Сигрид Унсет - Улав, сын Аудуна из Хествикена Страница 33

– Лучше иди сюда, Улав, попируй с нами. Мы не видели тебя с тех пор, как ты стал нашим свойственником! Иди к нам и ты, Арнвид, садись и пей!

Когда Арнвид сел на поперечную скамью, Улав также отставил секиру и откинул шлык плаща. В тот самый миг, когда он подходил к столу, собираясь сесть, другой сын Колбейна, Эйнар, всплеснул руками и улыбнулся так, как обычно улыбаются малым детям.

– Нет, подумать только! Как ты вырос, мальчик! Сдается, стоит глянуть на тебя – и сразу видать, что ты женат!

– О, так, как Улав, мы, поди, все были не раз женаты в его годы, – ухмыльнулся Халвард.

Улав побагровел, но лишь презрительно усмехнулся.

Брат Хельге покачал головой, но и он ухмыльнулся. Потом попросил их не нарушать мир. Хафтур ответил: беспокоиться, мол, нечего, и брат Хельге ушел. Улав, глядя ему вслед, пробормотал, что и он лучше пойдет в церковь…

– Да нет же, Улав! – сказал Эйнар. – Это неучтиво с твоей стороны – ты не должен столь рьяно противиться близкому знакомству с родичами своей жены. А теперь давайте-ка пить, – сказал он, взяв чашу, которую послушник поставил на стол, и выпил за здоровье Улава.

– Ты и так немало выпил, – пробормотал Улав. Эйнар был уже под хмельком. Громко же он молвил: – О, с вами я знаком давно. А пить за наше родство… по мне, лучше повременить, покуда я не сговорюсь с твоим отцом о примирении.

– Хорошо уж то, что отец пришел к согласию с епископом, после того, как тот, можно сказать, взял тебя на воспитание, – елейным голоском молвил Эйнар. – До чего же радостно смотреть на столь преуспевающих в науках юнцов! Теперь-то ты понимаешь, что иной раз приличествует ждать? Владыка весьма красноречиво проповедовал долготерпение во время адвента. Это из его проповедей ты набрался премудрости?

– Ясное дело, – отвечал Улав. – Ты ведь знаешь, для меня подобная премудрость внове, потому-то я и боюсь о ней позабыть.

– Так я напомню о том, слышь? – засмеялся Эйнар.

Улав снова сделал вид, будто собирается встать из-за стола, но Арнвид усадил его на скамью.

– Так-то ты держишь слово, что дал добрым братьям? – упрекнул он Эйнара. – Здесь, в усадьбе, нам должно сохранять мир.

– А разве я не в мирном расположении духа? Уж в кругу-то родичей можно малость и пошутить!

– А я и не ведал, что нахожусь в кругу родичей, – с досадой пробормотал Арнвид.

– Что ты сказал?

Арнвид не состоял в родстве с потомками Туре из Хува, прижитыми им с его полюбовницей Боргхильд. Но он совладал с собой, поглядев на латников сынов Колбейна и на прислуживавшего за столом послушника, который, потчуя гостей, с любопытством прислушивался к разговору.

– Здесь немало и таких, кто вовсе нам не родичи… – сказал Эйнар.

Тут Хафтур, сын Колбейна, попросил брата замолчать:

– Все мы, здесь сидящие, знаем Эйнара, и нам ведомо также: стоит ему хлебнуть хмельного, как он начинает дразнить людей и уже сам не свой. Но ты-то, Улав, должен теперь доказать, что ты уже взрослый; ныне, когда ты собираешься уехать отсюда и забавляться игрой в хозяина, негоже тебе дозволять Эйнару дразнить себя. Как в те времена, когда ты был малым ребенком… и плакал со злости.

– Плакал со злости… – Улав досадливо фыркнул. – Этого я никогда не делал! И играть в хозяина я и не думал, а просто собираюсь поехать домой и управлять своим имением…

– Ты, верно, знаешь толк в этом деле… – тихо сказал Хафтур.

Улав почувствовал себя так, будто сморозил глупость; он снова покраснел, как рак.

– Хествикен – настоящая усадьба хевдинга. Это самая большая родовая усадьба во всем приходе.

– Нет, вы только подумайте! – с невозмутимым видом сказал Хафтур. – Немало предстоит тебе дел, Улав-молодец… Но ты, верно, справишься. Только, знаешь, шурин, твоей Ингунн, думается мне, куда хуже придется. Неужто, по-твоему, она сладит с хозяйством в такой богатой усадьбе?

– Как-нибудь обойдется. Моей жене нет надобности самой трудиться, не покладая рук, – кичливо сказал Улав.

– Нет, где уж там, – все так же невозмутимо поддакнул Хафтур. – Воображаю, в какой роскоши будет жить Ингунн!

– Ну, это ты уж лишку хватил, пусть даже Хествикен – усадьба и немалая. И держится более всего рыболовным промыслом.

– Вот оно что! – сказал Хафтур. – Так, стало быть, ты хозяин большого рыболовного промысла там, на юге, в Викене?

Улав ответил:

– Не знаю, как теперь, я ведь столько лет не бывал дома. Но в старые времена так почиталось; я и подумываю теперь, как бы вновь взяться за дело. Я тут все хаживал с Асбьерном-священником и немало узнал про корабли и торговые сделки.

– Сдается, тебе эта наука и вовсе ни к чему, – улыбаясь, сказал Эйнар. – Видали мы, как ты управлялся с большими кораблями в гусином пруду у Ингебьерг.

Улав поднялся и вышел из-за стола. Теперь он понял: они все время насмехались над ним – и Хафтур тоже. Эта история с кораблями в гусином пруду у Ингебьерг… то была игра, которой он забавлял Халварда и Йона летом, когда дети во Фреттастейне ходили как неприкаянные и были вовсе заброшены.

– Не думаю, чтоб я унизил себя тем, – запальчиво сказал Улав, – что вырезал ножом несколько суденышек для детишек; никому, верно, и в голову не могло прийти, что я сам ими забавлялся… – Тут он спохватился: до чего глупо и ребячливо звучат его слова, и смолк.

– Ясное дело, нет, – ответил Эйнар, – а вообще-то, пожалуй, это чересчур детская забава для молодца, который уже совсем вырос и так обнаглел, что соблазнил сестрицу этих детишек. А вот то, что ты забавлялся с ней в стабуре на отшибе и сделал ей ребенка, – это более пристало мужчине…

– Полно врать! – в ярости вскричал Улав. – Сразу видать, в тебе рабья кровь течет, коли ты можешь нести такой подлый вздор о своей кровной родственнице… Ни о каком ребенке мне неведомо, но коли бы он и народился, так нечего бояться, что мы станем просить вашего отца вскормить его. Мы знаем, не в его обычае это.

– А ну замолчи! – перебил Улава Арнвид. Выскочив из-за стола, он подошел к нему. – И вы заткните свои глотки, – повернулся он к другим. – «Пристало мужчине», – ты говоришь. А вы считаете достойным мужчины то, что сидите здесь и лаетесь, как собаки, после того как Колбейн, ваш отец, пошел на примирение! Ты же, Улав, будь разумнее и не давай раззадоривать себя.

Но теперь и сыны Колбейна, и Халвард вышли из-за стола, – они были вне себя от гнева на Улава за его последние слова. Колбейн в юности дал ложную присягу, отказавшись от отцовства, но уже в ту пору ходила грязная сплетня об этом деле, а когда мальчик превратился во взрослого мужчину, многие думали, что он прямо-таки до неприличия похож на Колбейна.

– Сам заткни глотку, Арнвид, – сказал Хафтур, он был довольно трезв. – По правде говоря, твое участие в этом деле таково, что тебе же лучше, коли мы не станем о нем судачить. Но Улаву придется стерпеть наши слова: даже если я допущу это примирение вместо кары, которой он заслуживает, ему нечего и ожидать, что мы примем его как желанного гостя в нашем роду.

– Нет, желанным гостем в нашем роду тебе никогда не бывать, мой Улав… – сказал, злобно ухмыляясь, Халвард.

– Говорите за самих себя, а не за весь род, – прервал его Арнвид. – Не то Колбейн предложит Улаву в жены вместо Ингунн твою сестру Боргхильд, Халвард!

– Лжешь ты! – вскричал Халвард.

– Может, и лгу, – отвечал Арнвид. – Да только Колбейн мне сказал, что собирался это сделать.

– А ну, Арнвид, заткни-ка глотку, – повторил Эйнар, – твоя дружба с Улавом нам известна. Тебе несдобровать, коли мы станем доискиваться, как ты ему пособлял в этом деле. Ты ничего не пожалел для своего полюбовника – даже родственницу свою, почти ребенка, отдал ему в наложницы…

Арнвид угрожающе склонился к сыну Колбейна:

– Прикуси язык, Эйнар!..

– Нет, пусть дьявол меня заберет, коли я испугаюсь этого дохлого школяра… Сдается мне, неплохую сагу можно сложить о твоей дружбе с этим белолицым юнцом. Слыхали мы не раз сказы о том, какова дружба, коей вас обучают в церковных школах…

Арнвид схватил Эйнара и стал выкручивать ему руки до тех пор, пока тот не рухнул на колени, издавая проклятия и стоны от боли и ярости. Тут между ними встал Хафтур.

Латники сынов Колбейна по-прежнему пристыли к месту; видать, не больно им хотелось вмешиваться в перебранку господ. Эйнар, сын Колбейна, снова поднялся и, тихо и злобно ругаясь, потирал, вытягивая, руки и ноги, Улав стоял, переводя взгляд с Арнвида на Эйнара. Он, казалось, еще не все понимал, но чувствовал себя так, как будто чья-то рука крепко сжала его сердце. В какую страшную трясину втянул он своего друга! Такого все же он никак не ожидал; сыны Колбейна осыпали Арнвида градом злых насмешек, готовы были с него живого кожу содрать. Улаву было больно глядеть ему в лицо; тем более – он не понимал, что написано на этом лице. В душе Улава ярким пламенем вспыхнул гнев, и это пламя уничтожило в нем все другие чувства…