Жозеф Бедье - Роман о Тристане и Изольде Страница 3

Король Марк письмами за своей печатью собрал ко двору всех баронов своей земли, чтобы с ними держать совет. В назначенное время, когда бароны собрались в сводчатую залу дворца и Марк уселся на троне, Морольд повел такую речь:

— Король Марк, услышь в последний раз наказ короля Ирландии, моего повелителя! Он приглашает тебя уплатить, наконец, дань, которую ты ему обязан. А за то, что ты долго в ней ему отказывал, он требует, чтобы ты выдал мне сегодня же триста юношей и триста девушек пятнадцатилетнего возраста, избранных по жребию из корнуэльских семей. Корабль мой, стоящий на якоре в порту Тинтажеля, увезет их, и они станут нашими рабами. Но если кто-либо из твоих баронов (я исключаю лишь тебя, король Марк, как то и подобает) захотел бы доказать единоборством, что король Ирландии взимает эту дань беззаконно, я приму его вызов. Кто из вас, сеньоры Корнуэльса, желает вступить в бой за свободу своей страны?

Исподлобья переглядывались бароны друг с другом, а затем потупляли головы. Один говорил себе: «Погляди, несчастный, каков Морольд Ирландский! Он будет сильнее четырех здоровенных бойцов. Погляди на его меч: разве ты не знаешь, что он заколдован, что он сносил головы смелым рыцарям с тех самых пор, как король Ирландии посылает этого великана с вызовом в подвластные ему земли? Или тебе хочется, бедняге, пойти на смерть? К чему искушать Господа?» Другой думал: «Разве я воспитал вас, милые сыновья, для рабской доли? Вас, милые дочки, для доли распутниц? Но ведь смерть моя не спасла бы вас». И все молчали.

Еще раз сказал Морольд:

— Кто из вас, сеньоры Корнуэльса, хочет принять мой вызов? Я предлагаю ему прекрасный поединок: в три дня от Тинтажеля мы доедем на лодках до острова святого Самсона.[5] Там ваш рыцарь и я будем биться один на один, и будут честь и слава его роду, что он отважился на бой.

Они продолжали молчать. Морольд походил на кречета, запертого в клетке с маленькими птичками: когда он является, все умолкают.

И в третий раз заговорил Морольд:

— Что же, доблестные сеньоры Корнуэльса, если такая участь кажется вам более достойной, выбирайте ваших детей по жребию: я их увезу. Не думал я, что страна эта населена одними рабами.

Тогда Тристан преклонил колени перед королем Марком и сказал:

— Государь мой, если будет на то ваша милость, я, выйду на бой.

Тщетно пытался отговорить его король Марк: рыцарь он молодой, к, чему послужит его отвага? Тристан бросил Морольду рукавицу, и Морольд ее поднял.

В назначенный день Тристан стал на ковре из драгоценной пурпурной ткани и велел вооружить себя для великого подвига. Он обрядился в панцирь и шлем из вороненой стали. Бароны плакали от жалости к храбрецу и со стыда за себя. «О Тристан, — говорили они, — смелый боец, прекрасный юноша! Почему не я, а ты решился на этот бой? От моей смерти было бы всем меньше печали!..»

Звонят в колокола; и все бароны и мелкие люди, старцы, дети и женщины плачут и молятся, провожая Тристана до берега. Они еще надеются: ведь надежда в сердцах людей питается и малым. Тристан сел в лодку один и направился к острову святого Самсона. Морольд натянул на мачту своей ладьи роскошный пурпурный парус и первым прибыл на остров. Он привязывал свое судно у берега, когда Тристан, причалив, ногой оттолкнул в море свое.

— Что ты делаешь, боец? — спросил Морольд. — Почему не привязал свою ладью канатом, как я это сделал?

— К чему это, боец? — ответил Тристан. — Лишь один из нас возвратится отсюда живым: или мало ему будет одной ладьи?

И оба, возбуждая друг друга бранными словами, направились вглубь острова.

Никто не видел жестокой битвы. Но трижды всем почудилось, будто морской ветер донес до берега яростный крик; и тогда в знак горести женщины били себя в грудь, а товарищи Морольда, собравшись в стороне у своих шатров, смеялись. Наконец около полудня увидели вдали пурпурный парус: ладья ирландца отчалила от острова. И раздался крик ужаса: «Морольд, Морольд!» Ладья все приближалась, и внезапно, когда она взлетела на гребень волны, на носу ее увидели рыцаря, в руках которого было два поднятых меча: это был Тристан.

Тотчас двадцать ладей устремилось ему навстречу, а юноши бросились вплавь. Храбрец выскочил на берег; и в то время как матери, стоя на коленях, целовали его железные наколенники, он крикнул товарищам Морольда:

— Сеньоры ирландцы, славно сражался Морольд! Смотрите, меч мой зазубрен; кусок лезвия засел глубоко в его черепе. Возьмите же, сеньоры, этот кусок стали: то дань Корнуэльса.

Он направился к Тинтажелю. На его пути освобожденные им юноши с громкими криками махали зелеными ветками, и окна украсились роскошными тканями. Но когда среди радостных песен, под звуки колоколов, труб и рогов, столь громких, что нельзя было бы расслышать и Божьего грома, Тристан добрался до замка, он упал на руки королю Марку, и кровь потекла из его ран.

В великом унынии вернулись в Ирландию спутники Морольда. Бывало, возвращаясь в гавань Вейзефорд, Морольд радовался, что снова увидит своих людей, которые толпой будут приветствовать его, увидит королеву, сестру свою, и племянницу, белокурую Изольду с волосами цвета золота, чья краса уже сияла, как занимающаяся заря. Они оказывали ему ласковый прием и, если он бывал ранен, исцеляли его, ибо им ведомы были мази и настои, которые оживляли раненых, почти уже мертвецов. Но на что теперь эти волшебные снадобья, травы, собранные в урочный час, разные зелья? Он лежал мертвый, зашитый в оленью шкуру, и обломок вражеского меча еще торчал в его черепе. Белокурая Изольда извлекла его и спрятала в ларец из слоновой кости, драгоценный, как ковчежец для мощей. И, склонившись над огромным трупом, без конца повторяя хвалы усопшему и беспрестанно посылая одно и то же проклятие его убийце, мать и дочь поочередно руководили погребальным причитанием женщин. С этого дня белокурая Изольда научилась ненавидеть имя Тристана из Лоонуа, Между тем в Тинтажеле Тристан хирел: зараженная кровь сочилась из его ран. Врачи поняли, что Морольд вонзил в его тело отравленное копье; и так как их снадобья и противоядия не могли его спасти, они предоставили его Божьему милосердию. Из его ран исходило такое ужасное зловоние, что самые близкие друзья избегали его — все, исключая короля Марка, Горвенала и Динаса из Лидана. Они одни могли оставаться у его изголовья: их любовь превозмогала отвращение. Наконец Тристан приказал отнести себя в хижину, построенную в стороне, на берегу, и здесь, лежа у волн, ожидал смерти. Ему думалось: «Итак, ты покинул меня, король Марк, — меня, который спас честь твоей земли? Нет, я знаю, милый мой дядя, что ты отдал бы свою жизнь за мою; но чему помогла бы твоя любовь? Приходится умирать! Но как сладко все же видеть солнце; да и сердце мое еще не утратило мужества. Хочу вверить себя морю и его случайностям. Я желал бы, чтоб оно унесло меня одного далеко. К какой земле? Не знаю. Но там, быть может, я найду того, кто меня исцелит. И, может быть, я еще послужу тебе когда-нибудь, славный мой дядя, как игрец на арфе, как охотник и твой верный вассал».

Он так молил короля Марка, что тот склонился к его просьбе. Он сам отнес его в ладью без весел и паруса; по желанию Тристана с ним положили одну лишь его арфу. К чему паруса, когда его руки не могли бы их распустить? К чему весла, к чему меч? И как моряк во время долгого плаванья бросает за борт труп старого товарища, так и Горвенал дрожащими руками оттолкнул в море ладью, в которой лежал милый его сын, и море ее унесло.

Семь дней и семь ночей оно тихо несло Тристана. Порой он играл на арфе, чтобы утолить свою муку. Наконец море, незаметно для него, пригнало его к берегу. Как раз в эту ночь рыбаки выехали из гавани, чтобы закинуть в море сети, и плыли на веслах. Вдруг они услышали нежную мелодию, смелую и живую, скользившую по поверхности вод. Недвижимые, подняв весла над водой, они прислушивались. При первом свете зари они заметили блуждавшую ладью. Они говорили друг другу: «Так овевала неземная музыка ладью святого Брендана, когда он плыл к Счастливым островам по морю, которое было белее молока». Они принялись грести, чтобы догнать ладью; а она шла наугад, и казалось, ничего в ней не было живого, кроме голоса арфы. Но по мере того как она приближалась, мелодия затихала и, наконец, умолкла; когда они подъехали, руки Тристана упали неподвижно на еще дрожавшие струны. Рыбаки подобрали его и вернулись в гавань, чтобы поручить раненого своей милосердной госпоже, в надежде, что она, может быть, сумеет его излечить.

Увы, гавань эта была Вейзефорд, где покоился прах Морольда, а госпожа их была белокурая Изольда! Она одна, сведущая в целебных зельях, могла спасти Тристана, но из всех женщин она одна желала его смерти. Когда, оживленный ее знахарством, Тристан пришел в себя, он понял, что волны выбросили его на землю, исполненную для него опасностей; но, достаточно смелый, чтобы защитить свою жизнь, он быстро сумел найти красноречивые и хитрые слова. Он рассказал, будто он жонглер, который сел на торговый корабль и направился в Испанию, чтобы научиться искусству читать по звездам; морские разбойники напали на его корабль; раненный, он спасся на лодке. Ему поверили. Никто из товарищей Морольда не признал в нем прекрасного рыцаря острова святого Самсона: так ужасно исказились от яда его черты. Но когда, спустя сорок дней, златовласая Изольда его почти уже излечила, когда в его теле, снова сделавшемся гибким, начала возрождаться прелесть юности, он понял, что ему надо удалиться. Он бежал и после многих опасностей однажды снова предстал перед королем Марком.