Фрэнсис Фицджеральд - Три часа между рейсами [сборник рассказов] Страница 3

Нас там было десятка четыре веселых девчонок, большей частью из Балтимора и Филадельфии. Но были еще три-четыре дамочки иного сорта — ну то есть из богатых, — они сидели на передних местах. А из соседнего вагона к ним то и дело прибегал офицер и все спрашивал, не надо ли чего. Наши с Нелл места были сразу за ними, и мы слышали, как он шептал этим дамочкам:

— Вы оказались в неприятной компании, но потерпите, через несколько часов будем на месте, а в штаб-квартире я вас устрою с комфортом.

Никогда не забуду ту ночь. Мало кто сообразил прихватить еды в дорогу, но у девчонок позади нас нашлось немного колбасы и хлеба, и они дали нам остатки после того, как поели сами. В вагоне был бак для воды, но что толку, если воды в нем не было, сколько ни крути краник. Так мы ехали часа два — хотя какая там езда: пару минут проедем и станем, потом еще пару минут и снова стоп, — а потом из соседнего вагона притащились два лейтенанта, вдрабадан пьяные, и начали предлагать мне и Нелл виски прямо из горлышка. Нелл сделала глоток, я тоже притворилась, что пью, и они пристроились с краешку на наши сиденья. Один из них стал клеиться к Нелл, но тут опять явился офицер, который все время проведывал дамочек, — высокий чин, я думаю, майор или генерал.

— У вас все в порядке? Что-нибудь нужно? — спросил он уже в который раз.

Одна из дамочек что-то ему прошептала, тогда он повернулся к лейтенантику — тому, что клеился к Нелл, — и приказал ему идти обратно в свой вагон. А второй остался с нами, но он был не так чтобы уж сильно пьян — просто погано себя чувствовал.

— Да уж, веселая компашка собралась, — сказал он. — Ладно еще, что с этими лампами ничего толком не разглядишь. Такое чувство, будто у каждой из вас только что отдал концы лучший друг.

— А вдруг так оно и есть, ты почем знаешь? — быстро откликнулась Нелл. — Интересно, как бы ты смотрелся, если б катил на перекладных от самой Филадельфии и потом угодил в этот клоповник на колесах.

— Я качусь от самой «семидневной заварухи»,[11] сестренка, — сказал он. — И видок имел бы всяко поприятнее, если б не лишился глаза при Гейнс-Милл.[12]

Только тут мы заметили, что у него нет одного глаза. Прежде он его все время как бы прищуривал — в полутьме поди разберись. А вскоре он ушел, сказав, что постарается добыть нам воды или кофе — пить хотелось прямо жуть!

Вагон трясся и раскачивался так, что голова шла кругом. Кого-то из девчонок мутило, кто-то прикорнул на плече соседки.

— Ну где же эта армия? — ругалась Нелл. — В Мексику их занесло, что ли?

Я к тому времени уже клевала носом и ничего ей не ответила.

Проснулась я от сильного грома, поезд снова стоял.

— Гроза начинается, — сказала я.

— Гроза, как же! — фыркнула Нелл. — Это пушки гремят, у них тут бой!

— Ох! — И я совсем очнулась. — Знаешь, с такими делами мне уже все равно, кто из них победит.

Гром как будто приближался, но из окошек ничего не было видно — такая стояла мгла.

А где-то через полчаса появляется в вагоне незнакомый офицер, и вид у него самый неважнецкий, будто сию минуту из постели выпрыгнул: мундир расстегнут, и брюки без подтяжек сползают, так что он их рукой должен придерживать.

— Ну-ка, дамочки, на выход! — командует он. — Вагон нужен для раненых.

— Еще чего!

— Мы оплатили свой проезд, разве нет?

А он:

— У нас не хватает места для раненых, все другие вагоны уже заполнены.

— Нам-то что за дело? Мы сюда не воевать приехали!

— Воевать не воевать — но сейчас вы в самом адском пекле!

Я порядком струхнула, скажу честно. Я подумала, что нас могут захватить мятежники и посадить в одну из своих кошмарных тюрем, о которых столько рассказывали, — там людей морят голодом, а за корку хлеба ты должен целыми днями распевать «Дикси»[13] и целоваться с негритосами.

— Пошевеливайтесь! — кричит он.

Вдруг появляется еще один офицер, поприличнее с виду.

— Оставайтесь на местах, дамочки, — говорит он и поворачивается к расхристанному. — Вы что, хотите их высадить и бросить прямо на обочине? Если корпус Седжвика и вправду разбит, как о том говорят, противник двинется прямо сюда!

Тут кто-то из девчонок зарыдал в голос.

— Как-никак, эти женщины северянки, — добавил более приличный офицер.

— Да они же обыкновенные… — начал другой.

— Хватит спорить! Ступайте к своим солдатам! За транспорт отвечаю я — и я доставлю их обратно в Вашингтон этим же поездом.

Я думала, они сейчас подерутся, но оба просто вышли из вагона. А мы остались сидеть и гадать, что с нами будет дальше.

А вот что было дальше, я помню уже смутно. Пушки гремели то тут, то там, а ружейная пальба шла так и вовсе рядом. Одну девчонку на другом конце вагона чуть не убило пулей, которая угодила в самую середину окошка, и оно раскололось, но не так, как если бы стукнуть по стеклу чем тяжелым, а скорее как колется лед зимой на пруду — дырочка, и от нее трещины паутинкой, ну да сами знаете. Я слышала, как у нас под окнами проскакало много лошадей, но видеть по-прежнему ничего не видела.

Так прошло еще примерно полчаса — с топотом копыт и пальбой. Шумели все больше впереди, ближе к нашему паровозу.

А потом вдруг все стихло, и в наш вагон забрались двое — мы сразу поняли, что это южане, причем не офицеры, а рядовые солдаты, с мушкетами. На одном было что-то вроде старой коричневой куртки, а на другом что-то синее, все заляпанное пятнами, — этого типа я ни за что бы не согласилась обслуживать. Мало что в пятнах, одежонка была ему явно коротка и даже близко не походила на военную форму. Просто пугало огородное. И еще меня удивил цвет — я-то думала, они все носят серое.[14] Смотрелись оба отвратно и были грязные, как черти; у одного в руке была банка варенья, и он лопал его, размазывая по роже, а второй где-то урвал большую коробку с печеньем.

— Э, да тута мамзели!

— Их-то каким сюды занесло?

— Ты не дотумкал, Стив, — это ж личный штаб старины Джо Хукера!

— Мабыть, свести их к генералу, как мозгуешь?

Я едва понимала их речь — так жутко они коверкали слова.

С одной из девчонок случилась истерика, и это их вроде как смутило. Совсем еще юнцы, хоть и обросли бородами. Один коснулся пальцами своей шляпы, или кепи, или как еще называлась та рвань, что была у него на башке.

— Да не пужайтесь вы так, мамзели, мы вас не тронем.

Тут снова поднялась пальба впереди, у паровоза, и южан этих будто ветром сдуло.

Как мы были рады, и не опишешь!

А еще через четверть часа появился наш офицер. Новый — то есть не из тех, кого мы видели раньше.

— Сядьте на пол и пригните головы! — заорал он. — Они могут открыть огонь по поезду. Скоро двинемся назад, вот только примем еще два полевых лазарета.

Многие девчонки скрючились на полу еще задолго до его совета. Богатые дамы с первых сидений ушли в соседний вагон — помогать раненым, если чем смогут. Нелл пошла было следом за ними, но скоро вернулась, зажимая пальцами нос, и сказала, что вонища там несусветная.

И хорошо, что не стала набиваться в помощницы, потому что все эти больные думают только о себе и неспособны по-человечески отнестись к обычным здоровым людям. Когда две другие девчонки из нашего вагона пошли туда и вызвались помочь, медсестры вымели их вон так грубо, словно те были грязью у них под ногами.

Я уж не знаю, сколько прошло времени, прежде чем поезд тронулся с места. А вскоре пришел солдат, слил остатки масла из всех наших ламп, кроме одной, и унес масло в вагон с ранеными. Теперь мы и друг дружку-то едва видели.

Если на юг поезд плелся еле-еле, то обратно он ехал еще медленнее. Раненые в соседнем вагоне подняли такой дикий шум — стонали, кричали, бредили, — что уснуть было просто невозможно.

Останавливались мы на каждом полустанке.

Когда наконец поезд дополз до Вашингтона, на вокзале собралась огромная толпа встречающих. Все хотели узнать, что там случилось с армией, но я на их вопросы отвечала: «Без понятия». Мне хотелось только одного: найти комнату с кроватью и завалиться спать. Так плохо, как в той поездке, со мной еще никто и никогда не обращался.

Одна из наших девчонок даже собралась писать жалобу президенту Линкольну.

А на другой день в газетах не было ни слова о том, как на наш поезд напали, и вообще ни словечка о нас! Ну куда это годится, скажите?

Утро Барбоса[15]

Очнувшись от блохастых неспокойных снов, я первым делом профыркал свою нюхалку и обежал двор в надежде учуять что-нибудь интересное, но без толку — сильный ветер уносил все запахи.

В моей миске лежали остатки вчерашних сухарей. Исходя из опыта, скажу вам так: на свете нет вещей менее вдохновляющих, чем сухая корочка на завтрак промозглым ветреным утром.