Иван Савин - Стихотворения. Избранная проза Страница 3

«Поток грохочущих событий…»

Поток грохочущих событий.Мятежноносная рудаОбуглит памятные нити,Соединявшие года.

И всё в улыбке прожитое,Надежд и песен хороводВ недосягаемом покоеНевозвратимо отцветет.

Из книги памяти ненужнойПустые выпадут листы,Но никогда, ни в буре вьюжной,Ни в зное, не увянешь ты.

Изгиб бровей бессмертно-четкий,В тени ресниц зеленый жар,Твоей лукавящей походкиНезабываемый угар…

«У царских врат икона странная …»

У царских врат икона странная —Глаза совсем твои.До тёмных плит резьба чеканная,Литые соловьи.Я к соловьиному подножиюС мольбой не припаду.Похожая на Матерь Божию,Ты всё равно в аду.Монах согбенный начал исповедь.Ему, как брату брат,В грехе покаюсь. Грех мой близко ведь,Ведь ты — у царских врат…Одной тебе служил я с младости,И вот, в чужой стране,Твой образ всех Скорбящих РадостиЯ полюбил вдвойне.Ты не любила, ты лукавила.Ты захлебнулась тьмой…Глазам твоим свечу поставилаМонашенка с сумой.Сменив калику перехожую,У царских врат стою.Христос, прости её, похожуюНа Мать Твою!

На Сайме

Чего здесь больше, капель или игл?Озерных брызг или сосновых хлопьев?Столетний бор, как стомачтовый бриг,Вонзился в небо тысячами кольев.

Сбегают тени стрельчатой грядойНа кудри волн по каменистым склонам,А лунный жар над розовой водойПриколот одуванчиком зеленым.

Прозрачно дно. Озерные поляРасшиты желтыми шелками лилий.Глухой рыбак мурлычет у руляПро девушку, которую убили.

В ночную воду весла уронив,Дремлю я, сердце уронив в былое.Плывет, весь в черном бархате, заливИ все в огнях кольцо береговое.

Проснулся ветер, вынырнув из трав,Над стаей туч взмахнул крылом незримым…И лунный одуванчик, задрожав,Рассыпался зеленоватым дымом.

«Ты брошен тоже, ты поймёшь…»

Ты брошен тоже, ты поймёшь,В дурманы вглядываясь строже,Что счастье, если и не ложь, —На ложь мучительно похоже.Тот, первый, кто вином любвиУста раскрывшиеся нежил,Не слеп от нынешней кровиИ в нашей брошенности не жил.Тот, первый, в райском теремуЛаская кроткую подругу,Не шёл в хохочущую тьмуПо кем-то проклятому кругу.А мы идём. Над нами взглядБезумия зажжён высоко.И каплет самый чёрный ядИз окровавленного ока.Что сердца лёгкая играТяжёлому земному телу?Быть может, уж давно пораМечту приговорить к расстрелу.А мы в безлюдье , в стужу, в дымНесём затравленность обетов,Мы, как Евангелие, чтимБред сумасшедших и поэтов.И, вслушиваясь в злую ложь,Горим, с неоспоримым споря…Ты брошен тоже, ты поймёшь,Что счастье выдумано с горя.

«Пели над окнами клёны…»

Пели над окнами клёны.Ночь отгорала. СтруясьПо полу, сгустком зелёнымЛунная кровь запеклась.Ночь отгорала. В гостинойНе зажигали огней.Зло говорили и длинноО прожитом и о ней.Кто-то, чуть видимый в кресле,Долгий закончил рассказМудростью: «Женщина, еслиЛюбит, то любит не вас».Падали розовым градомИскры пяти папирос.Кто-то, смеявшийся рядом,Бросил мне горький вопрос:«Вы разве счастливы? РазвеВаша любовь не в пыли?»Снова к сочащейся язвеДушу мою поднесли.Я улыбнулся спокойно,Я не ответил ему, —Ибо роптать недостойноМне, без конца твоему.

«Можно стать сумасшедшим от боли…»

Можно стать сумасшедшим от боли.Но нельзя ничего забыть.Я влачусь по земной юдоли,И за мною змеится нить.А на ней, на ладонке длинной,Завязала память узлы,Как печати доли полынной,Как печати недоли и мглы.Я и так четвертован новью,Нелегко теперь на земле.Для чего ж и прошлое кровьюИстекает в каждом узле?Часто хочется бросить сердце,Память бросить в ночь и не жить.Но вползает тайною дверцей,Но пытает узлами нить.Если б кто-нибудь сжал её, сузил,Оборвал, во тьму уроня,И в последний, терновый узелЗавязал неживого меня!

«Сегодня месяц совсем весенний…»

Сегодня месяц совсем весенний —Туманный, близкий и молодой.Огромных сосен прямые тениДрожат лилово над мостовой.Роятся тучи в седом просторе,В седом просторе плывут цветы.За дымкой улиц, я знаю, — море,За дальним морем, я знаю, — ты.Пустая площадь. На белой башнеДвенадцать песен пропела медь.Туман все выше и все бесстрашнейБросает в небо седую сеть.Сегодня взоры — хмельное жало,Сегодня маем пьянит февраль.А ты мне сердце зацеловалаИ уронила в такую даль. 

Ревность

Спросила девочка тихо:«О чем ты, мальчик, грустишь?»За дверью – поле, гречихаИ такая густая тишь.

Колыхнулся и вспыхнул синееНад закрытою книгою взор.«Я грущу о сказочной фее,О царевне горных озер».

Соловей вскрикнул напевно.Упала с ветки роса.«А какая она, царевна?И длинная у нее коса?»

«У царевны глаза такие –Посмотрит и заманит в плен.А косы ее золотые,Золотая волна до колен».

И сказала крошка, играяЧерной косичкой своей:«…Тоже… радость большая –В рыжих влюбляться фей!»

В поезде

Мощный, гулкий, неустанный,Утоли мою печаль,Унеси в такие страны,Где минувшего не жаль,Где бесстрастно бродят светыМёртвых лет и мёртвых лун,Где бессмертно спят поэтыВ гамаках из звёздных струн.Вьются вёрсты. Вёрсты пляшутХороводами столбов.Острой проволокой пашутНеживую землю мхов.Всё равно, никто не встанет,Не проснётся. Всё равно.Только горький вздох заглянетВ задрожавшее окно,Да напомнит сад старинный,Синий вечер, яблонь шум,Да простор, да взлёт орлиныйВ небе плавающих дум…Мощный, блещущий, железный,Вырви рельс двойную сталь,Брось меня в такие бездны,Где минувшего не жаль…

Закат

Декабрьский вечер синь и матов.Беззвездно в горнем терему.Таких медлительных закатовЕще не снилось никому.

Глаза ночные сжаты плотно,Чуть брызжет смуглый их огонь,Как будто черные полотнаКолеблет робкая ладонь.

Поют снега. Покорной лыжейЧерчу немудрые следы.Все строже север мой, все ближеСтолетьем скованные льды.

Бегу по сказочной поляне,Где кроток чей-то бедный крест,Где снег нетронутый желаннейВсех нецелованных невест.

Мне самому мой бег неведом.Люблю бескрайности пустынь.Цветет закат. За лыжным следомСледит серебряная синь.

Недвижна белая громадаСнегов в узорчатой резьбе…Вчера мне снилось, что не надоТак много плакать о тебе…

«Пять лет, пять долгих терний…»