Эптон Синклер - Между двух миров Страница 33

Это были собственные выражения Робби, и Ланни понял, что они отправляются в разбойничью экспедицию, причем он сам должен служить чем-то вроде «наводчика».

В Соединенных Штатах господствовал «сухой» закон, а это значило, что джентльмены, вроде Робби Бэдд а, вынуждены были покупать спиртные напитки у бутлегеров; бутлегеры богатели, приобретали связи и влияние и развивали собственную культуру и язык. Ланни никогда не встречался с кем-либо из них, но существовал механизм, с помощью которого их жаргон с необыкновенной быстротой распространялся по всему цивилизованному миру. В Каннах был кинотеатр, часто демонстрировавший американские фильмы, и иногда, по вечерам, Ланни, чтобы рассеяться, покупал за несколько франков билет и имел возможность по заголовкам картин ознакомиться с новейшими словечками, имевшими хождение на Бродвее и на 42-й улице. И сейчас он понял, что его отец едет в Геную, чтобы «разнюхать», где что происходит, и «примазаться» к «хозяину», который в данной мелодраме именуется Стандард Ойл.

Экспедиция тронулась в путь. Ланни посадил отца на переднее сиденье, а Рика с багажом — на заднее. Они собирались остановиться в Монте-Карло для свидания с Захаровым, и Ланни соображал, как бы в деликатной форме сообщить Рику, что отец не может взять его с собой на свидание с греком. Но педантичнейший из англичан предупредил его — Я надеюсь, вы не обидитесь, если я не пойду с вами: когда-нибудь мне, может быть, придется писать о Захарове, а если я познакомлюсь с ним через вас, у меня будут связаны руки. — И Рик остался в машине с английским журналом в руках; а когда ему надоело читать, он пошел бродить по набережной; оттуда он смотрел на спускающиеся к морю уступами крыши домов и на бухту и слушал доносившиеся снизу хлопающие звуки — это спортсмены стреляли в голубей.

В предыдущем году старый греческий купец облачился в белый атласный кафтан, короткие панталоны, шляпу с пером и белые сапоги с красными отворотами, а поверх всего этого надел мантию из алого бархата с белой каймой и прошел церемонию посвящения в командоры ордена Бани; теперь его называли сэр Бэзиль. Старого банщика, сказал Робби, они застанут, вероятно, в очень плохом настроении. Вашингтонская конференция выбила опору из-под ног у военной промышленности, и компания Виккерс пострадала больше всех. Фирма стала производить элеваторы, грузовики, нефтепроводы и всякую всячину, как и Заводы Бэдд; но у кого есть деньги, чтобы покупать все это? Властелины мира зашли в такой тупик, что даже помышляли ссужать деньгами большевиков, — конечно, если те пообещают забыть свои зловредные теории.

Секретарь, отставной офицер, пригласил их в кабинет сэра Бэзиля, где на подоконнике стояло несколько тюльпанов герцогини, которые совершали предназначенный им путь, каждый согласно законам своей природы, не заботясь о других. Их хозяин, о существовании которого они не знали, тоже действовал по законам собственной природы, которая повелевала ему неустанно, днем и ночью, разрабатывать планы, раскидывать обширную сеть интриг, чтобы захватить побольше кусков бумаги с напечатанными на них знаками, удостоверяющими его право собственности на всякие виды имущества в различных частях света. Странная и таинственная вещь — «власть», заставлявшая сотни и тысячи, может быть, миллионы людей повиноваться его воле, хотя немногие из них когда-либо видели его, а большая часть никогда даже имени не слыхала.

Был ли он счастлив? Может быть, и да. Но лицо его выражало усталость и напряжение, а в мягком, как всегда, голосе звучала жалоба: все в мире шло наперекор его интересам. Он был рад повидать Робби Бэдда, а также его сына, в котором он все еще видел смышленого мальчика, похитившего у него письмо и затем так честно принесшего извинения. Но как только он усадил их и приказал подать виски, тотчас же полились жалобы на бедствия, претерпеваемые его родным народом, который втравили в военную авантюру, и вот теперь заслали греческую армию бог знает куда — в самую глубь Анатолии, и ни один человек не может предсказать, чем все это кончится.

Можно было как угодно судить об этой греко-турецкой войне, которая тянулась уже почти два года. Можно было называть турок дикарями и возмущаться отвратительной резней армян и греков везде, где они попадали в руки турок; можно было изображать греков защитниками цивилизации, и если вы к тому же сами грек, если вы богатейший человек в Европе, если вы владеете военными заводами в различных местах земного шара, то ваша воля тратить десятки миллионов долларов и заботиться о том, чтобы греческие армии, находящиеся в Турции, не терпели недостатка в оружии и продовольствии, даже после того как они проиграли большое сражение. Но Робби знал о концессиях, которые греческое правительство обещало Захарову за то, что он скупал греческие займы, так что в глазах американца это было просто деловое предприятие, но с неудачным исходом. Разве этот старый дьявол не начал свою карьеру торговца оружием с того, что обратился сначала к греческому правительству и убедил его купить подводную лодку Норденфельда, а затем — к турецкому правительству и убедил его приобрести две таких лодки?

Но, разумеется, Робби не позволил себе ни малейшего намека на эти обстоятельства, в теперешней деловой беседе. Он с сочувственным видом слушал жалобы Захарова на расхождения между англичанами и французами в греко-турецком вопросе. Захаров был кавалером ордена Почетного легиона, точно так же как и ордена Бани, и он желал, чтобы между двумя великими союзниками, столпами христианской цивилизации, царили мир и согласие; но правительство Пуанкаре продолжало под шумок вооружать турок, а английское правительство, вопреки обещаниям Ллойд Джорджа, заняло половинчатую позицию — словом, они предоставили завоевание Турции кавалеру английского и французского орденов, который уже потратил добрую половину своего состояния на эту войну и, если бы не его нефтяные концессии, испытывал бы теперь острый недостаток в деньгах.

По всем этим причинам Захаров желал заполучить с возможно большей быстротой возможно большее количество нефти. У Робби были свои причины желать того же, и оба дельца перешли непосредственно к делу. Захаров уже не говорил, как в прошлый раз, что сын Робби должен быть осторожен и ни с кем не болтать о делах отца; это само собой разумелось, так как Ланни уже достиг полного совершеннолетия, и предполагалось, что он присутствует здесь как помощник отца. Захаров говорил о различных финансовых группировках, представленных в Генуе, — постороннему слушателю могло бы показаться, что речь идет о съезде нефтяников, а не о политическом совещании. В Генуе будут агенты Детердинга; Захаров назвал их по именам и объяснил свои взаимоотношения с Детердингом, который олицетворяет собой Роял-Дэч-Шелл и которому можно доверяться лишь с оглядкой. Будут здесь и представители Англо-Персидской нефти — Детердинг пытается завладеть акциями этой компании, находящимися в руках английского правительства, но Захаров ясно договорился с Ллойд Джорджем и Керзоном, английским министром иностранных дел, что голландец их не получит. Стандард Ойл будет представлен, в лице некоего Бедфорда, и Робби, вероятно, знает этих господ лучше Захарова.

Впрочем оказалось, что обо всех и обо всем досконально знает именно Захаров.

Короче говоря, старый грек располагал всеми сведениями и избавил Робби от необходимости делать заметки: он все отпечатал заранее на машинке. Он показал документы, которыми вряд ли завладел честным путам, — это молчаливо принималось обоими собеседниками как факт; придется приобретать еще и другие документы, подкупать в Генуе слуг и вообще мало ли что. Ланни узнал из разговора, — отец не счел нужным раньше сообщить ему это, — что в Генуе будет бывший ковбой Боб Смит, секретный агент Робби, следивший за деятельностью захаровских компаний в годы войны. Знал ли об этом Захаров, осталось неизвестным, — по видимому, это не имело значения: Боб был надежный человек, и уж он последит за кое-какими ловкачами в Генуе.

К числу их, как понял Ланни, принадлежал и американский посол в Италии; фамилия его была Чайлд, сам он был писатель, — Ланни вспомнил, что читал его рассказы в журналах. Почему президент Гардинг назначил ветреного литератора на высокий дипломатический пост? За этим что-то скрывалось, и Робби уж докопается, в чем тут дело, так как у него были письма к Чайлду.

— Не говорите ему ни слова обо мне, — сказал сэр Базиль, а Робби ответил: — Конечно. — Посол, который приедет официально в качестве «наблюдателя», без сомнения, будет иметь свой штаб, и Робби найдет способ войти в соприкосновение с кем-нибудь из его сотрудников.

Ланни становилось все более не по себе, по мере того как продолжалось это совещание; он понял, что его отец стал одним из агентов Захарова и последний бесцеремонно отдает ему приказания. Какая разница по сравнению с тем временем — лет восемь-девять назад, — когда оружейный король предложил от имени фирмы Виккерс скупить акции фирмы Бэдд, а Робби любезно ответил, что, быть может, фирма Бэдд предпочтет скупить акции фирмы Виккерс! Что же случилось, откуда этот новый тон? Неужели виной кризис, тяжело отразившийся на Заводах Бэдд и их прибылях? Или Захаров посулил такую мзду, что Робби и его компаньоны не могли устоять перед соблазном? Не увяз ли Робби глубже, чем хотел, и не запутался ли он в паутине? Казалось, он совершенно спокоен и доволен тем, что делает, но Ланни знал, что он горд и никогда не выдаст своих тревоги сомнений. Что бы ни случилось, Робби хочет оставаться в глазах Ланни великим дельцом, всегда играющим первую скрипку.