Генри Миллер - Макс Страница 3

Courage. Он произносит это слово на французский манер. Время от времени он вставляет в свою речь французские слова. Они звучат так же нелепо, как нелепо выглядит на нём его новая шляпа. Особенно слово misere. Ни один француз не вкладывает столько misere в своё misere. Но, как бы то ни было courage! Опять Макс говорит, как бы он пошёл со мной на край света. Вдвоём мы не пропадём! (Если ещё учесть, что по дороге я всё время буду соображать, как избавиться от него!) Но сегодня другое дело. Сегодня я к твоим услугам, Макс! Он и понятия не имеет, что костюм, который я ему дарю, велик на меня. Он думает, что я щедр, пусть думает. Сегодня я хочу, чтобы Макс боготворил меня. Всё дело в рукописи, разумеется. Она так хороша, что я просто влюблён в себя!

— Garcon, пачку сигарет pour le monsieur! — Это для Макса. Макс le monsieur в данный момент. Он глядит на меня, опять улыбаясь этой своей слабой улыбкой. Как бы то ни было: courage, Макс! Сегодня я вознесу тебя до неба, чтобы завтра бросить, как последнее дерьмо. Мать моя, ещё один день потрачу на гада, и — будь здоров, пиши письма. Один денёк ещё стану выслушивать его нудьгу, терпеливо перекачивая в себя каждый нюанс, а потом прощай и друга не забудь!

— Ещё по пивку, Макс? Ещё сэндвич?

— Миллер, а вы уверены, что это вам по карману?

Он прекрасно знает, что мне это по карману, иначе я не предлагал бы. Просто по привычке он заводит свою профессиональную шарманку. Забыл, что ли, с кем имеет дело? Или я для него на одно лицо с его обычной клиентурой? Может быть, откуда мне знать. На максовы глаза наворачиваются слёзы. Когда я вижу эти слёзы, на меня нападает подозрение. Ещё бы: настоящие маленькие слёзки на глазах у профессионального плакальщика! Каждая из них чистой воды жемчужина! Ах, если бы я мог проникнуть в механику этого дела, понять, как он их производит! Между тем стоит прекрасный день. Мимо нас то и дело пропархивают красивые женщины. Интересно, замечает ли их вообще Макс?

— Макс, а как вы насчёт баб? То есть как насчёт того, чтобы перепихнуться время от времени.

— Насчёт чего-о?

— Насчёт того самого. Не притворяйтесь, будто не понимаете.

Он улыбается. Опять та же вымученная, чуть сожалеющая улыбка. Он бросает на меня косой взгляд, будто удивлён, что я могу задавать подобные вопросы. С его misere, с его страданиями, может ли он быть повинен в таких мыслях? Увы, если говорить правду, да, время от времени они приходят ему в голову. Это по-человечески, говорит он. Но опять же, за десять франков на что можно рассчитывать? Он становится противен сам себе. Он уж скорей…

— Я вас понимаю, Макс. Я прекрасно знаю, о чём вы говорите…

Направляясь к издателю, я беру с собой Макса. Он ждёт меня во дворе дома. Я выхожу с пачкой книг под мышкой. Макс бросается и перехватывает пакет: ему приятно быть мне чем-то реально полезным.

— Миллер, я думаю, в один прекрасный день вы станете знамениты. Не обязательно же написать замечательную книжку, важно иметь счастье.

Именно, Макс, именно. Всё дело только в удаче, только в ней.

Мы проходим под аркадой, продвигаясь вдоль Рюе де Риволи. Тут где-то книжный магазинчик, в котором выставлена на продажу моя книга. Это маленькая дыра, в витрине которой куча книг, обёрнутых в яркий целлофан. Я хочу, чтобы Макс увидел мою книгу в витрине магазина, любопытно, какое на него это произведёт впечатление.

А-а, вот он! Мы наклоняемся, разглядывая обложки. Тут выставлено всё, что душе угодно, и «Кама Сутра», и «Под юбкой», и «Моя жизнь и увлечения», и «Там, внизу»… Но где же моя книга? В прошлый раз она стояла на верхней полке рядом со странной книжкой по эротике бичевания…

Макс между тем изучает названия, его, судя по всему, не слишком трогает отсутствие моей книги.

— Макс, погодите, я зайду внутрь.

Я с запальчивостью открываю дверь. Меня приветствует привлекательная француженка. Я быстро, с отчаянием, оглядываю полки. «У вас есть „Тропик Рака“?» Мне кивают и тут же указывают на книгу. Я ощущаю облегчение. Я спрашиваю, как продаётся мой опус, не читала ли она его случайно? К сожалению, она не читает по-английски. Я ещё кручусь, пытаясь задержаться, надеясь ещё что-нибудь услышать насчёт книжки. Я интересуюсь, зачем они оборачивают книги в целлофан. Я мнусь и проникновенно объясняю, что, видите ли, вообще говоря, моя книга не такого сорта, чтобы стоять на одной полке с подобными изданиями…

Теперь продавщица смотрит на меня с подозрением. Вероятно, она начинает сомневаться, действительно ли я автор. Да ну её, с ней трудно найти общий язык. Судя по всему, ей наплевать не только на мою книгу, но вообще на все книги в магазине. Это что-то французское в ней, наверное… Вообще бы пора убираться отсюда.

Внезапно я вспоминаю, что не брит, что брюки на мне висят мешком, что пиджак совсем другого цвета…

В это время дверь распахивается и в магазин влетает молодой англичанин эстетического типа. Он в полнейшем смущении. Я пользуюсь случаем и выскальзываю наружу, прежде, чем он закрывает дверь.

— Макс, книги-то внутри, целая полка! Их расхватывают, как горячие пирожки, можете представить! Продавщица сказала, что чуть ли не каждый покупатель спрашивает!

— Я же говорил вам, Миллер, что в один прекрасный день вы будете знамениты.

Кажется, он мне совершенно верит. Слишком легко, на мой сиюминутный вкус. Я чувствую, что хочу говорить о книге, пусть с Максом, всё равно. Я приглашаю его в бар на чашку кофе. Макс между тем размышляет над чем-то явно посторонним. Это раздражает меня, потому что нечего отвлекаться от предмета.

— Я вот о чём думаю, Миллер, — произносит он внезапно. — Вы должны написать историю моей жизни.

Ну, пошло-поехало. Макс со своими горестями. Следует сразу же оборвать его.

— Не-ет, Макс. То есть я мог бы написать, только неохота. Охота о себе, понимаете?

Он понимает. Он знает, что мне есть что сказать. Иногда он называет меня «студентом», несомненно имея в виду, что я на постоянной выучке у жизни. Именно, студент жизни. Что, кстати, святая правда. Я брожу якобы бесцельно по улицам, расходую якобы без толку время, изображаю бонвивана, но всё это иллюзия, поверхность, маска. На самом же деле я работаю непрерывно и упорно 24 часа в сутки, и работа моя — постижение людей и жизни. И вот Макс что-то такое понимает, браво, Макс!

Макс между тем продолжает размышлять. Что-то прикидывает, сравнивает. Например, свою жизнь с моей. Один тип misere с другим. Опять соскальзывает на свои горести, как же иначе, опять размышляет над своей бессонницей… Не-ет, эта треклятая машинка под лобешником не даст ему расслабиться и отдохнуть…

Внезапно он произносит: «И у писателя, вероятно, есть его частные ночные кошмары, а?».

«Его частные ночные кошмары!» Я немедленно записываю это на конверте.

— Вы записываете! Я что-нибудь особенное сказал?

— Сказал, и замечательно, Макс. Такие вещи для меня дороже денег!

Макс неуверенно улыбается. Он думает, не разыгрываю ли я его.

— Макс, правда, даю слово. Мне такие фразы дороже всех сокровищ мира.

Его машинка прибавляет оборотов. Он всегда полагал, объясняет он, что писатель, прежде чем начать писать, должен накопить много фактического материала.

— Вовсе нет, Макс! Вовсе нет! Чем меньше фактов, тем лучше. Самое лучшее вообще не иметь никаких фактов, понимаете?

Макс не совсем понимает, но он готов согласиться. На него снисходит вдохновение.

— Вот что я всегда подозревал, — произносит он медленно, будто разговаривая сам с собой. — Книга должна выйти из сердца. Она должна трогать…

Это замечательно, думаю я, с какой быстротой совершает свои прыжки человеческий мозг! Вот тут, на моих глазах, менее чем в минуту, Макс сформулировал существеннейшее различие. Подумать только, ещё не далее, как вчера, мы с Борисом провели целый день, рассуждая на эту тему, на тему «слова живаго». Оно возникает вместе с дыханием, и следует просто открыть рот, чтобы дать ему волю, будучи заодно с Богом. Макс понимает всё это по-своему. Да, да, факты это ничто, за фактами должен стоять человек, и человек должен быть с Богом, должен произносить слова, как Бог всемогущий. Я думаю, не показать ли Максу мою книгу, дать почитать несколько страниц в моём присутствии. Мне любопытно, что он скажет, он. Да, а вот ещё Борис! Как насчёт того, чтобы представить Макса Борису? Я бы хотел увидеть, какое он произведёт на Бориса впечатление. Заодно можно будет разжиться деньгами. Может быть, даже хватит на обед для нас обоих… По мере того, как мы приближаемся к дому, я объясняю, что Борис мой хороший приятель, такой же писатель, как я. «Я не уверен, что он поможет вам чем-нибудь, но давайте зайдём, познакомитесь». Макс вовсе не возражает, да и с чего бы ему возражать. Опять же Борис ведь еврей, это к лучшему. Я бы хотел, чтобы они говорили на идиш. Я бы хотел, чтобы Макс заплакал у Бориса на глазах. Я бы хотел, чтобы и Борис тоже заплакал на глазах у Макса. Может быть, Борис приютит его на какое-то время в алькове, что наверху. Будет потешно наблюдать, как они станут уживаться. Макс сможет утюжить борисову одежду и бегать по поручениям. Он и готовить может. Существует много вещей, которые он может делать — за мзду, разумеется. Я стараюсь, чтобы Макс не заметил мой энтузиазм. «Борис человек странный», — объясняю я ему, но Макс совершенно спокоен. Тем лучше, не стоит вообще забегать вперёд с объяснениями, сами разберутся…