Душа Японии - Лафкадио Хирн Страница 3

европейском отеле «со всем современным комфортом» напрасно надеялся найти уют, отдых и покой. Поэтому гостиница маленького местечка показалась мне раем, а прислуживающие девушки — небесными созданиями. Я был счастлив сбросить иго девятнадцатого столетия и снова сидеть в юкате на прохладных мягких циновках, принимать услуги нежноголосых девушек и любоваться окружающей красотой. Вместе с завтраком мне принесли в подарок побеги бамбука, луковицы лотоса и веер. На веере была нарисована только пенистая морская волна, разбивающаяся о крутой берег, и стремительной, будто в экстазе, полет чаек по синему небу, — но уже один этот рисунок вознаграждал за все труды путешествия: это было море света, поток движения, победа бури морской. Я смотрел на эту картинку, и мне хотелось громко кричать от восторга.

С балкона между пролетами деревянных колонн виден был маленький серый городок, расположенный по извилинам и изгибам берега; ленивые желтые джонки сонливо качались на якоре; между огромными зелеными скалами виднелась открытая бухта, а вдали — летняя дымка далекого горизонта; в этой дымке высились горные тени, неясные, как старые воспоминания, — и все, кроме серого города, желтых джонок и зеленых утесов, было синее-синее...

Вдруг моего слуха коснулся звук голоска, нежного, как Эолова арфа, и вежливые слова прервали грезы мои. То владетельница замка пришла поблагодарить меня за «чадай», и я низко ей поклонился. Она была молода и очаровательна, как женщина-бабочка, жена мотылька; и вдруг я невольно подумал о смерти, потому что красота иногда вызывает предчувствие страдания.

Она спросила меня, куда я соблаговолю поехать, чтобы заказать мне куруму.

«В Кумамото, — ответил я. — Но мне хочется знать имя вашего дома, чтобы навсегда запомнить его».

«Дом мой недостоин, и девушки мои не учтивы, но зовут его домом Урасимы; а теперь я пойду, закажу куруму».

Музыка ее голоса смолкла, а я остался завороженный, будто окутанный волшебною сетью, потому что об Урасиме поются песни, опьяняющие чувства людские.

Стоит раз услышать эту повесть, чтобы никогда ее не забыть. Каждое лето, когда я на морском берегу — особенно в теплые тихие дни, — она беспрестанно преследует меня. Разно рассказывают ее, и многих художников и поэтов она вдохновила. Но наибольшее впечатление производит древняя версия, находящаяся в «Манъёсю», сборнике стихов, охватывающем время от V до IX века. Великий ученый Астон передал это предание в прозе, а великий ученый Чемберлен — как в прозе, так и в стихах. С этой книжечкой в руках, очаровательно иллюстрированной местными художниками, я постараюсь рассказать легенду своими словами.

Тысяча четыреста шестнадцать лет тому назад мальчик-рыбак Урасима Таро отчалил в лодке от берега Суминоэ. Тогда стояли такие же летние дни, как теперь, ароматно-мечтательные, нежно-голубые; высоко над морской гладью плыли такие же легкие белые облачка, и те же мягкие очертания далеких дымчато-синих холмов сливались с синевой неба, и листьями шелестел тот же полный неги ветер...

Мальчик лениво удил, а лодка тихо скользила по волнам... Странная была эта лодка, некрашеная, без руля, — вы такой, вероятно, еще никогда не видали. Но в рыбачьих деревнях японского побережья и до сих пор, после четырнадцати столетий, существуют еще такие же лодки. — Наконец, после долгого ожидания Урасима поймал и выудил нечто: но это была черепаха. А черепаха посвящена богу морских драконов и живет она тысячу, некоторые говорят даже десятки тысяч лет, и убивать ее — большой грех. Поэтому мальчик осторожно снял ее с крючка и с молитвой снова опустил ее в воду. Но после этого ничего больше не клевало. А день был жаркий — море и воздух и все вокруг было тихо-тихо. Дремота одолела мальчика, и он уснул в скользящей по волнам лодке.

Вдруг из дремлющих волн всплыла красавица-девушка в алой и синей одежде — точь-в-точь как на картинке профессора Чемберлена. Длинные черные волосы разметались по плечам и по спине. Таковы были все царские дочери четырнадцать веков тому назад.

Скользя по воде, она тихо, как дуновение ветерка, приблизилась к лодке, наклонилась над мальчиком, разбудила его нежным прикосновением и сказала: «Не удивляйся! Отец мой, царь морских драконов, прислал меня, потому что у тебя доброе сердце, иначе ты не отпустил бы сегодня на волю черепаху. А теперь отправимся во дворец, к моему отцу, в страну, где никогда не умирает лето; и если хочешь, я стану твоею женой — женою-цветочком, и мы будем счастливы — навсегда!»

Урасима смотрел на нее и удивлялся все больше и больше: она была прекрасна, никогда еще он не видывал такой красоты; он не мог устоять и полюбил ее...

Он взял одно весло, она — другое, и они поплыли по волнам; так гребут на западном берегу и теперь, когда рыбачьи лодки выплывают навстречу вечерней заре.

Легко и быстро неслись они по тихой синей поверхности вод, вниз, к югу — туда, где лето никогда не умирает, во дворец морского царя...

Вдруг строчки маленькой книжки исчезают, голубые курчавые облака покрывают страницу. И вдали на волшебном горизонте виднеется длинный пологий берег сказочной страны; а на берегу, сквозь вечнозеленую листву — высокие кровли дворца морского царя, — точь-в-точь дворец микадо Юриаку тысяча четыреста шестнадцать лет тому назад...

Там навстречу им спешат странные слуги, морские чудища, и с почтением приветствуют Урасиму, зятя морского царя.

И дочь царя морских драконов стала женой рыбака Урасимы. На свадьбе царила волшебная пышность и неописанное веселье; замок драконов ликовал.

Каждый день приносил Урасиме новые чудеса и радости; слуги морского царя извлекали из глубокой пучины все новые дары; его окружало ликование волшебной страны вечного лета...

Так прошло три года. И несмотря на все мальчику-рыбаку становилось тоскливо и грустно, когда он думал о своих родителях, одиноко ждущих его на родной стороне. Наконец он не выдержал и попросил жену отпустить его на короткое время, только бы повидаться с отцом и матерью и сказать им словечко — и потом опять вернуться к ней, в царство драконов.

Услыша это, она залилась слезами; долго она плакала, потом произнесла: «Раз ты хочешь покинуть меня, я тебя удерживать не могу; но разлука мне очень страшна; я боюсь, что мы никогда-никогда не увидимся больше. Но я дам тебе ящичек на дорогу; он поможет тебе вернуться ко мне, если ты послушаешь меня. Никогда не открывай его, что бы ни случилось — не открывай; если откроешь, то никогда не найдешь дороги обратно, и мы не увидимся больше».

Она дала ему маленький лакированный ящичек, перевязанный шелковым