крикнул он Пехтуре и Лоу.

Он отходил все дальше, и Пехтура торопливо сказал Лоу:

– Пошли, генерал! Давай быстрее! Прощайте, друзья! Пошли, мальчик!

– Стой! – заорал полисмен, но, не обращая на него внимания, они побежали вдоль длинной платформы, пока там кричали и шумели.

В сумерках, за вокзалом, город вычертил резкие контуры на вечернем зимнем небе, и огни казались сверкающими птицами на недвижных золотых крыльях, колокольным звоном, застывшим на лету; под неправдоподобным, тающим волшебством красок проступала некрасивая серость.

В брюхе пусто, внутри зима, хотя где-то на свете есть весна, и с юга от нее веет забытой музыкой. И, охваченные волшебством внезапной перемены, они стояли, чуя весну в холодном воздухе, словно только что пришли в новый мир, чувствуя свою мизерность и веря, что впереди их ждет что-то новое и удивительное. Они стыдились этого чувства, и молчание стало невыносимым.

– Да, братец, – и Пехтура изо всей силы хлопнул курсанта Лоу по плечу,

– все-таки с этого парада мы с тобой дали деру, верно, а?

2

Кто полетел спасать миры,И безутешенС той поры?Курсант!Кто на свиданье не попал,Пока командует капрал?Курсант!

С набитыми животами и бутылкой виски, уютно приютившейся под мышкой у курсанта Лоу, сели они в другой поезд.

– А куда мы едем? – спросил Лоу. – Этот поезд не идет в Сан-Франциско.