Мария Пуйманова - Люди на перепутье Страница 30

— Гук! Ты уже не узнаешь нас?

— Как вы тут жили без нас, пани Поланская?

— Да все так же. Ну и зима в этом году — ни снежинки! Ты вырос, Станя! А Еленку и не узнать, совсем невеста.

Эти фразы повторялись при каждом приезде с регулярностью обряда. Поланская начала выносить вещи из машины. Она положила на левую руку все пальто и, наклонясь на правый бок, шла, как тень, по саду, держа в правой руке тяжелую сумку.

За неосвещенным окном нижнего этажа виднелось большое старческое лицо. Не меняя выражения, оно созерцало прибытие гостей, словно это было театральное представление или словно на обязанности этого человека лежала охрана дома. Ружена внезапно заметила это лицо, поднимаясь последней по лесенке из сада. Кто такой этот старик?

Мать выбежала в сад и обнялась с Неллой. Она была совсем легко одета и обдала Неллу теплом тела, запахом хлеба, печи, родного гнезда. Массивная, рослая дама вела дочь и внуков, обняв их всех разом, и по всему вдовьему дому раздавались радостные возгласы и ее распоряжения. Через минуту в ней уже начнут бороться любовь к детям и любовь к порядку в доме, где дети все перевернут вверх дном. Как обманчив был голос в телефоне! Да разве мать стара! Она до сих пор принимает холодный душ, ходит по горам, по долам с волкодавом и одним своим словом заставляет его присмиреть. От ее шагов дребезжат стекла в доме, который она выстроила и где властвует. Говорят, что души людей возвращаются в мир по нескольку раз; душа старой дамы наверняка жила впервые на этом свете.

Сейчас она рассматривает дочь, свою девочку, которую не видела с летних каникул. Глаз матери не был острым. Но в нем была та сила, что поднимает дочь на желанную для матери высоту. Мать не замечала в Нелле того, что видели мужчины, — увядающей женщины, которая уже теряет собранность, начинает сдавать и примиряться со всем. Мать не замечала, что Нелла отцветает. А вот Еленка выросла и похожа на сестру Неллы. Бабушка гордилась такой внучкой. Она не видела старого Росинанта — разболтанный фордик — и в нем упавшую духом Неллу. Перед ней была молодая женщина двадцатого века, хозяйка собственной судьбы, которая добилась того, чего желала. Мать идеализировала историю ее любви к Гамзе. Каждый из нас, кроме своего будничного повседневного облика, с бородавками, некрасивым ртом, простуженным носом, организмом, подверженным капризам климата и пищеварения, существует еще в ином виде, более совершенном и светлом. Спросите у матерей, они вам опишут его. Старая пани была безмерно счастлива тем, что у нее была именно такая дочь, как Нелла, — она лучше всех. И мать радовалась встрече. Но вслух она сказала:

— А устрицы привезла?

Нелла опешила.

— О я несчастная! — воскликнула она.

— Так я и думала! Уж я тебя знаю. Вам только поручи что-нибудь! Я сегодня с шести утра на ногах, прямо голова идет кругом. Сегодня ставили тесто.

И она скороговоркой назвала всех, для кого нужно напечь рождественских булочек, особенно неприязненно отозвавшись о прабабушке, а потом перечислила все, что готовится к рождественскому столу — от рыбных блюд с лавровым листом до пунша и южных фруктов.

— Все до последнего ореха я доставала сама. Всю ночь мне сегодня все это мерещилось, — добавила она. — Вам-то что, вы приезжаете на готовенькое. Для этого я вам и нужна.

Она говорила запыхавшись и с раздражением. Елена, на лице которой появилось выражение первой девической серьезности, смотрела на бабушку с удивлением, просьбой и грустным недовольством. Взяв ее за руку, она ощутила учащенный пульс.

— Зачем ты все это делаешь, бабушка? — спросила Еленка. — Ведь нам все равно, чем ты нас покормишь.

Это было полное непонимание характера старой пани и унаследованного ею еще с довоенных времен стремления к совершенству во всяком деле.

— Знаешь что, девочка, — недовольно сказала бабушка, — когда меня не будет на свете, ужинайте в сочельник хоть сосисками с хреном. Это на вас похоже. По крайней мере, рук не придется приложить. Но пока я еще тут хозяйка… Поланская! — повысила она голос. — Ваш муж дома? Позовите его сюда, пожалуйста.

Поланский был уже дома и вскоре пришел в комнату бабушки. Это был неразговорчивый мужчина с добрым и вдумчивым лицом. Свои взгляды он высказывал преимущественно на собраниях. Его жена, садовница Франтишка Поланская, очень гордилась им, она держала в чистоте и порядке его одежду, — сразу было видно, что у человека заботливая жена. Детей у них не было, и она до сих пор звала его Вацлав. Но любовь не мешала ей забирать у него деньги и копить их про черный день. Она была из семьи кустарей-кружевщиков и в жизни не работала на фабрике. Вацлав служил у Латмана и возглавлял там рабочий комитет. Франтишка считала, что заседания комитета могли бы происходить и пореже, что профсоюзная работа отвлекает мужа от дома и он подчас слишком смело вступается за интересы других людей. Но она гордилась тем, что Вацлав — вожак рабочих, что без него дело не идет и что его все любят и уважают. Поланский состоял в той же партии, что и Гамза.

— Поланский, — быстро заговорила старая пани, нисколько не заботясь о том, что он только что вернулся с работы. — Садитесь, пожалуйста, на велосипед и поезжайте в Усти, в лавку Чернушака. Который сейчас час? Наверное, у них еще открыто. Кланяйтесь ему от меня и скажите, что мне нужны устрицы, два кило. Если у Чернушака не будет, загляните к Гауеру. В прошлом году, когда у нас были гости, в его лавке нашлись артишоки. У него хороший выбор, повар из замка тоже покупает у него. А если не будет и у Гауера, придется завтра утром съездить в Градец к Новаку, у того наверняка есть. Но что мы будем делать, — забеспокоилась старая пани, — что мы будем делать, если не достанем их нигде?

Деревянный дом походил на корабль арктической экспедиции, и он на полных парах шел к мысу «Сочельник». В трюме гудело, жужжало и вздрагивало: это электромотор, гордость дома, стоявший в подвале и зимой окутанный мешковиной, гнал воду в бак на чердаке, — ведь сейчас понадобится много воды.

— Пойдем, Ондра, я покажу тебе бак!

И сорванец в сапогах из моржовой кожи, пахнувших рыбой, помчался вверх по деревянной лестнице, которая вздыхала и скрипела под его ногами.

Станислав шумел за двоих. Он тащил из кладовки санки и лыжи, хотя день был сырой и промозглый. Пес рвался с цепи, готовый накинуться на какого-то продавца и бабу с корзиночкой в руке, которые входили с заднего крыльца, тщательно обтирая ноги, чтобы не наследить. Пришла Каменячка с заказанной еще осенью индейкой, которую откармливали рисом, чтобы мясо было нежным. Пришел Подборовак, что живет на хуторке у леса, и принес лукошко яиц желтоватого цвета, с особым привкусом: его куры пасутся в лесу и клюют можжевельник. Подборовак — это прозвище, настоящая его фамилия Поланский, как у половины жителей Нехлебского края, но никто не зовет его иначе, как по прозвищу. А Калоусека, что живет у реки, прозвали «Речник». Речник приносит форель, о которой Станиславу до сих пор говорят, что ее присылает двоюродная сестра из Усти, так как, если Станислав проболтается, у Речника могут быть неприятности, а о бабушке будут говорить, что она пользуется услугами браконьера.

Держа в левой руке узелок, а в правой палку, пришедший останавливался перед кухней, где шипела плита, пахло ромом и жареным. Служанка Амалия бегала от духовки к вьюшкам, то отворяла их пошире, то опять прикрывала, хлопая дверцей. Когда ставилось праздничное тесто, Амалия повязывала голову белым платком, засовывала полотенце за пояс, и все в доме, от елки, запах которой носился в темноте, до внешнего вида разгоряченной Амалии, говорило о рождестве. Бабушка, как капитан, отдавала приказания по телефону в «кочегарку», но иногда не выдерживала и сама бежала на кухню. Она критиковала приносимую провизию и выторговывала грош. Потом приглашала поставщика к кухонному столу и приказывала угостить его рыбой, кофе и рождественской булочкой.

Ружена пренебрежительно поглядывала на фартук старой пани: такой она могла видеть и дома, на своей маме. К шумливости Елены и Станислава, на которых были носки из козьей шерсти и намазанные салом башмаки, она относилась также скептически. Перегнувшись через перила, юные Гамзы кричали друг другу всякие глупости и хохотали на весь дом. Через открытые двери слышалось потрескивание натопленной печки и шум воды в ванной. Все это совсем не было похоже на благопристойную тишину отеля «Риц», его холл с пальмами, невидимый лифт, поднимающий гостей всех национальностей и профессий. Ружена однажды относила пряжку в номер супруги испанского дипломата. В пространство между двойными дверьми протянулась рука в шелковом оранжевом рукаве, взяла пряжку и исчезла. Снежное поэтическое рождество существует только на открытках, а утонченные люди там, где нет Ружены. Поланская, подавая чай, задерживается в столовой дольше, чем этого требует хороший тон, торчит у стола и болтает. И похоже, что она не проявляет к Ружене того внимания и услужливости, какие подобает оказывать гостье. Из мужчин здесь пока только дядя Франтишек, брат старой пани, толстяк в зеленом костюме, похожий на лесничего. Кто бы сказал, что он служит в министерстве! Он вернулся с прогулки уже после приезда Неллы с детьми и, когда она вошла в столовую с обеими девочками, спросил сестру, кивнув на Ружену: