Рэй Брэдбери - Заводная птичка Страница 3

— Но мы их только что призвали к порядку! — вскипели как одна ее гостьи, сами смутились от такого единодушия и кубарем скатились с крыльца.

На этом, собственно, все и закончилось. Войны не случилось, не было ни единого сражения, ни мелкой стычки. Расхаживая по дому, хозяйки видели только пустые комнаты и тишком прикрытые парадные двери.

Венцом этой истории стало появление троих незнакомцев, которых из-за наступления сумерек даже не удалось толком разглядеть, тем более что соломенные вдовы отпрянули от окон и, запершись изнутри, могли только подглядывать сквозь ажурные занавески.

— Открывай! — закричали все трое.

Узнав голоса, которые звучали в тот день за завтраком, жены отомкнули засовы и вгляделись в полумрак.

— Генри Тийс?

— Роберт Джо Клеменц, какого?..

— Уильям Ральф Коул, ты ли это?

— А кто же еще, черт побери?

Жены посторонились, пропуская в двери своих — практически обритых под ноль — спутников жизни.

— О боже! — вырвалось у миссис Тийс.

— Как это понимать? — вырвалось у миссис Клеменц.

— Что ты сделал со своими волосами?

— Это не я, — ответил каждый из мужей. — Это она.

Жены ходили кругами, разглядывая своих благоверных.

— Тебя не узнать, — ахнула миссис Тийс.

— На то и был расчет.

Такой же разговор произошел и между остальными.

А потом:

— Нравится?

— Кажется, я венчалась с кем-то другим, — был ответ.

— Не в бровь, а в глаз!

И, наконец, почти в унисон, хотя и в разных домах:

— Не удивлюсь, если ты надумаешь сменить имя, чтобы подходило к этой стрижке.

В последний вечер месяца мистер Тийс был застигнут наверху, в спальне, когда он собирал саквояж. Миссис Тийс так и обомлела, вцепившись в дверную ручку:

— Ты куда?

— Куда-то.

— Далеко?

— Как бы так.

— Надолго?

— Как получится, — ответил он, складывая рубашку.

— Дня на два? — уточнила жена.

— Возможно.

— Или на три?

— Где мой синий галстук? С белыми мышками?

— Терпеть его не могу.

— Сделай одолжение, поищи синий галстук с белыми мышками.

Она нашла то, что требовалось.

— Вот спасибо. — Он подошел к зеркалу, завязал галстук аккуратным узлом, а затем провел по голове щеткой и оскалился, проверяя, не следует ли почистить зубы.

— На четыре дня? — спросила она.

— Вероятно, — ответил он.

— А может, на неделю? — Она растянула губы, как умалишенная.

— Все может быть, — сказал он, разглядывая ногти.

— Не ешь там всухомятку. Питайся регулярно.

— А как же иначе.

— Тебе необходимо выспаться!

— За этим дело не станет.

— Непременно звони мне каждый вечер. Желудочные таблетки не забыл?

— Обойдусь.

— Тебе нельзя выходить из дому без желудочных таблеток. — Она сбегала к аптечке. — Вот, держи.

Он опустил коробочку в карман пиджака и взялся за чемодан.

— Обязательно звони каждый вечер, — напомнила она.

Он пошел вниз по лестнице, жена следом.

— Не сиди на сквозняке, — сказала она.

Он чмокнул ее в лоб, открыл парадную дверь, вышел, закрыл за собою дверь.

Почти в тот же миг — не могло же это быть простым совпадением — мистер Коул и мистер Клеменц, ослепленные свободой, скатились каждый со своего крыльца, рискуя переломать ноги, и выбежали на середину улицы, где столкнулись с мистером Тийсом.

Они посмотрели друг на друга, потом на багаж и перебросились несколькими фразами, словно гулким эхом:

— Ты куда?

— Это что?

— Чемодан.

— Саквояж.

— Дорожная сумка!

— Братцы, а ведь мы в последний раз встречались посреди улицы двадцать лет назад — тогда был Хэллоуин, верно?

— Черт побери, а ведь сегодня как раз Хэллоуин!

— Так и есть. Что же нам достанется: гадости или сладости?

— А вот сейчас пойдем и узнаем!

И они, не сговариваясь, не сверяясь ни с картой, ни с планом, ни с записями, повернулись, как по команде, и стремглав ринулись в забетонированный сад Кит Рэндом, да так, что из-под каблуков полетели искры.

В течение последующих дней ее владения оглашались такими воплями, которые можно услышать разве что в трактирном кегельбане. За какую-то неделю трое мужей наведались туда в девять часов, в десять, а потом еще и в первом часу ночи, сверкая неизменными улыбками, которые пришлись им как раз впору, словно хорошо подогнанные фарфоровые челюсти.

Жены пытались унюхать пары спиртного, но вдыхали только волны ментола — мужчины предусмотрительно полоскали рот на улице, прежде чем предстать перед своими летающими крепостями.

Итак, вернемся к брошенным женам: какие кулинарные бастионы сооружали они, стоя у плиты? Какие проводили контратаки? Удалось ли им одержать победу в сражениях и мелких стычках, если таковые случались?

Как на грех, мужчины, выскальзывая за дверь и стремглав перебегая через дорогу, каждый раз уносили из дома частицу тепла. В воздухе висел холод, и три хозяйки, как ледяные глыбы, замороженные прямо в корсетах, подавали свою стряпню к столу с таким видом, от которого ножи и вилки покрывались инеем. Горячий ростбиф, вынутый из духовки, в считанные минуты превращался в жесткую подошву. Когда мужья в недоумении поднимали глаза от еды, к которой прикасались теперь все реже и реже, они ловили на себе взгляд стеклянных зрачков — наподобие тех, что сверкали в ночной витрине элитного магазина оптики — и слышали замогильный лязг добротной металлокерамики вместо легких колокольчиков смеха.

А один раз в каждом из трех домов был накрыт ужин при свечах, но в положенный срок никто не вышел к столу, и свечи оплыли без всякой пользы; между тем на противоположной стороне улицы звякали подковы, набрасываемые на столбик, полным ходом шло (только надо было хорошенько прислушаться) перетягивание каната, и голос Эла Джолсона[2] время от времени заводил: «Бесчувственная Ханна, у ног ее Саванна — не думайте, что город вблизи Нью-Орлеана». От этого трое жен задолго до рассвета начали пересчитывать столовое серебро, точить ножи и принимать успокоительную микстуру.

Но последней соломинкой, которая сломала спину верблюда и разметала весь караван, стал такой случай. Как-то в августе, когда выдался невероятно душный вечер, мужчины принялись нырять под струи садового дождевателя и, заметив в распахнутом окне ближайшего дома головы жен, закричали:

— Давайте все сюда, водичка — что надо!

Окно яростно захлопнулось.

Да так, что целых пять цветочных горшков свалилось с крыльца, шестеро кошек, как угорелые, кинулись в разные стороны, а десять собак завыли — добро бы на луну, а то ведь на безлунное небо — и не могли угомониться до полночи.

Примечания

1

Трианонская распутница — Жанна Антуанетта Пуассон, маркиза де Помпадур (1721–1764), фаворитка французского короля Людовика XV, специально для нее построившего в Версале дворец Малый Трианон.

2

Эл Джолсон (Аса Йоэльсон, 1886–1950) — популярный в США эстрадный певец, исполнитель главной роли в фильме «Певец джаза» (1927), в котором впервые использовалась синхронизация звука и артикуляции.