Пелам Вудхаус - Дядя Динамит Страница 3

При этом имени Мартышка застыл и покрылся тонким льдом. Более чувствительный человек, чем его дядя, послал бы за вязаной кофтой.

– Мне показалось, что у Коггза что-то с ногами, – отрешенно произнес племянник. – Он прихрамывает.

– С самого ее приезда, – продолжал граф, которого теперь не могли отвлечь самые пленительные темы, – я мечтал о том, чтобы у вас что-нибудь вышло. Наконец ты сказал, что все в порядке. И вдруг, – он повысил голос, – вы поссорились! Не понимаю, как можно поссориться с Салли! Конечно, виноват ты?

Мартышка хотел бы промолчать, но не вынес несправедливости.

– Ничего подобного! – вскричал он. – Ты сперва узнай, как все было!

– С удовольствием, – согласился граф. – Самое время. Из Салли ничего не вытянешь.

– Ты ее видел?

– Она приезжала с Отисом недели две назад, оставила бюст. Вон он стоит.

Мартышка холодно взглянул на бюст:

– Ничего не объяснила?

– Сказала, что вы расстались. Больше ничего.

– Да? – откликнулся Мартышка, тяжело дыша носом. – Хорошо, я объясню. Я отказался исполнить ее просьбу, и она меня назвала синюшным кроликом.

– Вероятно, это очень красиво. Голубой кролик…

– Поговорили, обсудили. В общем, вернула кольцо и письма. Заметь – с посыльным.

– Ах, какие влюбленные не ссорятся! Надо было помириться на следующий день.

– Ну, а мы вот не помирились. Собственно, кролик – это последняя капля. Мы все время ссорились.

– По каким причинам?

– Во-первых, брат. Мне от него худо.

– Да, Отис на любителя. Салли говорит, он теперь издатель. Наделает дел, как с антикварной лавкой. Ты ей сказал, что тебе от него худо?

– Сказал. Она обиделась, но не очень. А вот когда я просил бросить скульптуру…

– Зачем?

– Там все такие противные, с бородами. – Мартышка снова вздрогнул, но в суровом стиле. – Я был у нее в мастерской. Ну просто кишат! Так и лезут, так и лезут, а борода – до бровей.

Лорд Икенхем глубокомысленно пососал сигару.

– Прости, – признал он. – Я ошибся. Ты стальной человек. А сколько пороху! Просто шейх во гневе.

– А она? Вечно сердилась, точила меня…

– Девушки всегда так. Особенно американские. Мне ли не знать? Я на одной из них женат. В этом их очарование.

– Есть пределы.

– Как же она их перешла? Ты недосказал. О чем она просила?

– Провезти драгоценности через нью-йоркскую таможню.

– Нет, какой ум! Какая прыть! Постой, у нее нет драгоценностей.

– Не у нее – у одной подруги, Элис. Накупила здесь камней, а пошлину платить не хочет. Салли решила ей помочь.

– Очень милосердно.

– Очень глупо! Так я ей и сказал. Хорош бы я был на этой таможне!

Лорд Икенхем вздохнул:

– Так-так, понятно… А жаль. Богатый муж ей очень нужен. Она совсем на мели.

Мартышка дернулся. Любовь любовью, но жалость-то не умерла.

– Мне кажется, – продолжал граф, – она недоедает.

– Чушь какая-то!

– Нет, не чушь. Она похудела, а главное – она просто кинулась на баранину с горошком. Скульптура – невыгодное дело. Кто купит эти бюсты?

Мартышка немного успокоился.

– Ты не волнуйся, – сказал он, – у нее есть деньги, тетка из Канзаса оставила.

– Я знаю, но боюсь, что их нет. Вероятно, Отис вытянул. Она тут два года, а он за два года вытянет любую сумму.

– Салли очень умная.

– Ум совершенно ни при чем. Умнейшие женщины теряют разум, когда доходит до любимого брата. Вот, посуди сам: я ей написал, пригласил пообедать, и она с восторгом согласилась. Пишет, что ей очень нужно меня повидать. «Очень» – подчеркнуто. Мне это не нравится. Так писал ты, когда хотел занять денег. Что ж, завтра я ее увижу. Бедная Салли! Дай Бог, чтобы все обошлось. Замечательная девушка.

– Да.

– Ты тоже так думаешь?

– Конечно! Я очень хотел ей помочь. Гермиона сказала, старый Босток собирается заказать свой бюст, и я посоветовал обратиться к Салли.

– Так-так… Может растрогаться. «Какая чистота, – воскликнет она, – какое сердце!» Еще не все потеряно, Мартышка, только веди себя правильно.

– Ты не забыл, что я женюсь на Гермионе?

– Да ну ее!

– Дядя Фред…

– Советую как друг. Ты тонкий, трепетный человек, склонный к меланхолии. Помню, на этих бегах, когда полисмен взял тебя за шиворот… Одно слово – Гамлет. Тебе нужна веселая, добрая жена, которая поставит капкан на епископа, если он у вас заночует. Сомневаюсь, чтобы твоя Гермиона проткнула кому-нибудь грелку. Нет, она не для нас. Пошли телеграмму понежней – прости, передумал и так далее. У меня есть бланки.

Лицо у Мартышки озарилось неземным светом.

– Дядя Фред, – сказал он, – дикие кони не оттащат меня от этой девушки.

– Они и не станут, – заверил граф.

– Я ее боготворю. Я готов для нее на все. Вот, к примеру, она думает, что я не пью. А почему? Потому что она сказала, что молодые люди только и делают, что пьют, как насосы. А я говорю: «Пьют? Не понимаю! Я – в рот не беру». И пожалуйста.

– Значит, когда ты к ним приедешь…

– …дадут лимонада. Я на это шел. Тяжело, но выдержу. Сказано тебе – боготворю. Если уж она не ангел в человеческом облике – я и не знаю, где эти ангелы. До сих пор я не умел любить.

– Что ж, мог научиться. Я заботливо созерцал пятьдесят семь твоих попыток, начиная с веснушчатой девицы в танцклассе, которая дала тебе в глаз ведерком, и кончая…

Лорд Икенхем искал слова. Мартышка ждал.

– …кончая этим гибридом Джордж Элиот, Боадицеи и покойной миссис Кэрри Нейшн. Этой пламенной гувернанткой. Этой крутой девицей, с которой ни один разумный человек не войдет в темную аллею.

Мартышка встал.

– Присоединимся к дамам? – спросил он.

– Их нет, – отвечал дядя.

– Сам не знаю, зачем я так сказал, – совсем расстроился племянник. – В общем, не говори ты глупостей, сыграем лучше в бильярд.

Глава 3

1

Наутро с легким сердцем, с песней на устах Мартышка отбыл в Эшенден. Лорд Икенхем благосклонно помахал ему вслед, стоя на ступенях портала.

Ничто не окрыляет влюбленного сильнее, чем гордость, которую испытывает он, когда отвергнет искушение. Вспоминая, с каким упорством противостоял он соблазнам приятных и полезных развлечений, Мартышка возвышался духом.

Приятных и полезных! Мало кто был так близок к восклицанию «Еще чего!», как Мартышка, в чьей душе не совсем утихли недавние соблазны. Нет, искушать человека, который отринул всякий порок! Вздрогнув от омерзения и гнева, Мартышка загнал соблазны в подсознание, сознание же обратил к более приятным сюжетам, а именно – к встрече с родителями невесты.

Он мало знал о них, но предполагал, что они достаточно умны, чтобы распознать добро, а потом, такой человек, как он – стойкий, трезвый, чистый, – очарует их с первой минуты. «Он просто прелесть!» – напишут они Гермионе, а старый добрый Босток, поистине – герой Диккенса, скажет своей жене (мягкой, уютной, добродушной): «Дорогая моя, давно не видел такого приятного юноши!» и, возможно, прибавит: «А ты?» Словом, Мартышка предвкушал, как прижмет их к своей груди.

Поэтому он огорчился, заметив, что это нелегко. Чтобы прижать хозяев к груди, надо войти в дом, а тут получилась заминка.

Дом Бостоков восходил к тем дням, когда жилища строили не для того, чтобы надеть там шлепанцы и закурить трубку, а для того, чтобы отражать врага, вооруженного тараном. Входные двери были массивны, к тому же и закрыты. Звонок не работал. Мартышка навалился на него всем своим весом, но тщетно; и задумался, что же делать.

Тогда и заметил он открытое окно, доходящее до пола. Это ему понравилось. Может быть, первый визит не начинают с таких поступков, но добродушный, сердечный, гостеприимный хозяин выше этого. Мартышка покинул дверь, вошел через окно – и тут же испытал потрясение, которое испытывал всякий, оказавшись в музее сэра Эйлмера. Собрание африканских диковинок было на редкость ужасно. Что до Мартышки – он в жизни своей не видел такой мерзопакости.

Собравшись с силами, он стал рассматривать ближний экспонат – странную штуку, изготовленную из глины дикарем, напившимся джина, и удивлялся, почему бы тому, вместо таких мучений, не поохотиться на крокодила или хоть на соседа, когда тишину нарушил вопль:

– РЕДЖИНАЛЬД!

Подскочив, Мартышка выронил глиняную штуку. Она упала и разбилась. После чего перед ним в дверях возник незнакомый человек, предваряемый могучими усами.

2

Примерно тогда, когда Мартышка нажал на педаль своей машины, сэр Эйлмер Босток входил в спальню леди Босток, чтобы починить там жалюзи. Он любил эти мелкие домашние дела и хотел, чтобы все было в порядке к приезду жены, которая гостила дней десять в Лондоне у дочери.

Предположив, что старый школьный друг не одобрит того, что сделал Билл Окшот, лорд Икенхем проявил знание человеческой натуры. Губернатор, привыкший к беспрекословному подчинению, не может перенести провала. Он пыхтит, он сжимает кулаки, он кусает губы; тем более если он и в спокойном состоянии напоминает нравом американского медведя, угодившего в капкан. Трудясь над планкой, сэр Эйлмер был мрачен, усы его гневно трепетали, иногда он злобно фыркал.