Константин Гамсахурдиа - Десница великого мастера Страница 3

Новое выступление мятежников беспокоило спасалара не само по себе — он был уверен, что царь справится с ним. Но этот мятеж мешал выполнению широких замыслов Звиада — отвоевать в союзе с Византией Тбилиси у сарацин, объединить все грузинские земли под одним скипетром… А теперь Чиабер, которого знают и ценят в Византии, — в рядах мятежников.

Низко опустил голову царь Георгий. Вспомнил он обманчивый блеск зеленоватых глаз Мамамзе. Не оборотень ли он? Не сатана ли вселился в него? И кто же оказался изменником? Мамамзе — неразлучный друг Баграта Куропалата и верный соратник Георгия, перенесший вместе с ним так много лишений в войнах с сарацинским эмиром Фадлоном и в Ширимнской битве с греками. Не он ли был опорой, когда от Георгия отступилась страна Эрети-Кахети и измена азнауров заразила эриставов?

Вспомнил Георгий и схватку с греками в Ниальской долине. Юный царь мечом рассек тогда греческого доместика и только повернул лошадь, как вражеский всадник убил под царем латного жеребца и копьем ранил самого царя в правую голень.

Спрыгнув с коня, Мамамзе подхватил юного Георгия, как ребенка, и усадил его на свою лошадь. Потом выхватил меч и рассеял врагов. Словно сокол налетел на воробьев. И тот же Мамамзе бесстыдно лицемерил теперь перед царем в день Нового года и клялся ему в верности.

Царю давно было известно, что ни Мамамзе, ни сын его Чиабер не были искренними христианами. Для отвода глаз они убирали крепость Корсатевелу и придворную церковь иконами и крестами и в то же время в недоступных горах и лесах строили капища и молились в них идолам.

Лазутчики сообщили спасалару о том, что кветарский эристав Колонкелидзе, Мамамзе и Чиабер были в заговоре против Георгия. Пока не удалось установить, кто стоял за ними — эмир тбилисских сарацин или кто другой.

Георгию доложили также и о том, что единственная дочь Колонкелидзе, прекрасная Шорена, еще с колыбели помолвлена с Чиабером.

Разрушая церкви, изменники лишь пробовали свои силы. А весною Мамамзе и Талагва Колонкелидзе породнятся и, соединившись, осадят Уплисцихе.

Георгий и сам был не тверд в христианской вере— увлекался учением Платона о переселении душ, следил за звездами: кто знает, быть может, на небе мерцали души людей, солнце земной жизни которых навсегда.закатилось, и все же Георгий считался заступником чри-стианства, и на серебре, которое чеканилось в его монетном дворе, была надпись:

Только сейчас понял Георгий причину посещения Мамамзе: для разведки прислал Чиабер своего отца.

Георгий мог ослепить Мамамзе на второй же день после Нового года и послать войска против Чиабера и Колонкелидзе, пока горы не успели покрыться снегом. Но Чиабер лишь недавно вернулся из Византиона, где за поддержку в войнах против сарацин император наградил его золотым шлемом и званием архегоса.

По возвращении из Визангиона Чиабер, окрыленный успехом, отравил аланского царя и подчинил себе аланов. Громкая слава о нем шла по Кавкасиони — он считался воином и наездником, равных которому не было.

Спасалар Звиад был вдумчивым советником, увещевал Георгия не принимать скорые решения в важных делах. Они условились на другой день поговорить с Мамамзе. Царь и спасалар решили гакже послать переоде-. тых монахов в Пхови и выяснить, на кого опираются заговорщики: на арабского эмира или, может быть, на коварного византийского кесаря.

II

В ту ночь был страшный ливень. Наступило осеннее похолодание. У Георгия открылась рана, полученная в Ширимнской битве. Ныла нога. Он не спал всю ночь, но, не желая нарушать обычая предков, на рассвете потребовал себе коня. Хранитель оружия вынес удила, взнуздал золотистого жеребца и оседлал его.

Царь сел на коня, хранитель оружия подал ему плеть. Вперед выехали ачухчи и конюший. Георгий стегнул коня и пустил его вскачь. Следом за ним мчались трое эриставов, главный загонщик и сокольничий.

Затрубили рога в заповедниках царя. Псари и загонщики били в литавры. Гиканьем и криками наполнился лес. В глухую чащу завлек зверь гончих; издалека слышался непрерывный лай, треск и людские голоса.

Георгий и его свита хотели переменить место засады, но за ущельем были кручи и утесы, а в лощинах — болота и топи. Непроходимая пуща преграждала путь всадникам.

От верховой езды у царя еще больше разболелась раненая нога. Следовало спешиться, но он не решался. Мамамзе посоветовал ему ждать у ущелья, что за уступом скалы: гончие обязательно погонят поднятую дичь из этого ущелья. К западу от него — скалы и обрывы, и зверь не пойдет туда, так как он всегда опасается от гончих в ту сторону, где меньше препятствий.

Всем понравился совет Мамамзе. Охотники обогнули топи, проехали дубовое мелколесье. Они приблизились к воротам ущелья и услышали лай гончих, громкие крики и гиканье загонщиков. Не успели всадники проехать дубняк, как затрещали ветви и послышался топот. Из дубняка выбежал волк, за ним пронесся другой. В зарослях сверкнули огненные глаза. Георгий натянул лук и первой же стрелой пронзил грудь хищника. Что-то залаяло по-собачьи, застонало за кустами боярышника. Мамамзе соскочил с коня и скрылся в лесной чаще.

Он долго шарил в зарослях и вдруг вынырнул перед самым конем Георгия с громадным волком, взваленным на плечи. В своем меховом наряде, облепленном репейником, он был похож на лешего.

Блеснув белоснежными зубами, Мамамзе воскликнул: «Тысячами бить тебе зверя, царь царей!» — и бросил волка к ногам коня Георгия.

Раскаты охотничьего рога огласили лес. Совсем близко затрубил главный ловчий. Затрещала дубовая чаща. Олень пронесся сквозь нее, ломкая ветви, за ним промелькнули гончие. Они неслись по пятам зверя. Олень почуял человека и свернул в ущелье, к месту, где находились царь и его свита.

Вельможи не захотели преследовать зверя, так как ехать верхом дальше было невозможно. Георгий попробовал сойти с коня, но Мамамзе схватил его лошадь за узду:

— Не надо! Заклинаю тебя памятью Баграта Куропалата!

Царь спокойно сидел в седле из ланьей шкуры и пристально глядел в глаза Мамамзе. В просьбе эристава было столько отцовской заботливости, что Георгий был поражен. Вспомнил он прежнего Мамамзе, соратника в битвах при Ширимни и Ниали, верного подданного его отца Баграта Куропалата. Вспомнил он и то, как попали они -царь и Мамамзе -в засаду в замке Фанаскерти. Сомнение закралось в сердце царя: может, ошибаются лазутчики и Мамамзе не замешан в мятеже, поднятом Колонкелидзе и Чиабером?

Георгий не сошел с коня. Он решил поговорить с Мамамзе наедине, расспросить его о причинах отступничества Чиабера. Он мог бы тогда по выражению его лица, по оттенку голоса понять роль Мамамзе в этом деле. Быть может, Мамамзе приехал на Новый год к царю рассказать правду о своем сыне?

Царь отпустил эриставов, приказал главному ловчему преследовать оленя дальше, искать его следы в дубовом лесу.

— Я и Мамамзе останемся у входа в ущелье. Оба всадника повернули лошадей.

Царь ехал шагом на своем жеребце, старательно обдумывая начало беседы. В голове кружились слова — то сладкие, как сотовый мед, то горькие, как жало змеи. Испытующе поглядывал он на всадника, едущего рядом. Слова замирали на устах Георгия.

«Ведь Мамамзе мой гость, — думал он. — Баграт Ку-ропалат скончался на его руках. Разве не он с Звиадом сопровождали прах Баграта в Бедиа для погребения? И эти же руки точат меч против меня? Те самые руки, которые обряжали тело Баграта в замке Фанас-керти?»

Как раз в это время вновь раздались звуки большого рога и послышались крики приближающихся загонщиков. Лошадь Георгия в испуге шарахнулась. Ушедший в свои мысли, он едва успел натянуть поводья и вздыбил коня у самого края глубокого оврага. Оба всадника остановили коней у входа в ущелье и насторожились. Какой-то зверь медленно пробирался сквозь лесную чащу, под его лапами трещал валежник.

Георгий пришпорил коня, отъехал в глубь ущелья, натянул лук и пустил стрелу. Стрела почала в грудь бурого медведя, раздался яростный рев, но раненый медведь уклонился от схватки со всадником. Он побежал к краю обрыва, остановился нал оврагом, снова заревел и бросился вниз. Георгий вмиг соскочил с коня, подбежал к краю оврага и опять натянул лук, но промахнулся. Медведь исчез в кустарнике. Царь с досадой глядел в овраг: раненая нога мешала преследовать зверя.

Так же, как и в битве при Ширимни, вмиг соскочил с коня эристав Мамамзе. Он подогнул полы шубы, сел на них и с юношеской ловкостью скользнул в овраг.

Георгий стоял на краю обрыва и глядел вслед Мамамзе. Спина в меховой одежде скрылась в зарослях. Тишина воцарилась в лесу. Георгий затрубил в рог, сзывая загонщиков и псарей.

Загонщики и псари спустились в овраг. Наконец гончие напали на кровавый след медведя в тростниковых зарослях. Но зверь бесследно исчез. Тщетно продолжали они поиски по всем теснинам, зарослям и кустарникам:. точно земля поглотила и медведя и Мамамзе.