Йоханнес Йенсен - Томас из Спанггора Страница 3

Старшие дети пошли в услужение, но дома нужно было кормить еще пять ртов, и к тому же Йоргина снова была в тягости. И вот довелось ей, дочери Ханса Нильсена, ходить по дворам с подойником и просить у хозяек молока. Поначалу она обходила двор Томаса из Спанггора стороной, но вот случилось так, что ей нигде ничего не дали, и она зашла в Спанггор. После этого она часто наведывалась туда при крайней нужде; она знала, что Томас не откажет ей. Правда, о тех попреках и нравоучениях, которые ей при этом приходилось от него выслушивать, Йоргина умалчивала.

Однажды, при посторонних, Томас предложил ей денег, Йоргина взяла их, да еще с радостью. Томас же предложил в надежде, что она откажется, и потому, вынеся деньги, обрушился на нее и стал корить за беременность. Таким голодранцам следовало бы поостеречься и не давать себе воли, заявил он. Да и то сказать, обратился он к своим гостям, у этих бедняков только и радости, что детишек плодить...

Мало-помалу семья Пауля вконец обнищала, и довелось-таки им попасть на иждивение прихода. Но Томас не забывал о них, и когда Пауль ускользнул от него в могилу, он стал преследовать его детей. Он обвинил в краже одного из сыновей и подстраивал всяческие пакости другим. Впрочем, особо он в этом не преуспел, потому что односельчане его ненавидели. С большинством из них он враждовал, со многими вел судебные тяжбы.

У Томаса хватало наглости явиться к человеку в дом и обрушиться на него с бранью, любому он мог сказать грубость прямо в лицо. Его жена и дети тоже немало терпели от него.

Между тем жил Томас в большом достатке, он торговал скотом и напропалую обманывал покупателей. Ему ничего не стоило всучить бедняку арендатору корову, которая потом оказывалась хворой, и всем было известно, что он даже старика отца надул, когда тот, как водится, передал ему усадьбу и выговорил себе право доживать век у него на хлебах. Томас без промедления выставил его за дверь, и старику пришлось искать приюта у зятя, где он потом и умер.

Но и на Томаса нашлась управа. Людям довелось и над ним потешиться перед тем, как ему конец пришел. Томас стал кашлять; он кашлял всю зиму и сильно отощал. Жена долго приставала к нему, чтобы он сходил к доктору, и в конце концов Томас послушался ее.

– Чудной вы народ, мужики! – сказал доктор Эриксен, осмотрев Томаса. – Возитесь со своими коровами, пока чахотку не наживете. У вас легкие как решето. Ступайте домой и ложитесь в постель.

Томас ничего на это не ответил; он вернулся домой, стал принимать лекарства и сделался еще молчаливее. Но кашель становился все злее, болезнь совсем доконала Томаса. Он снова отправился к врачу и попросил основательно обследовать его.

– Сколько я еще протяну? – резко спросил он доктора после осмотра, глядя ему прямо в лицо.

– Год протянете, а то и два, ежели будете вести себя осмотрительно.

– Это как же – «осмотрительно»? – спросил Томас, криво усмехаясь.

– Вам следует соблюдать покой, и прежде всего – никаких простуд!

– Ну, тогда уж все одно, – сказал Томас, берясь за шапку.

Домой он вернулся туча-тучей. До этого Томас избегал всяких излишеств, но на другой день после визита к доктору он поехал в кабак – ходить далеко пешком ему уже было не под силу, – и оттуда его привезли мертвецки пьяным. Осунувшееся лицо его было бледно, как у покойника. Его внесли в дом, и столь велик был трепет перед этим богачом, что обращались с ним самым почтительным образом, хотя он и был пьян до бесчувствия.

С этих пор Томас из Спанггора пустился во все тяжкие, пил и кутил напропалую. И он ел, обжирался самым безбожным образом. Кое-кто из скототорговцев составлял ему компанию, они закатывали дорогостоящие пиры, где пили вино и съедали груды жареного филея.

Томас изменился до неузнаваемости, в его удальстве появился даже какой-то намек на юмор. Он пел и хлопал картами по столу.

– Так, по-вашему выходит, не жить мне на свете? Ну нет, я докажу вам, что буду жить! Хожу с козыря! Лучше уж я загодя слопаю свой поминальный ужин. Король треф; ну что, нечем крыть? Нет, нет, так дело не пойдет. Дама треф! Ну что? Бейте!

Собутыльники его помирали со смеху. Они пили и ели всю ночь напролет, а Томас – он уже не знал удержу – платил за всех. Так, в кутежах, минул целый год, а Томас все еще был жив; он разжирел, лицо его стало багровым, и силы вернулись к нему.

– Ну-ка, ну-ка, дайте я вас осмотрю! – с удивлением произнес доктор. – Как же так вышло, что вы еще живы?

И доктор стал осматривать его. Оказалось, что Томас из Спанггора здоров, как бык, от хвори и следа не осталось.

– Да вы, я вижу, любитель радикальных средств лечения, – заключил доктор Эриксен. – Но послушайте, что я вам скажу, Томас Спанггор. У вас вышло по пословице: одно лечишь, другое калечишь. Не пройдет и года, как вы помрете от белой горячки.

Томас ухмыльнулся и поехал прочь. Что он, ума решился, что ли, чтобы упиться до смерти? Некоторое время он воздерживался от попоек, но избавиться от привычки к вину оказалось нелегко, и Томасу так и не удалось вернуться к трезвой жизни; он зашел слишком далеко. Минул еще год, а Томас все продолжал свои кутежи. Однажды он вышел из своей спальни. Он был в одной рубахе, под жилетом выпирал огромный живот. По лицу его было видно, что он страшно встревожен и растерян, в глазах не было обычной свирепости.

– Господи, Томас!.. – воскликнула жена, с удивлением уставившись на него.

Томас ничего не ответил ей. Немного погодя выражение страха сошло с его лица, он выскочил в сени, схватил упряжь и швырнул ее во двор на булыжник.

– Запрягай! – свирепо заорал он работнику.

Томас поехал в деревню и вернулся домой пьяным. Несколько дней спустя Томас опять бражничал со своими собутыльниками. На сей раз он соблюдал меру и был лишь слегка навеселе. По дороге домой он окончательно протрезвел. Угрюмо сидел он в повозке, сжимая в кулаке вожжи.

Вдруг, подняв голову, он увидел в Вольструпе – это было в полутора милях от деревни – человека гигантского роста, который, наклонившись, скатывал ландшафт, словно ковер. Помогая себе ногами, он свертывал поля и дома, усадьбы и деревья. Позади него оставалось пустое серое пространство. Свернув все, что здесь было, он отошел на несколько миль и снова принялся скатывать окрестность. Солнце освещало его черную мохнатую голову.

Томас некоторое время наблюдал эту сцену, а затем недоверчиво усмехнулся:

– Перестань! – тихо, со смешком, сказал он.

Но в ту же минуту человек исчез. Томас посидел немного, потом лицо его прояснилось, он гневно скривил рот и вытянул лошадей кнутом. Лошади неслись во всю прыть, а Томас был охвачен тревогой, его огромные руки дрожали. Когда он начал съезжать с пригорка по дороге к Спанггору и ветер ударил ему в лицо, он вдруг увидел впереди на дороге нечто темное, похожее на шаль, развевающееся в воздухе и летящее прямо ему навстречу.

Во мгновение ока оно настигло его, угодив прямо в лицо, раздался резкий звенящий звук, словно стальным штырем ударили о камень, и голова Томаса раскололась, как яичная скорлупа...

Томас из Спанггора повалился навзничь, и лошади сами привезли его в усадьбу. Они направились прямо к водопойной колоде, и подбежавший работник увидел, что Томас лежит на дне повозки.

У Томаса из Спанггора открылась белая горячка, и народ, посмеиваясь, говорил, что, дескать, кому суждено быть повешенным, тот не потонет.

Но Томас все-таки еще раз поднялся на ноги. Во время припадков его приходилось удерживать вшестером, сладить с ним было нелегко. Оправившись от припадков, он на какое-то время присмирел и угомонился. Он предпринимал отчаянные усилия, чтобы бросить пить, и от воздержания потерял аппетит и сильно исхудал. Но вот однажды он не выдержал. Он метался, как бешеный бык, который, разнеся в щепки телегу, опрометью мчится вперед, прямо на торфяную избушку и наконец застревает, изувеченный, в огромном густом кусте бузины, и теперь его остается только прирезать на мясо.

Томас без конца сорил деньгами; в тот последний день, когда он был на ногах, он спустил тысячу двести крон. Он продал в Саллинге жеребца и получил деньги. По дороге домой он затеял скандал на пароме.

– Я хочу грести! – внезапно заявил он и с налитыми кровью глазами стал перелезать через сиденья. Было десять часов утра.

– Нет! – отрезал Лауст, один из паромщиков. – Это не дозволено.

Томас перелез через последнюю скамью и схватил Лауста за горло. Тот сидел под тяжелым веслом и подняться не мог, но потом резко откинулся назад и освободился от хватки Томаса.

– Греби, Кристиан! – закричал он товарищу, находящемуся впереди, а затем перелез через сиденье и обхватил Томаса руками. Томас свалил его на дно парома, да так, что вода заплескала о доски, но Лауст тоже был парень не промах: он вскочил на ноги, и они с Томасом схватились не на шутку.

Внезапно Томас стянул Лаусту исландскую куртку со спины на голову и хотел столкнуть его через перила прямо в воду. Но тут Кристиан бросил весла и кинулся товарищу на помощь.