Михаил Загоскин - Брынский лес Страница 30

— Отец Филипп, — сказал молодой детина, входя поспешно в избу. — Андрей Поморянин приехал.

— Андрей Поморянин!.. Зачем?..

— А вот как скажу, так узнаете! — раздался в дверях громкий голос.

— Отец Андрей! — вскричал Филипп, вставая. Все собеседники его также встали, исключая Пафнутия, который, однако ж, поотодвинулся, чтоб очистить место для приезжего гостя. В избу вошел человек пожилых лет. Мы не станем описывать его наружность, потому что она известна нашим читателям. Левшин с первого взгляда узнал в нем проезжего раскольника, с которым повстречался на постоялом дворе.

Когда этот проезжий, которого называли Андреем Поморянином, помолился перед иконами, Филипп сказал ему с низким поклоном:

— Милости просим, батюшка!.. Радуюсь твоему посещению и творю земной поклон!..

— Дозволь, отец Андрей, и мне, — промолвил почтительно рыжий раскольник, — приветствовать тебя с нижайшим поклоном.

Все остальные раскольники отвесили также по низкому поклону, исключая Пафнутия, который сидел, не трогаясь, на своем месте.

— И я бы вас приветствовал, — сказал приезжий, окинув строгим взглядом всех присутствующих, — и я сказал бы: мир вам, братие! Да язык не повернется. Нет мира для вводящих богопротивные ереси; нет мира для вас, окаянных душегубцев, всуе призывающих имя Господне!

Эти неожиданные слова совершенно смутили Филиппа и всех прочих раскольников; один Пафнутий вскочил со своего места и хотел что-то сказать, но приезжий не дал выговорить ему ни слова и продолжал своим громовым голосом.

— Безумные! что вы это опять затеяли?.. Морить людей голодной смертью! Тому ли я учил тебя, Филипп, когда ты жил в поморье и был моим келейником?.. Ты человек грамотный, сам испытывал писания, так говори же при всех: со времен апостольских бывали ли когда вольные мученики, по вашему запощеванцы?.. Святые отцы наши, ради того, чтоб победить земные страсти, постились, умерщвляли плоть свою; кто уморил себя гладом?.. Мученики!.. Да мученик тот, кого враги православия предают страдальческой смерти, и кто, несмотря на все истязания, остается верен своему Господу. Вот если бы тебе, Филипп, должно было избрать казнь или отречение от православной веры отцов наших; когда бы тебе сказал судия неправедный: «Филипп! прими нашу новую никонианскую веру или гряди на место казни». О! Тогда иди смело на все мучения, иди, раб Божий, с радостью и веселием; ибо чело твое украсится нетленным венцом мученика. Если даже ты, дабы не осквернить себя, вкушая пищу из одной чаши с еретиком, погибнешь от глада, то и тогда страдальческая смерть твоя вменится тебе в добрый подвиг. Но тот, кого никто не вынуждает отступить от веры православной, кто может вкушать от трапезы братьев своих и просто, по собственному своему изволению, уморить себя гладом, сожжет огнем или предаст иной какой лютой смерти — тот не мученик, а самоубийца, а наставники его — душегубцы, ибо навеки погубили его душу… Ты ведал все это Филипп, для чего же ты дозволил?..

— Согрешил, батюшка! — сказал Филипп, смиренно преклонив голову. — Обезумел!.. Вот старец Пафнутий прельстил нас!..

— Да, да! — повторили вслед за Филиппом и другие раскольники, — старец Пафнутий прельстил нас!

Пафнутий вскочил со своего места, глаза его сверкали, как у дикого зверя, посиневшие губы дрожали, вместо слов вылетали из уст его невнятные звуки — и вот наконец он завопил неистовым голосом:

— О, маловеры окаянные!.. Ученицы непотребные! Рабы неключимые!.. Тако ли посеянное мною в сердцах ваших семя, не возникнув, погибло от хульных речей сего нечестивого Поморянина?.. Бегите убо, предатели, да не како пожрет вас огнь небесный!.. А ты, проклятый миролюбец, волк хищный, облеченный в одежду пастыря, внимай своему обличению…

— Умолкни, окаянный! — прервал Андрей. — Давно ли ты сгубил всю братию в Фаддеевском скиту, уговоря их креститься по-твоему, каким-то крещеньем огненным… Теперь опять за то же?.. Ступай на свою сосну, спасайся на ней, как умеешь, но с нами нет тебе части!.. Послушайте, братие! — продолжал он, обращаясь к другим раскольникам, — я не стану препираться с этим полоумным о вере, и коли вы желаете со мною примириться, так извергните его, не медля, из среды вашей и дайте мне клятвенное обещание, отныне и навсегда, не иметь никакого общения с этим звероподобным старцем.

— Ну, что же, братие? — сказал Пафнутий, окинув быстрым взглядом всех учеников своих. — Что медлите?.. Изгоняйте вашего наставника!

— Да не гневайся, отец Пафнутий, — промолвил Филипп, — Мы батюшку нашего, отца Андрея, на тебя не променяем.

— О, мерзость запустения! — возопил Пафнутий. — Приемлется наемник злочестивый, изгоняется пастырь добрый!..

— Да что, Пафнутий, — сказал один из раскольников, который еще не говорил ни слова, — коли доподлинно никто из святых отцов не был запощеванцем, так чему же ты нас учил?

— Истинно так! — похватил долгобородый. — Коли и угодники Божия вкушали пищу, так какой след нам грешным?..

— Соблазнил ты нас, старец Пафнутий! — прервал рыжий раскольник. — Бог тебе судья!

— Ступай-ка, добро, ступай! — промолвил долгобородый. — Чай, на твоей сосне грачи-то уж гнезд навили.

— С Богом, Пафнутий, с Богом! — сказал Филипп, указывая рукою на дверь.

Пафнутий подошел молча к дверям, схватил с полки глиняный горшок, ударил его оземь и, указывая не черепки, воскликнул:

— Тако да сокрушит Господь главы ваши, Иуде подобные отступники и предатели!.. Да постигнет вас скорбь земная и гибель вечная!.. Да приложит Господь беззакония к беззакониям ва. шим!.. Да будет ваш пост пресыщением, молитва грехом и хвалебная песня хулою!.. Се отрясаю на вас и прах, прилипший к ногам моим!.. Да будет тако, да будет!

— О, Господи! — прошептал рыжий, глядя вслед уходящему Пафнутию, — как он клянет!

— Эх, не ладно! — сказал долгобородый, почесывая затылок. — Чтоб худо не было!.. Вы слышали, православные, что он нам сулит?

— Слышали! — отвечали вполголоса все раскольники, поглядывая друг на друга с приметным ужасом.

— Что вы это, братие, чего испугались? — спросил Андрей.

"— Да как же, батюшка! — промолвил долгобородый. — Разве ты не слышал?.. Старец Пафнутий проклял нас!

— Так что ж?.. Проклятия, изрекаемые нечестивым, падают на главу его.

— Вестимо! — подхватил Филипп. — Ну, чего вы испугались?.. Да пусть себе лается, над ним бы и тряслось, — разбойник этакий!.. Все горшки у меня перебил!

— Я давно бы спровадил его из наших мест, — сказал Андрей, садясь в передний угол, — да боюсь, чтоб этот шальной и вас всех не оговорил: и так идут о вас дурные слухи… Эх, братие, братие! губите вы вашими делами нашу правую веру!.. Да что ж вы стоите?.. Садитесь! Мне надобно еще о другом побеседовать с вами.

Когда все поместились кругом стола, Андрей, обращаясь к Филиппу, сказал:

— У вас сегодня в сумерки была в лесу драка с проезжими?

— Была, батюшка! — отвечал Филипп.

— За то, что они помешали Пафнутию довершить его беззаконное дело?

— Да мы еще тогда, отец Андрей, думали, что дело то наше законное.

— Лжешь, Филипп! Ты и тогда этого не думал.

— Покарай меня, Господи!..

— Полно, Филипп, не клянись, не прилагай греха к греху!.. Ну, пусть другие это думали* а ты себе на уме!.. Эх, Филипп, заела тебя корысть!.. Ну, да речь не о том. Вы захватили одного из проезжих.

— Не я, отец Андрей!.. Я не указывал никого брать. Все это старец Пафнутий переполошил всю братию. Это, дескать, языки калужского архиерея — их надо допросить.

— Я не о том тебя спрашиваю. Один из этих проезжих у вас ли теперь в скиту?.. Ну, что же ты молчишь?.. Уж не опоздал ли я?.. Избави Господи!.. Да отвечайте же мне, жив ли этот проезжий?

— Живехонек, батюшка, — сказал долгобородый. — Он сидит теперь в кладовой отца Филиппа.

— Ну, слава тебе, Господи! — промолвил Андрей, перекрестясь. — Отлегло от сердца!.. Да знаете ли вы, глупые, кто этот проезжий?.. Ведь он человек не простой: он из начальных людей стрелецкого войска, и прислан сюда не от калужского архиерея, а едет из Москвы с грамотой к боярину Куродавлеву.

— К боярину Куродавлеву! — повторили с робостью все раскольники. Филипп побледнел.

— Да, к боярину Куродавлеву, — продолжал Андрей. — Дело то не шуточное. Его надо немедленно освободить.

— Освободить? — сказал Филипп. — Нет, отец Андрей, это легко вымолвить… Ведь он одного из наших вовсе изувечил… полно, будет ли жив.

— А что ж ему было делать?.. Не шею же протянуть, когда на него напали!

— Да это бы уж так и быть! А вот что худо, батюшка: коли мы его отпустим, так нам всем беды не миновать… А все этот озорник Пафнутий!.. Сидел бы да сидел на своей сосне — сыч этакий!

— Да чего же ты опасаешься?

— Как чего?.. Ты нас, батюшка, не выдашь? Ну, был грех, что делать! Улики бы только не было, так и все концы в воду!.. А коли мы этого проезжего выпустим, да он донесет, что мы товарища его убили…