Сабахаттин Али - Дьявол внутри нас Страница 31

Потом причесалась, не смачивая волос, взяла в руки свою единственную шляпу, долго ее разглядывала и в конце концов решила пойти без нее.

Омер и Маджиде вышли на улицу. Было еще слишком рано, и они решили немного прогуляться. Свернув с людного проспекта, они очутились на широком бульваре, тенистом и почти безлюдном. И оба подумали об одном и том же: что даже в прогулках по раскаленному летним зноем городу есть своя прелесть.

- Почему мы так редко ходим гулять? - пробормотал Омер. - Я день-деньской торчу на почте, ты - в пансионе. Так и зачахнуть недолго. Давай хоть немного гулять каждый вечер.

Маджиде не отвечала. Ею неожиданно овладели воспоминания о событиях последних двух месяцев, начиная с первой встречи с Омером и кончая нынешним вечером. Она молча смотрела на его профиль, радуясь тому, что они вместе, что ближе друг друга для них никого нет на свете.

Волосы свешивались ему на лоб, очки запотели, а губы, как всегда во время речи, красиво округлялись. Для Маджиде он был самым красивым, самым привлекательным мужчиной из всех, кого она видела. Пусть она изведала горькую нужду за время их совместной жизни, пусть лишилась своих девичьих иллюзий, но она любит Омера и не допускает мысли о разлуке. «Я знаю все его недостатки и заранее прощаю их ему», - подумала Маджиде. Омер тоже притих, погруженный в свои мысли. Она сжала его руку, их взгляды встретились. Губы Маджиде слегка подрагивали от волнения. Омер ничего не замечал.

- Ну, пойдем, - сказал он. - Мы можем опоздать.

Они вошли в один из садиков, расположенных между площадью Таксим и кварталом Харбие, и довольно долго шли по усыпанной песком дорожке, пока не услышали приглушенные звуки музыки и высокий женский голос. Перед небольшой сценой стояли крытые белыми скатертями круглые металлические столики. Издали эта картина напоминала лужайку, поросшую ромашками. Почти все столы были заняты. Толстые дамочки не первой молодости с любопытством глазели по сторонам, придерживая свои широкополые шляпы затянутыми в белые перчатки руками. Рядом с ними чинно сидели их доченьки, тринадцати-четырнадцатилетние скромницы, однако вполне искушенные в искусстве кокетничанья. Мальчишки были еще моложе, им было скучно, они капризничали и приставали к матерям и старшим сестрам. Отцы семейств вообще не слушали музыку - то ли им было некогда, то ли они не считали это обязательным. Они поминутно подзывали официантов, кого-то высматривали за соседними столиками, указывали друг другу или женам на кого-то пальцами и в полный голос переговаривались. Утомившись от разглядывания публики, они принимались за просмотр счетов и с сомнением спрашивали: «Послушайте, сколько порций сыра мы заказывали?» Не дожавшись ответа, снова углублялись в подсчеты или подзывали официанта.

Холостяцкие компании выглядели совсем иначе. Немного выпив, каждый заводил свою песенку, мало заботясь о том, слушает ли его собеседник. О чем только не шла речь в мужских компаниях! О романе с певичкой, о привязанности к друзьям, о ненависти к какому-то проходимцу. Вечер только начинался, и никто еще не заснул, сидя за столом, или, осовело уставившись на собеседников, не покачивался мерно из стороны в сторону.

Лишь несколько пожилых людей, сидевших подле самой сцены, с наслаждением внимали музыкантам. Эти изысканно одетые мужчины, с тщательно зализанными седыми волосами, сидели, преисполненные собственного достоинства, изредка пригубляя рюмки с водкой. Слушая музыку, они закатывали глаза, удовлетворенно причмокивали и после каждого номера подолгу хлопали сухими старческими ладошками.

Маджиде и Омер оглядывались по сторонам, разыскивая профессора Хикмета, но не видели ни его самого, ни других знакомых. Они сделали еще несколько шагов. Официанты предлагали им занять свободные места. Чувство неловкости у Омера и Маджиде усиливалось.

- Наверное, они еще не пришли, - наконец сказал Омер.

- А ты уверен, что они должны быть именно в этом ресторане?

- Во всяком случае, я так понял.

В это время за одним из столов у самого оркестра кто-то помахал им рукой.

- А вот и они! - обрадовался Омер. - Видишь, Эмин Кямиль делает нам знаки. Пошли!

Когда супруги приблизились к длинному столу, составленному из четырех-пяти столиков, все засуетились, по очереди представились Маджиде и, потеснившись, велели официанту принести еще два прибора. Омер был приятно удивлен оказанным ему приемом и смотрел на всех благодарными глазами. Все здесь были ему знакомы. Не знал он лишь того, что сидел рядом с профессором Хикметом, - крупного, толстощекого мужчину в темно-синем костюме с брильянтовой булавкой в галстуке. Время от времени он поглаживал себя по лысой голове с таким неподражаемым величием, а слова бросал столь размеренно повелительным тоном, что сразу становилось ясно: это птица высокого полета.

- Кто этот господин? - обратился Омер к сидевшему по правую руку от него публицисту Исмету Шерифу.

- Разве ты не знаком с ним? Это журналист Хюсейн-бей, - ответил тот и отвернулся.

Исмет Шериф был чем-то явно раздосадован и, не глядя на окружающих, одну за другой опустошал рюмки.

Омер не мог припомнить журналиста по имени Хюсейн и спросил сидевшего рядом с Маджиде профессора Хикмета:

- Кто это, профессор?

Тот тихо проговорил, чтобы не слышал его важный сосед:

- Нас только что познакомили.

И потом громко стал объяснять, кто такой Хюсейн-бей. Омер вспомнил, что не раз встречал эту подпись в газетах под серьезными статьями по вопросам литературы и эстетики. Но своей известностью, вернее влиянием, Хюсейн-бей был обязан не столько журналистике, сколько тому высокому положению, которое занимал в обществе. В каждом его движении, в каждом замечании сквозила самоуверенность и непринужденность сановника. Каждую свою реплику он завершал обаятельной улыбкой, обезоруживавшей собеседника, а все возражения отвергал молчанием, даже не вникая в суть.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, кто в этой компании хозяин. Хюсейн-бей отдавал резкие приказания официантам, небрежным кивком отвечал на поклоны скрипача и певицы, сидевших впереди оркестра, и то и дело потчевал окружающих:

- Что же вы сидите, дорогие мои? Пейте, закусывайте !

Компания разбилась на группки. В каждой шептались о чем-то своем, над чем-то хихикали, из-за чего-то пререкались. Профессор Хикмет занимал светской беседой Маджиде. Он засыпал ее вопросами: «Где вы учились, милочка? Чем занимается ваш отец?»

От нечего делать Омер снова обратился к Исмету Шерифу:

- Кто пригласил всех?

- Хюсейн-бей собрал сегодня литераторов, - со скучающим видом ответил Исмет Шериф. - Недавно вышел сборник его статей, опубликованных в газетах и журналах в течение последних двух лет. Он хочет, чтобы пресса откликнулась похвальными рецензиями. Это его страстишка. Он получает сотни лир, но не тратит деньги, как все нормальные люди, а употребляет их для завоевания литературной славы.

Маджиде кратко и вежливо отвечала на расспросы профессора, а сама тем временем оглядывала посетителей, наблюдала за оркестром. На сцене в два ряда сидели музыканты. Размалеванные певицы услаждали слух публики надрывным пением. Все ждали появления местной знаменитости - королевы песен Лейлы. Это ее имя сверкало на электрической рекламе у входа в сад. Концертная программа интересовала самих исполнителей еще меньше, чем слушателей. Певицы пересмеивались, скрипач, водя смычком по струнам, приветствовал кого-то из зрителей, цитрист перебирал мелочь в жилетном кармане.

Наконец оркестр умолк. Певицы спустились по деревянной лесенке, волоча за собой шлейфы своих красных, зеленых, канареечных платьев, и скрылись в буфете. Музыканты, сложив инструменты в футляры и чехлы, тоже удалились на перерыв. Маджиде, равнодушно наблюдавшая за ними, вдруг побледнела и, не удержавшись, схватила Омера за руку. От неожиданности он вздрогнул.

- Что случилось? Что с тобой? Ты замерзла?

- Наверное, - проговорила Маджиде, пытаясь овладеть собой. - Стало немного сыро. Мы еще долго здесь пробудем?

- Хочется послушать Лейлу! Только боюсь, тебе будет скучно, - сказал он, гладя ее руки. - Ты, наверное, не любишь народную музыку. Но она поет очень красивые песни. В них есть своя прелесть!

- Нет… Нет… - пробормотала Маджиде, неотрывно следя за кем-то глазами. - Народные песни мне очень нравятся.

На опустевшей сцене остался только высокий худой музыкант в черном костюме. Так как он сидел за роялем, позади всех, спиной к публике, его никто не замечал. Собрав ноты, он тоже спустился вниз и направился к столу, за которым сидели журналисты.

Омер, отпустив руки жены, закричал:

- Бедри, Бедри! Сюда!

Молодой человек в черном костюме посмотрел в их сторону и остановился. Маджиде не сводила с него расширенных глаз. Сердце ее колотилось, в висках гудело. Она крепко схватила Омера за руку. Но потом тряхнула головой и удивленно подумала: «Что это со мной, право? Что это я разволновалась? Чего мне бояться? Разве у меня есть, что скрывать от Омера? Нет! Разве произошло что-нибудь такое, от чего при встрече с Бедри пришлось бы краснеть? Нет! В таком случае нечего волноваться!»