Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету Страница 32

— И своего отца? съ безпокойствомъ спросила Каролина.

— Я не смѣю вамъ сказать — нѣтъ! я могу положиться на васъ во всёмъ. Моё пріобрѣтенное состояніе было поглощено спекуляціями, которыя почти всѣ оказались гибельны. Надо мною виситъ какая-то роковая судьба, Каролина — справедливое наказаніе за то, что я бросилъ васъ. Я сплю съ мечомъ надъ головой моей, который можетъ опуститься и убитъ меня. Подъ моими ногами волканъ, который можетъ вспыхнуть когда-нибудь и уничтожить меня. А всѣ говорятъ о знаменитомъ докторѣ Фирминѣ, о богатомъ докторѣ Фирминѣ! всѣ считаютъ меня счастливымъ, а я одинъ, и самый несчастнѣйшій человѣкъ на свѣтѣ.

— Вы одинъ? сказала Каролина:- а когда-то была женщина, которая посвятила бы себя вамъ одному — вы бросили её. Между нами всё кончено, Джорджъ Брандонъ. Много лѣта тому назадъ моя любовь къ вамъ схоронена въ той самой могилѣ, гдѣ лежитъ маленькій херувимъ. Но я люблю моего Филиппа и не хочу повредить ему, нѣтъ, никогда, никогда, никогда!

Когда докторъ уходилъ, Каролина проводила его въ переднюю и тамъ-то Филиппъ нашолъ ихъ.

Нѣжное «никогда, никогда» Каролины раздавалось въ воспоминаніи Филиппа, когда онъ сидѣлъ у Ридли между художниками и авторами, собравшимися у живописца. Филиппъ былъ задумчивъ и молчаливъ. Онъ не смѣялся громко, онъ не расхваливалъ и не бранилъ никого чрезмѣрно по своему всегдашнему обыкновенію.

У насъ такъ недавно былъ холостой ужинъ въ Темплѣ, что мнѣ кажется мы должны сдѣлать самый коротенькій визитъ холостой компаніи въ Торнгофской улицѣ, или дамы скажутъ, что мы слишкомъ любимъ холостыя привычки и удаляемъ нашихъ друзей отъ ихъ очаровательнаго и любезнаго общества. Романъ не долженъ много пахнуть сигарами, а его утончонныя и изящныя страницы не должны слишкомъ часто пачкаться грогомъ. Пожалуйста вообразите же болтовню художниковъ, авторовъ и любителей, собравшихся у Ридли. Представьте себѣ, что Джарманъ, миніатюрный живописецъ, выпившій болѣе водки чѣмъ всѣ присутствующіе, спросилъ своего сосѣда (sub voce), зачѣмъ Ридли не далъ своему отцу (старому буфетчику) пять шиллинговъ, чтобы онъ служилъ, прибавивъ, что, можетъ быть, старикъ пошолъ служить въ другое мѣсто за семь шиллинговъ съ половиной; Джарманъ расхваливалъ вслухъ картину Ридли и подсмѣивался надъ нею вполголоса; а когда какой-нибудь аристократъ входилъ въ комнату, онъ подлѣзалъ къ нему, разсыпался передъ нимъ въ раболѣпныхъ похвалахъ и лести. А какъ только тотъ повёртывался къ нему спиной, Джарманъ отпускалъ на него эпиграммы. Я надѣюсь, что онъ не проститъ Ридли и всегда будетъ ненавидѣть его, потому что Джарманъ будетъ ненавидѣть его, пока онъ будетъ имѣть успѣхъ, и проклинать его, пока свѣтъ будетъ уважать его. Тутъ собралось шестнадцать, восемнадцать, двадцать человѣкъ. Надо открыть окна, а то они задохнутся отъ дыма. Онъ такъ наполнилъ весь домъ, что Сестрица должна была открыть окно въ нижнемъ этажѣ, чтобы подышать свѣжимъ воздухомъ.

Филиппъ высунулъ свою голову и сигару изъ окна и задумался о своихъ собственныхъ дѣлахъ, между тѣмъ какъ дымъ его поднимается къ небу. Молодой мистеръ Филиппъ Фирминъ считается богатымъ, а отецъ его даётъ очень хорошіе обѣды въ Старой Паррской улицѣ, поэтому Джарманъ и подходитъ къ Филю: ему тоже захотѣлось подышать свѣжимъ воздухомъ. Онъ начинаетъ разговоръ бранью картины Ридли, лежащей на мольбертѣ.

— Всѣ хвалятъ эту картину; что вы думаете о ней, мистеръ Фирминъ? Очень странно нарисованы эти глаза — не правда ли?

— Не-уже-ли? заворчалъ Филь.

— Очень яркій колоритъ.

— О!.. говоритъ Филь.

— Композиція такъ явно украдена у Рафаэля.

— Не-уже-ли?

— Извините. Мнѣ кажется вы не знаете кто я, продолжаетъ Джарманъ, глупо улыбаясь.

— Знаю, отвѣчаетъ Филь, устремивъ на него сверкающіе глаза. — Вы живописецъ, а зовутъ васъ господинъ Завистникъ.

— Сэръ!.. вскрикиваетъ живописецъ.

Но онъ обращается къ фалдамъ фрака Филя, такъ-какъ верхняя половина тѣла мистера Фирмина высунута изъ окна. Вы можете говоритъ о человѣкѣ за его спиной, но вы не можете говорить съ нимъ, поэтому мистеръ Джарманъ удаляется и обращается къ кому-то другому въ этомъ обществѣ. Вѣрно онъ ругаетъ дерзкаго заносчиваго выскочку, докторскаго сына. Вѣдь я сознавался, что Филиппъ бывалъ часто очень грубъ: а сегодня онъ особенно въ дурномъ расположеніи духа.

Когда Филиппъ продолжалъ смотрѣть на улицу, кто это подошолъ въ окну мистриссъ Брандонъ и началъ разговаривать съ нею? Чей грубый голосъ и хохотъ узнаётъ Филиппъ съ трепетомъ? Это голосъ и хохотъ нашего пріятеля мистера Гёнта, котораго Филиппъ оставилъ не задолго передъ тѣмъ въ домѣ отца своего въ Старой Паррской улицѣ, и оба эти звука еще противнѣе, еще пьянѣе, еще безстыднѣе, чѣмъ они были два часа тому назадъ.

— Ага! кричитъ онъ съ хохотомъ и проклятіемъ: — мистриссъ… какъ бишъ васъ тамъ? Не запирайте окно, впустите же къ вамъ человѣка!

Поднявъ голову къ верхнему окну, гдѣ голова и туловище Филиппа чернѣются передъ свѣтомъ, Гёнтъ кричитъ:

— Ага! это что тамъ наверху? Ужинъ и балъ. Не удивляюсь.

И онъ напѣваетъ хриплымъ тономъ мотивъ вальса и бьётъ таить своими грязными сапогами.

— Мистриссъ… какъ бишь васъ! мистрисъ Б…! принялся опять кричать дуракъ:- я долженъ васъ видѣть по весьма важному дѣлу, самому секретному. Вы услышите кое-что весьма выгодное для васъ.

И стукъ-стукъ-стукъ, онъ стучится въ двери. При шумѣ двадцати голосовъ немногіе слышатъ стукъ Гёнта, кромѣ Филиппа, если и слышатъ то воображаютъ, что пришолъ еще какой-нибудь гость къ Ридли.

Въ передней говоръ и споръ, и пронзительный визгъ хорошо знакомаго, противнаго голоса. Филиппъ быстро отходитъ отъ окна, отталкиваетъ своего пріятеля Джармана отъ двери мастерской и безъ всякаго сомнѣнія получаетъ самыя добрыя желанія отъ этого талантливаго художника. Филиппъ такъ грубъ и повелителенъ, что, право, мнѣ хочется лишить его званія героя — только, видите ужь никакъ нельзя. Имя его стоитъ въ заглавіи и мы не можемъ уже вычеркнуть его и поставить другое, Сестрица стояла въ передней у растворенной двери и увѣщевала мистера Гёнта, который повидимому желалъ насильно войти:

— Пустяки, моя милая! Если онъ здѣсь, я долженъ его видѣть по особенному дѣлу. — Отойдите!

И онъ ринулся впередъ задѣвъ маленькую Каролину за плечо.

— Вотъ грубіянъ! закричала Каролина: — Ступайте домой, мистеръ Гёнтъ! вы теперь хуже чѣмъ утромъ.

Она была рѣшительная женщина и протянула твёрдую руку къ этому гнусному забіякѣ. Она видала больныхъ въ госпиталѣ въ горячечномъ бреду, её не испугалъ пьяный человѣкъ.

— А! это вы, мистеръ Филиппъ? Кто выгонитъ этого противнаго человѣка? Ему нельзя идти наверхъ къ джентльмэнамъ, право нельзя.

— Вы сказали, что Фирминъ здѣсь: — не отецъ, а этотъ негодяй! Мнѣ нужно доктора. Гдѣ докторъ? кричитъ капелланъ, шатаясь и прислоняясь стѣнѣ; потомъ, взглядывая на Филиппа съ налитыми кровью глазами, сіявшими ненавистью, онъ продолжалъ:

— Кому нуженъ ты, желалъ бы я знать? Ужь я довольно наглядѣлся на тебя сегодня. Самохвалъ и грубіянъ! Не гляди на меня такимъ образомъ! я тебя не боюсь — я не боюсь никого.

— Ступайте домой, ступайте домой, вотъ это будетъ лучше, сказала хозяйка.

— Поглядите-ка сюда Филиппъ! Вы даёте честное слово, что вашего отца нѣтъ здѣсь? Экій хитрый старикашка этотъ Бруммель Фирминъ. Филиппъ, дайте мнѣ вашу руку. Послушайте — особенно важное дѣло. Послѣ обѣда я пошолъ, знаете — rouge gagne et couleur — всё до-чиста проигралъ, проигрался до-чиста, честное слово джентльмэна и магистра философіи Кэмбриджскаго университета, какъ и вашъ отецъ — нѣтъ онъ пошолъ въ доктора! Филиппъ, дайте-ка намъ пять совереновъ: мы опять попробуемъ счастья. Какъ! вы не хотите? Это низость я говорю. Не дѣлайте же низостей.

— Вотъ вамъ пять шиллинговъ, ступайте и наймите извощика. Приведите для него извощика, Виргиліо! говоритъ хозяйка дома.

— Этого не довольно, моя милая! кричитъ капелланъ, подходя къ мистриссъ Брандонъ съ такимъ взглядомъ и съ такимъ видомъ, что Филиппъ, задыхаясь отъ гнѣва, бросается, схватываетъ Гёнта за воротъ и кричитъ:

— Подлый негодяй! такъ какъ это не мой домъ, я могу вышвырнутъ тебя отсюда!

И въ одинъ мигъ онъ вытащилъ Гёнта изъ передней и столкнулъ его съ лѣстницы прямо въ канаву.

— На улицѣ дерутся, спокойно говоритъ Розбёри, смотря сверху. — Какой-то пьяный полетѣлъ въ канаву, нашъ пылкій другъ вышвырнулъ его.

Гёнтъ черезъ минуту приподнялся, сѣлъ и вытаращилъ глаза на Филиппа. Онъ не ушибся. Можетъ быть потрясеніе протрезвило его. Онъ думаетъ, вѣроятно, что Филиппъ опять его ударитъ.

— Не давай рукамъ воли, побочный сынъ! закричалъ распростертый негодяй.

— О Филиппъ, Филиппъ! Онъ съ ума сошолъ, онъ пьянъ, кричитъ Сестрица, выбѣжавъ на улицу.

Она обвила Филиппа руками.