Адальберт Штифтер - Бабье лето Страница 33

Я снова пошел напрямик домой. Там я обошел сад, сказал несколько ласковых слов нашей дворняге, которая приветствовала меня прыжками и радостным воем, и провел некоторое время с матерью и сестрой. Затем заглянул во все комнаты нашего жилища, особенно в комнаты со старой мебелью, книгами и картинами. Они показались мне почти убогими.

Вскоре пришел отец. Стол был сегодня накрыт для ужина в комнатке, увешанной старым оружием и обвитой плющом. Окна можно было не затворять до самого вечера. Поскольку за время моей отлучки в город мой чемодан и мои ящики уже доставили с пристани, я велел отнести в эту комнату привезенные мною подарки: для матери несколько редких горшков и другую посуду, для отца улитковый камень особой величины и красоты, разные куски мрамора и часы семнадцатого века, а для сестры — обыкновенный эдельвейс, засушенную горечавку, шелковый крестьянский платочек и серебряную нагрудную цепочку, какие носят в некоторых горных селениях. В эту же комнату принесли и то, что приготовили в подарок и мне: рукодельные работы матери и сестры, среди них особой красоты дорожную сумку, затем всякого рода карандаши, распределенные в коробочке по степени твердости, замечательные ручки для перьев, гладкую бумагу, а от отца — атлас гор, о котором я уже несколько раз упоминал и который он теперь мне купил. После того как все было с радостью преподнесено и принято, мы сели за стол, сегодня вечером только мы одни, как то постепенно стало обычаем при моем возвращении после долгого отсутствия. Подали кушанья, которые мать считала моими любимыми. Тепло, непритворная любовь, какие можно найти в каждой дружной семье, были мне после долгого одиночества необычайно отрадны.

После того как поговорили обо всем, что прежде всего занимало родственников, и о том, что произошло в самое последнее время, после того как мне описали всю жизнь дома в мое отсутствие, пришлось и мне рассказать о моем путешествии. Я объяснил его цель, сказал, где побывал и что сделал, чтобы ее достигнуть. Упомянул я и о старике и рассказал, как попал к нему, как хорошо был им принят и что там увидел. Я высказал предположение, что он, судя по его говору, может быть родом из нашего города. Отец порылся в памяти, но не мог припомнить никого, кто соответствовал бы моему описанию. Город велик, заметил он, мало ли с кем из его жителей он не был знаком. Сестра заметила, что, может быть, из-за окружения, в каком предстал мне этот старик, я увидел и изобразил его в каком-то другом, особом свете, отчего и трудно его узнать. Я возразил, что не сказал ничего, кроме того, что видел, и видел так ясно, что мог бы даже написать это красками, будь я в обращении с ними ловчее. Решили, что со временем, наверное, все выяснится, коль скоро он пригласил меня посетить его снова, а я, разумеется, так и поступлю. То, что я не спросил напрямик его имени, все мои родные одобрили, поскольку он сделал нечто гораздо большее — принял и приютил меня, не справляясь ни о моем имени, ни о моем происхождении.

В ходе разговора отец подробнее осведомился о разных предметах в доме старика, упомянутых мною, особенно расспрашивал он меня о мраморах, о старинной мебели, о разных изделиях, о скульптурах и книгах. Мраморы я мог описать ему довольно точно, старинную мебель, пожалуй, тоже. Отец пришел от этого описания в восторг и сказал, что для него было бы большой радостью увидеть такие вещи собственными глазами. О разных изделиях я мог рассказать уже меньше, о книгах тоже немного, и уж меньше всего, почти ничего — о скульптурах и картинах. Отец на этом и не настаивал и долго на этих последних предметах и не задерживался, а мать заметила, что хорошо бы ему как-нибудь выбраться в Нагорье и самому взглянуть на вещи моего нового знакомого. А то он, отец, слишком долго сидит теперь в своей конторе, в последнее время он ходит туда и вечерами и часто задерживается там до ночи. Поездка очень взбодрила бы его, а старик, который так приветливо встретил сына, конечно, оказал бы и отцу радушный прием и, как знатоку, показал бы свои коллекции еще охотнее, чем любому другому. Таким образом он мог бы, пожалуй, и приобрести что-нибудь для своих собраний старинных вещей. Если он будет вечно ждать, чтобы кончились срочные дела, не желая положиться на своих более молодых помощников, он вообще никуда не тронется: срочные дела всегда найдутся, а его недоверие к способностям молодых людей растет тем больше, чем старше он становится и чем больше старается делать все сам.

Отец отвечал, что не только отправится как-нибудь в путешествие, но в один прекрасный день и вовсе уйдет на покой, оставив коммерческую деятельность.

Мать ответствовала, что это будет как нельзя лучше и что ей этот день покажется второй свадьбой.

Теперь я должен был назвать отцу отдельные сорта дерева, которые пошли на инкрустации, полы и резные украшения в доме роз. Сделал я это довольно хорошо, ибо при осмотре дома думал об отце и запомнил больше, чем то случилось бы при других обстоятельствах. Я должен был также описать ему, в каком порядке сочетаются эти сорта дерева, какие они образуют узоры и есть ли прелесть в таком сочетании линий и красок. Еще я должен был подробно рассказать о сортах мрамора в коридоре и в зале — как они связаны, какой сорт граничит с другим и как они тем самым оттеняют друг друга. Я часто брал бумагу и карандаши, чтобы наглядно представить увиденное. Отец продолжал задавать мне вопросы, и благодаря их целенаправленной последовательности я смог ответить на них лучше, чем мне думалось.

Мы сидели допоздна, пока мать не напомнила, что пора на покой, после чего мы покинули оружейную комнату и разошлись спать.

На следующий день я принялся готовить свое жилище к зиме. Я постепенно разобрал привезенные с собой вещи и расставлял их привычным образом, стараясь сохранить прежний порядок. На это занятие ушло несколько дней.

В первое воскресенье после моего приезда устроили торжественный обед в честь этого события. Пригласили всех помощников отцовской торговли, подали лучшие кушанья и лучшее вино. Присутствовали и старики, муж и жена, которые были нашими соседями в темном городском доме, их пригласили на этот обед потому, что они очень любили меня и соседка сказала, что я когда-нибудь стану большим человеком. Такие обеды вошли в обычай уже несколько лет назад, и эти старики каждый раз бывали на них.

Наведя у себя в комнатах некоторый порядок, я навестил своих друзей в городе и начал снова проводить вечерние часы в книжной лавке, ставшей любимым моим местопребыванием. Когда я шел по городским улицам, все, что я узнал от того гостеприимного старика, казалось мне вычитанным из каких-то сказок. Но когда я возвращался домой и входил в комнаты со старинными картинами и предметами, все это снова становилось реальностью и могло быть сопоставлено со здешним убранством.

Наконец следы, всегда неразрывно связанные с возвращением домой из долгого путешествия, особенно когда привозишь с собой множество предметов, которые надобно разобрать, — наконец следы эти исчезли из моей комнаты, книги мои стояли и лежали наготове, инструменты и рисовальные принадлежности находились в том порядке, в каком им следовало быть зимой. А зима эта была уже довольно близка. Последние ясные дни поздней осени, так часто выпадающие на долю нашего города, миновали, и пришла туманная, мокрая и холодная пора.

В нашем доме в мое отсутствие произошла перемена. Моя сестра Клотильда, которая до сих пор всегда была ребенком, вдруг стала взрослой девушкой. Я сам, возвратясь, очень этому удивился, она показалась мне даже немного чужой.

Эта перемена принесла на предстоящую зиму и перемену в наш дом. Для столицы большой империи наша жизнь была до сих пор очень простой, чуть ли не деревенской. Круг семей, с которыми мы водили знакомство, был неширок, да и в нем встречи ограничивались визитами по какому-нибудь случаю и играми детей в саду. Теперь стало иначе. К Клотильде приходили подруги, с чьими родителями мы имели связь, а у тех были, в свою очередь, родственники и знакомые, с которыми мы постепенно установили какие-то отношения. К нам приходили гости, мы музицировали, читали вслух, и мы ходили в гости, где тоже развлекались музыкой и тому подобным. Обстоятельства эти, однако, не повлияли на наш дом так существенно, чтобы он вообще преобразился. Кроме друзей, которые у меня уже были и к чьим обычаям я уже привык, я приобрел новых. У них были большей частью совсем другие, чем у меня, интересы, и мне казалось, что они почти во всем превосходят меня. Они тоже считали меня человеком необычным, прежде всего потому, что воспитание в нашем доме было иным, чем в других домах, и еще потому, что я занимался другими вещами, чем те, к которым они устремляли свои желания. Я полагал, что они из-за моей странности уважали меня меньше, чем друг друга.

Они оказывали моей сестре всяческие знаки внимания и старались ей понравиться. Принимали в нашем доме только тех молодых людей, с чьими родителями мы были знакомы домами и чье поведение не вызывало никаких опасений. Моя сестра не знала, что они хотят ей понравиться, и не обращала на это внимания. Мне же в те дни, когда я думал, что сестра выйдет когда-нибудь замуж, приходило на ум всегда одно и то же — что муж ей нужен такой, как наш отец.