Бальтасар Грасиан - Критикон Страница 31

– Ступай прочь, болван! Я, да чтоб сказала правду?

– Ага, коли так, Правда мне и скажет, – догадался он. – Только где ее найти? Задача эта еще трудней – ежели во всем мире не сыщешь Обман, как же найти Правду?

Отправился он к Лицемерию, твердо надеясь, что здесь-то уж найдет Обман, ко особа эта обманула его с помощью Обмана же: стала сна крутить-вертеть – и головой и речами, – пожимать плечами, выпячивать губы, округлять брови, возносить очи горе, вращать зрачками и жеманным голосом уверять, будто знать-де не знает такой персоны, никогда в жизни не встречала, – а на самом-то деле была она давней полюбовницей Обмана. Пошел горемыка к Лести, вошел в ее дом – ну, прямо дворец, – и та ему говорит:

– Я хоть и лгу, да не обманываю – ложь моя так огромна и очевидна, что любой простак ее распознает. Люди прекрасно знают, что я лгу, но говорят, что им это приятно, и щедро мне платят.

– Как же так! – возопил неудачник. – Мир полон обмана, а я не могу его найти! Все равно, что искать преступника в Арагоне! Но, может быть, Обман сыщется в какой-нибудь семье! Пойду-ка погляжу.

Спросил он у мужа, спросил у жены, и оба отвечали, что и с одной стороны и с другой столько уже наворочено обмана, что никто из двоих не вправе считать себя обманутым. А не притаился ли Обман у купцов, между приодетым надувательством и голыми кредиторами? Купцы сказали, что нет: не может быть Обмана там, где всем известно, что он есть. То же сказали ремесленники, когда он ходил из одной мастерской в другую, – везде уверяли, что обмануть человека, который заранее о том знает и того желает, вовсе не значит обманывать. Несчастный сын Фортуны пришел в отчаяние, прямо не знал, куда податься.

– Нет, я должен его отыскать! – воскликнул он. – Хоть бы у самого дьявола!

Явился он в дьяволову обитель, вторую Геную, то бишь, геенну. Но дьявол жестоко обиделся и дьявольски на него заорал:

– Я обманываю? Я обманываю? Что еще за напраслина? Я, напротив, говорю со всеми честно, не сулю живущим на земле благ небесных, лишь муки адовы, там, говорю, ждут вас костры вечные, а не кущи райские. И все же большинство за мною идет и мне повинуется. Так где же тут Обман?

Было ясно, что на сей раз дьявол не врет, и бедняга побрел дальше. Решил он двинуться в другом направлении – искать Обман у обманутых, у людей порядочных, доверчивых, простодушных, которых легко провести. Все они, однако, сказали, что у них Обмана быть не может, а надобно искать у обманщиков – те-то и остаются в дураках: обманывающий другого обманывает себя и больше вредит себе самому.

– Как это понять? – говорил неудачник. – Обманщики уверяют, что Обман забрали себе обманутые, а эти отвечают, что его присвоили обманщики. Думаю, есть он и у тех и у других, да только им самим невдомек.

Идет он, рассуждает, а навстречу ему Мудрость – не он к ней, но она к нему. Мудрости все ведомо, вот она и говорит:

– Дурачина, разве можно найти кого-то, кроме себя? Пойми ты, кто ищет Обман, никогда с ним не столкнется, а когда обнаружит Обман, Обман уже не Обман… Ступай к тем, кто сам себя обманывает, вот там-то непременно найдешь.

Заглянул сын Фортуны в дома к легковерному, к тщеславному, к скупому, к завистливому и впрямь нашел там Обман, искусно подкрашенный румянами правды. Поведал он Обману свою беду и попросил совета. Глянул на него Обман обманным своим оком и молвил:

– Ты – Зло, злая твоя физиономия сама об этом говорит, Да, ты – воплощение злобы и по сути еще хуже, чем с виду. Но не унывай! Чтобы поправить дело, хватит у нас и ума и уменья. Как я рад, что подвернулся такой случай показать свою власть! Ох, и славной мы будем парой! Мужайся! Ежели в медицине первое дело – распознать корень болезни, то в твоей хвори я вижу его так ясно, будто руками пощупал. Я людей знаю насквозь, хоть они меня не понимают; вижу, на какую ногу хромает их дурная натура; поверь, они ненавидят тебя не за то, что ты зол, – конечно же, нет! – но за то, что злобный вид тебе придает мерзкий твой кафтан. Им противно глядеть на эти репейники, а ходи ты весь в цветах, они, ей-ей, любили бы тебя всей душой. Но предоставь дело мне, я все перетасую так, что тебя будут чтить, а братца твоего честить. Я уже придумал одну хитрость, и это будет не первая и не последняя.

Взял Обман горемыку за руку и отправились оба к Фортуне. Поприветствовал ее Обман, как он умеет, угодливо да льстиво, втирая искусно очки, – со слепой и стараться не пришлось. Затем предложил свои услуги – мол, хочет он служить ей поводырем, – да стал расписывать, как она в этом нуждается и насколько ей будет удобней. Кстати, и сыночка ее расхвалил – юноша надежный, сметливый, заткнет за пояс самого дьявола, который у него, у Обмана, учеником был. А главное, сказал, что не требует никакой платы, кроме ее, Фортуны, благосклонности. Хитрец не прогадал – ведь нет ничего выгодней, чем прокрасться через потайную дверь самолюбия. Качества свои все пересчитал и, хоть не больно-то сии годились для поводыря, слепая Фортуна взяла его в свой дом, а дом-то ее – весь мир. Тотчас принялся Обман все вверх дном переворачивать; с тех пор все делается не к месту и не ко времени. Ведет он Фортуну не туда, куда надо бы: захочет она посетить доброго, он тянет ее к злому, а то и к злодею; когда ей надо бы мчаться, он ее удерживает, а коль надо помедлить, она летит стрелой; он путает ее дела, подменяет ее дары; пожелает она наградить ученого, награда достается невежде; милости, предназначенные смельчаку, попадают трусу. Обман сбивает Фортуну с толку: забыв, что в какой руке, сыплет она радости и горести тем, кто их не заслужил; то грозится дубинкой попусту, то вслепую колотит добрых и доблестных; дает затрещину человеку разумному и подает руку мошеннику – потому-то мошенники ныне в силе. Сколько ударов нанесла зря! Одним махом сгубила дона Бальтасара де Суньига [142], когда он только начинал жить; прикончила герцога дель Инфантадо,маркиза де Антона [143] и других им подобных, когда они всего более были нужны. Влепила пощечину бедности дону Луису де Гонгора [144], Агостиньо де Барбоза [145] и другим мужам знаменитым. Даже когда хотела осыпать их милостями, и то промахнулась. А плут-поводырь оправдывался:

– Им бы жить во времена Льва Десятого или французского короля Франциска [146] – нынешний-то век не для них.

Как жестоко обошелся он с маркизом де Торрекуза [147]! И еще ехидничал:

– Что бы мы делали без войны? Совсем бы про нее забыли.

Промахнулась Фортуна и тогда, когда пулей убила дона Мартина де Арагон [148], и как быстро ошибка эта дала себя знать! Собиралась надеть кардинальскую шапку на Аспилькуэта Наварро [149], который был бы украшением Священной Коллегии, а Обман хлоп ее по руке, шапка и упала наземь, и подобрал ее какой-то служка. А плут хохотал, приговаривая:

– Да с теми учеными мы бы и часу не продержались. Им достаточно их славы. А давать надо этим – они принимают наш дар со смирением и платят благодарностью.

Направилась Фортуна в Испанию наградить ее всяческими благами за благочестие – прежде она Испанию всегда жаловала, одарила ее обеими Индиями и многими другими странами и победами, – но тут прохвост толкнул Фортуну так сильно, что все блага, к удивлению всего мира, перелетели во Францию. Он же давай оправдываться тем, что в Испании, видите ли, не стало людей благоразумных, а во Франции – дерзновенных. Но, чтобы умерить ненависть, которую возбуждало его коварство, Обман все же даровал Венеции несколько побед над Оттоманской державой, причем одержала их Венеция одна, без Лиги [150], что весьма удивительно, но объясняется помощью Времени, которому уже надоело тащить на закорках оттоманскую удачу, достигаемую не уменьем, но грубой силой. Так Обман перепутал все дела и доли – счастье и несчастье доставались тем, кто меньше всего их заслужил. Наконец, не забывая о хитром своем замысле, он однажды вечером, когда Фортуна раздевала обоих сыновей – что она никому не доверяла, – подглядел, куда она кладет их одежду, а клала она кафтаны всегда отдельно, в разные места, чтоб не смешать. Обман прокрался в опочивальню и незаметно переложил кафтаны: одежду Добра на место одежды Зла, и наоборот. Утром Фортуна – а она не только слепая, но и рассеянная, – ничего не заметив, надела на Добродетель кафтан с терниями, а в кафтан с цветами нарядила Порок, и стал он с тех пор ходить франтом, да еще приукрасил себя румянами Обмана. Теперь никто его не узнавал, народ ходил за ним толпой, его зазывали в дом, полагая, что привечают Добро. Некоторые, хлебнув с ним лиха, со временем все же догадались и рассказали другим, да мало кто им поверил – так приятно и нарядно было Зло, что люди охотно поддавались обману. Вот и ходят по свету Добро и Зло, поменявшись платьем, а люди либо обмануты, либо сами себя обманывают. Кто, соблазнясь приманкой наслаждения, схватит Зло, те оказываются в дураках и, прозрев с запозданием, говорят с раскаянием: