Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник Страница 32

Вскорѣ, однако же, мы увидѣли, что онъ не понапрасну угрожалъ намъ: на другое утро пришелъ его управляющій и сталъ требовать съ меня уплаты годичной аренды, что, по причинѣ описанныхъ выше обстоятельствъ, было для меня совершенно невозможно. Вслѣдствіе того, въ тотъ же вечеръ онъ угналъ всѣхъ моихъ коровъ и на другой день продалъ ихъ менѣе чѣмъ за полъ-цѣны. Тогда жена и дѣти приступили ко мнѣ съ просьбами согласиться на все, что ему будетъ угодно, лишь бы не дожить до конечнаго разоренія; они умоляли меня даже пригласить его снова бывать у насъ и употребили все свое безхитростное краснорѣчіе, чтобы представить мнѣ, какимъ бѣдствіямъ я подвергнусь въ противномъ случаѣ: описывали, какъ ужасна будетъ тюрьма въ такую стужу, какъ теперь, и какъ особенно вредно это отразится на моемъ здоровьѣ, разстроенномъ несчастнымъ случаемъ при пожарѣ; но я оставался непреклоненъ.

— Что вы, мои дорогіе, говорилъ я, — зачѣмъ стараетесь уговорить меня сдѣлать несправедливость? Долгъ велитъ мнѣ простить ему, но совѣсть не позволяетъ поощрять. Неужели для васъ желательно, чтобы я для вида одобрялъ то самое, что въ глубинѣ своего сердца порицаю? Неужели вамъ и было бы пріятно, чтобы я спокойно сидѣлъ и расточалъ любезности подлому обманщику и, во избѣжаніе тюрьмы, обрекъ бы себя на нравственныя оковы, которыя гораздо тяжелѣе желѣзныхъ цѣпей? Никогда этого не будетъ. Если насъ вытѣснятъ изъ этого жилища, то лишь бы мы чувствовали свою правоту, повѣрьте, что куда бы ни сунула насъ судьба, мы все-таки очутимся въ отличномъ помѣщеніи и смѣло можемъ заглядывать въ свои сердца, получая отъ того только удовольствіе.

Такъ провели мы вечеръ. На другой день съ утра напало столько снѣгу, что сынъ мой принужденъ былъ лопатою прогребать тропинку отъ нашей двери.

Вскорѣ, однако же, онъ бросилъ лопату и весь блѣдный прибѣжалъ предупредить насъ, что къ намъ идутъ двое незнакомыхъ людей, въ которыхъ онъ предполагаетъ полицейскихъ. Пока онъ говорилъ, они вошли, приблизились къ моей постели и, заявивъ о своемъ званіи, арестовали меня, приказавъ немедленно встать и готовиться слѣдовать за ними въ городскую тюрьму, за одиннадцать миль отсюда.

— Друзья мои, сказалъ я, — въ какую суровую погоду пришли вы отводить меня въ тюрьму! И это тѣмъ болѣе прискорбно, что на-дняхъ я очень сильно опалилъ себѣ руку на пожарѣ, и по этой причинѣ у меня легкая лихорадка; къ тому же у меня нѣтъ и достаточно платья, чтобы выйти изъ дому, и слишкомъ слабъ я и старъ, чтобы идти пѣшкомъ такую даль по глубокому снѣгу. А, впрочемъ, коли нужно… Что же дѣлать!

Обратясь къ женѣ и дѣтямъ, я велѣлъ собрать кое-какія оставшіяся у насъ вещи и приготовиться сейчасъ же уходить отсюда. Я умолялъ ихъ поторопиться, а сыну поручилъ подать помощь старшей сестрѣ, которая считала себя причиною постигшихъ насъ бѣдствій и упала безъ чувствъ отъ ужаса и горя. Я старался ободрять жену, сжимавшую въ объятіяхъ двухъ меньшихъ дѣтей, которыя, боясь взглянуть на чужихъ, въ испугѣ прижались къ матери и спрятали личики на ея груди. Меньшая дочь хлопотала между тѣмъ объ укладкѣ вещей, и такъ какъ полицейскіе не разъ понуждали ее дѣйствовать поскорѣе, черезъ часъ наши сборы кончились, и мы вышли въ путь.

XXV. Нѣтъ такого бѣдственнаго положенія, въ которомъ не нашлось бы утѣшительной стороны

Выйдя на дорогу, мы тихо пошли впередъ изъ этого мирнаго края. Старшая дочь моя такъ ослабѣла отъ медлительной лихорадки, подтачивавшей ея нѣжный организмъ, что одинъ изъ полицейскихъ изъ жалости посадилъ ее на свою лошадь; какъ видно, и эти люди не могутъ окончательно побѣдить въ себѣ человѣколюбіе. Моисей велъ за руку одного изъ малютокъ, другой шелъ съ матерью; я же опирался на руку меньшой дочери, все время плакавшей, но не о себѣ, а о бѣдномъ отцѣ своемъ.

Отойдя около двухъ миль отъ нашего бывшаго жилища, мы увидѣли бѣгущую за нами съ криками толпу, въ которой я узналъ человѣкъ пятьдесятъ бѣднѣйшихъ моихъ прихожанъ. Подбѣжавъ, они съ проклятьями и бранью схватили полицейскихъ служителей и стали кричать, что не позволятъ увести въ тюрьму своего пастыря, намѣрены защищать его до послѣдней капли крови и собирались разсправиться съ ними довольно жестоко. Все это могло повести къ весьма печальнымъ послѣдствіямъ, если бы я во-время не вступился за полицейскихъ и не вырвалъ ихъ съ большимъ трудомъ изъ рукъ расходившейся толпы. Дѣти мои вообразили, что теперь-то я навѣрное буду избавленъ отъ тюрьмы и въ сильнѣйшемъ восхищеніи начали громко выражать свою радость; но я скоро разочаровалъ ихъ и, обратясь къ бѣднымъ людямъ, отъ души желавшимъ оказать мнѣ посильную услугу, сказалъ имъ такую рѣчь:

— Такъ-то вы меня любите, друзья мои? Такъ-то вы слушаетесь меня? Или ужъ вы позабыли, что я говорилъ вамъ въ церкви? Какъ, возможно ли оскорблять служителей правосудія. Неужели вы рѣшились въ конецъ погибнуть, да и меня погубить вслѣдъ за собою? Укажите мнѣ зачинщика, кто изъ васъ первый это выдумалъ: ручаюсь вамъ, что ему не поздоровится отъ меня. Увы! Дорогія мои, заблудшія овцы, возвратитесь на путь долга, вспомните, чѣмъ вы обязаны Богу, своей родинѣ и мнѣ. Быть можетъ, настанетъ еще день, когда я найду васъ здѣсь въ лучшемъ положеніи и стану трудиться объ умноженіи вашего счастія. Но доставьте же мнѣ, по крайней мѣрѣ, такую радость, чтобы, когда я буду пересчитывать свое стадо для вѣчной жизни, ни одна моя овечка не оказалась пропавшею и были бы всѣ на лицо.

Въ искреннемъ раскаяніи они горько плакали и поочередно подходили проститься со мною. Каждому изъ нихъ я нѣжно пожалъ руку, всѣхъ благословилъ, и мы двинулись далѣе безъ всякой помѣхи. Подъ вечеръ дошли мы до города, впрочемъ, болѣе похожаго на деревушку: единственная улица его состояла изъ ряда жалкихъ домишекъ, утратившихъ всякое подобіе прежняго величія, и изъ всѣхъ старинныхъ зданій осталась только тюрьма.

Мы остановились сначала въ трактирѣ, гдѣ намъ тотчасъ дали поѣсть кое-чего, и я поужиналъ въ своей семьѣ съ обычной своей веселостью. Позаботившись о томъ, чтобы устроить ихъ на ночь поспокойнѣе, я отправился съ полицейскими въ тюрьму, которая, очевидно, была когда-то выстроена ради военныхъ цѣлей и состояла изъ одной обширной залы за крѣпкими желѣзными рѣшетками, съ каменнымъ поломъ. Тутъ, въ опредѣленные часы каждыхъ сутокъ, держались сообща всякіе преступники и съ ними же помѣщались на день содержавшіеся за долги. Кромѣ того, у каждаго изъ заключенныхъ была особая келья, куда его отдѣльно запирали на ночь.

Входя въ тюрьму я думалъ, что только и буду слышать жалобы и стенанія; но вышло совсѣмъ наоборотъ. Узники только о томъ, повидимому, и хлопотали, чтобы не задумываться и проводить время повеселѣе. Мнѣ сказали, что отъ меня, какъ вновь прибывшаго, ожидается обычная, въ такихъ случаяхъ, контрибуція, и я поспѣшилъ удовлетворить ихъ, чѣмъ тощій кошелекъ мой былъ почти вовсе опорожненъ. На эти деньги немедленно послали купить водки, и вскорѣ тюрьма огласилась пѣснями, хохотомъ и руганью.

— Какъ же такъ? думалось мнѣ:- такіе плохіе люди веселятся, а я буду сидѣть, повѣся носъ? Я сравнялся съ ними только тѣмъ, что попалъ въ тюрьму, но, мнѣ кажется, имѣю право чувствовать себя счастливѣе ихъ.

Раздумывая такимъ образомъ, я старался настроить себя радостнѣе; но искренняя радость не достигается усиліями воли, которыя сами по себѣ утомляютъ душу. И такъ, я задумчиво сидѣлъ въ углу тюрьмы, когда подсѣлъ ко мнѣ одинъ изъ товарищей по заключенію и заговорилъ со мною. Я принялъ себѣ за правило никогда не избѣгать бесѣды съ людьми, которые на нее напрашиваются; потому что, если собесѣдникъ окажется хорошимъ человѣкомъ, его разговоръ можетъ быть для меня поучителенъ; если же онъ плохъ, то я могу ему пригодиться. Теперешній товарищъ мой былъ человѣкъ бывалый, мало образованный, но одаренный природнымъ умомъ и глубокимъ знаніемъ свѣта, или, точнѣе говоря, знаніемъ людей съ худшей ихъ стороны. Онъ спросилъ, озаботился ли я приготовить себѣ постель, о чемъ я и не подумалъ.

— А вѣдь это плохо, сказалъ онъ:- вамъ дадутъ только соломы, а комната ваша очень просторна и холодна. Но такъ какъ вы, по всей видимости, изъ порядочныхъ людей, къ которымъ когда-то причислялъ себя и я, то я охотно подѣлюсь съ вами частью своего постельнаго бѣлья.

Я поблагодарилъ его и выразилъ удивленіе, что встрѣчаю такое человѣколюбіе въ тюрьмѣ, въ несчастіи, и, чтобы показать ему, что я изъ образованныхъ, прибавилъ:

— Какъ видно, древній мудрецъ понималъ, какъ цѣнно для опечаленнаго участіе себѣ подобныхъ, говоря «тонъ космонъ айре, ей досъ тонъ етайронъ»; и точно, что намъ въ цѣломъ мірѣ, если мы въ немъ одиноки? прибавилъ я.

— Вы говорите — міръ! подхватилъ мой собесѣдникъ:- міръ, сэръ, занимается только пустяками, а между тѣмъ космогонія, т. е. сотвореніе міра во всѣ времена ставило въ тупикъ философскіе умы. Какихъ воззрѣній не было высказано насчетъ мірозданія! Санхоніафъ, Манефъ, Верозъ и самъ Оцеллій Луканъ тщетно пытались разъяснить его. У послѣдняго, напримѣръ, мы встрѣчаемъ изреченіе «Анархонъ ара кай ателютанонъ то панъ», и это означаетъ…