Павел Крусанов - Бом – Бом Страница 31

– Вот что, – сказал Норушкин, – мне с вами де-ло надо обговорить. – И для весу добавил: – Важ-ное дело, первостатейное.

– Так пожалуйте – староста наш, Нержан Тихо-ныч, – указал пастух скомканной бейсболкой на от-весившего быстрый поклон старика с загривком.– С ним решайте, а уж мы, будьте покойны, в лепёш-ку... – Некоторое время пастух с подчёркнутой не-решительностью переминался с ноги на ногу, благо-даря этой демонстративной уловке оставляя за собой-бойбой право разомкнуть паузу, потом как будто бы решился: – Прощения просим, Андрей Лексеич, та-бачком не богаты?

– Тебя, брат, как звать? – с приветливой гос-подской миной спросил Норушкин.

– Обережные мы. А звать Степаном.

– Вот что, Степан... – Андрей полез в наплеч-ную сумку и вытащил пакет с сигарами. – На вот, себе возьми и остальным раздай.

– З-э, барин, вы уж сами... – Теперь Степан замялся-мм непритворно, без увёрток. – Нам из ваших–то рук принять куда как слаще...

Катя наблюдала сцену с неприкрытой оторопью. Вид у неё был такой, будто она сунула в плейер си-дишку «Prodigy», а в наушниках грянул старозавет-ный симфонический «Щелкунчик».

Когда Андрей раздал до умиления счастливым мужикам сигары, Катя тепло и влажно выдохнула ему в ухо: «Ты говорил – на дачу к другу...», но Ан-дрей в ответ только улыбнулся.

– Милости просим, Андрей Лексеич, окажите честь – ко мне в домишко, – как только вышли гос-тинцы, обратился к Норушкину не то изрядно суту-лый, не то и вправду немного горбатый староста.

Андрею было неловко, что он не подумал о по-дарках для сторожихинских девок, поэтому, до-вольствуясь первым приглашением, взял Катю за руку и потянул следом за почтительно оглядываю-щимся старостой, судя по корпуленции – вожаком местных ликантропов.

– Чернобыль какой-то... – Детка Катя с опаской косилась на цветущую у забора черёмуху.

Что могла она помнить и знать о Чернобыле? В ту пору в своём Ораниенбауме/Рамбове она ещё, поди, в песочнице производила куличи...

«Домишко» старосты оказался большой доброт-ной избой, срубленной из серых – полинялых от дождя и выцветших от солнца, – в полный обхват брёвен, с фасадом в четыре окна, оправленных в рез-ные – звериный стиль – наличники, с большим крыльцом под навесом на столбах и четырёхскат-ной, крытой по дранке толем, что было видно на кромке стрехи, крышей. По всему, строился дом ещё до войны, а то и раньше, но и сейчас, поставленный на бугристый фундамент из связанного цементом валунья, выглядел основательным, надёжным, веч-ным, да, собственно, таким и был.

На дворе среди пёстрых кур крутился вертлявый безголосый бобик, льстиво вилявший перед гостями не только хвостом, но и всем сухопарым задом; в дощатом загоне с опрокинутым корытом, похрю-кивая, рыли землю пятаками/рылами свиньи.

Пропустив Андрея и Катю вперёд себя в дом, ста-рик велел хозяйке, не по годам бойкой, с огнём в гла-зах бабе: «Что в печи, всё на стол мечи», после чего усадил гостей под образами.

В печи нашлись сполоснутые, только с грядки, огурцы, редиска, помидоры, сочащиеся на срезе искристой влагой стрелки лука, до одури душистые укроп и петрушка. Потом явилась деревянная вос-ковой желтизны солонка с крупной солью и гор-шок свежей, ещё не загустевшей до того, чтоб из неё, как из каолина, можно было лепить болванчи-ков, сметаны.

Когда хозяйка «метнула» на стол дымящийся чу-гунок молодой картошки, копчёную грудинку и миску жареных язей, Андрей не сдержался и достал из сумки оставшуюся бутылку мерло.

«Парадиз какой-то, – перенимая Катину повадку, подумал он, но тут же с несвойственным ему, вооб-ще-то, буквоедством поправился: – Нет, рай – это когда ты не знаешь, тепло тебе или холодно, одет ты или наг, сыт или в брюхе волки воют. Рай – это ко-гда у тебя нет того, что чувствует, когда тебе безо всего хорошо и ничего не нужно. Даже не так: рай – -это когда ты знать не знаешь, что такое хорошо, потому что не с чем сравнивать». На этом педантизм его иссякнул/изошёл.

– Эта барская водица нам не годится, – приговор-кой встретил жест Андрея староста. Задубелое лицо его, непривычное, да и, пожалуй, не слишком приспо-собленное к улыбке, ласково оскалилось и слегка за-хрустело в тех неторенных местах, где пролегли све-жие складки.

«Как бишь его?.. Нержан Тихонович», – припом-нил Норушкин.

Староста встал и, мягко шлёпнув в сенях оторо-ченной каучуковой прокладкой дверью холодиль-ника, принёс в горницу объёмистую квадратную заткнутую куском сыра бутыль, при виде которой само собой, как туго колыхающийся серебристый пузырёк из торфяной озёрной воды, всплывало в памяти полузабытое слово «штоф».

– Злодейка наша, – представил бутылку хозя-ин. – На чесноке стояла, смородиновых почках, му-равьиных яйцах, змеином зубе, сливовой смоле и ещё кой на чём, что мы в секрете держим. И для веселья хорошо, и от хворобы всякой выручает. Злодейка на-ша – всем лекарствам мать. Отведайте.

Андрей отведал. Катя воздержалась, опаловыми пальчиками ущипнув поджаристого язька.

В груди Норушкина взметнулась пронизанная солнцем синяя волна и, накатив на сердце, отступи-ла. Градусов в «злодейке» было пятьдесят примерно семь.

С лилово-перламутровыми, чудесно промытыми внутренностями и сияющей под кожей в вездесу-щих капиллярах кровью Андрей приступил к делу:

– Я хочу купить в Побудкине свою же собственную землю, отстроиться и, Бог даст, обосноваться.

Староста замер на миг, и вдруг в горнице лопну-ла звонкая пиротехническая штучка:

– Андрей Лексеич! Да неужто?! Отец родной! Вот радость-то! Нельзя башню без пригляда дер-жать: хорёк какой-нибудь влезет, и на тебе – то пар-ламент горит, то дефолт, ититская сила!

В ушах Норушкина невесть откуда появилась гул-кая дымка – чёртово пойло! – так что он не пору-чился бы наверняка за адекватное осмысление услы-шанных в ответ слов и интонаций. Но Катя после подтвердила, что именно так – с восклицательными знаками – всё и было сказано, причём хозяйка и хо-зяин говорили хором.

Нержан Тихонович, смахивая с глаз счастливую слезу, заверил, что все бумажные вопросы и крюч-ки они уладят в уезде сами: автохтонам такие дела решать сподручнее – хоть понаслышке, но все (или почти все) здешние чиновничьи ухватки им извест-ны. А коль скоро понадобится присутствие Анд-рея – они известят.

Согласовав с Норушкиным кандидатуру стряпче-го, староста вызвал в избу Фому Караулова, которо-му велено было завтра спозаранку отправляться с барином в Новгород, чтобы оформить у нотариуса доверенность на ведение дел. Время шло к вечеру, сегодня они так и так не успевали.

– Как выясните цену земли, – предупредил Ан-дрей, – сразу дайте знать. Мне мигом деньги не со-брать.

– Господь с вами, барин, – раз в четвёртый уже за день героически осклабился староста Нержан/Не-смеян. – С нас одних недоимок, почитай, столько приходится, что хватит Крым у малорусов отку-пить.

– Крым возьмём не златом, а булатом, – пообе-щал Норушкин, внезапно ощутивший явный по-зыв зарычать, и великодушно махнул рукой:– А недоимки прощаю.

Староста на время потерял дар речи и ожил лишь тогда, когда нащупал безотчётной рукой закупорен-ный сыром штоф.

Тут год не пей, два не пей, а за такое дело выпей...

И он плеснул жемчужной «злодейки» Андрею, решившей разделить судьбу Норушкина Кате, себе и благоухающему дымарём и прополисом новоис-печённому стряпчему Фоме.

Когда староста осведомился: не прикажет ли ба-рин баньку? – детка Катя взвизгнула от востор-га, предвкушая, на что Норушкин леденящим шё-потом заметил, что если она возжелает на полке разврата, это значит – у старичины просто никудышная баня.

Детка сказала: «Бурбон», – и с хрустом откусила проведавший сметану огурец.

Пока суд да дело (топить, выстаивать), Андрей ре-шил показать Кате Побудкино и попросил Фому провести их к дорогим руинам мимо места, где зве-рьё порвало Герасима и его физкультурников.

Вся деревня, казалось, была уже в курсе норуш-кинских планов. Разбившись на кучки и оседлав/об-ступив/обметав завалинки соседних дворов, мужи-ки увлечённо ткали невещественную ткань гряду-щего строительства. Андрей ловил невольно то там то сям выпархивающие кудельки:

– Ты печника-то настоящего видал? Настоящий печник печку не кладёт, настоящий печник печку вьёт!

– Да какой он плотник! Амбар рубит, а тот у не-го винтом завёртывается!

За деревней в небе кругами плавал коршун.

Зайдя окольным – вдоль берега Красавки – пу-тём в лес, Фома провёл Андрея и Катю с полверсты по несусветному бурелому и наконец указал в ело-вой гущине на смердящую, закиданную хворостом, лапником и мхом яму.

– Здесь, – скупо пояснил он.

Вокруг раскачивался и шумел летний лес, просеи-вая комаров сквозь своё сито. Над ямой в косых сол-нечных лучах, продравшихся сквозь ветки, в кото-рых потерялось небо, кружились оплывшие мухи.