Геннадий Красухин - Мои литературные святцы Страница 33

Мне, пушкинисту, нравятся её пушкинские вещи – не только научные (а она писала и их – работала сотрудником литературного музея Пушкина), но художественные: повесть «Цвет тёмного мёду. Платье для госпожи Пушкиной», рассказ «У Войныча на мельнице».

Умерла она 29 октября 2004 года, почти в 96 лет: родилась 31 декабря 1908. Но любопытно, что писала до самой смерти. И прекрасно писала.

30 октября

По-моему не было ни одной конференции в Болдине, в какой не принял бы участия Всеволод Алексеевич Грехнёв (родился 30 октября 1938 года). Он обожал выступать на них. И печатал свои статьи в авторитетном издании «Болдинские чтения», в котором неизменно участвовал.

Пушкинистом он был отменным. «Мир пушкинской лирики», «Болдинская лирика А. С. Пушкина», «Лирика Пушкина. О поэтике жанров», «Этюды о лирике Пушкина», «Словесный образ и литературное произведение», «В созвездье Пушкина» – это только книги. Статей по Пушкину написал больше сотни.

Но он занимался не только Пушкиным. Работы профессора Нижегородского государственного университета В. А. Грехнёва о Тютчеве, Баратынском, Фете, Жуковском известны в научном мире.

Он был лауреатом премии города Нижнего Новгорода в области науки. Интересно, присуждает ли Москва филологам премию в области науки? Я об этом не слышал.

Умер Всеволод Алексеевич 28 января 1998 года.

Вячеслав Леонидович Кондратьев, родившийся 30 октября 1920 года, первую свою повесть «Сашка» опубликовал сравнительно поздно – в 49 лет. Повесть приняли восторженно. Ясно было, что в литературу пришёл ещё один настоящий писатель. Кондратьев писал о войне, на которой воевал, на которой был дважды ранен и которую закончил лейтенантом.

Он окончил Полиграфический институт. И занимался работой художника-оформителя. Но литературу писал. Не только прозу.

Стихи его, быть может, и не совершенны по отделке. Но они – как оголённые провода:

          Илье Лапшину

Ты не ходил ещё, товарищ, по дорогам,

По которым прошла война,

По которым в молчании строгом

Трое суток идём мы без сна.

Ты не знаешь, как в вьюгу метельную

На привалах мы валимся в снег…

И какую тоску беспредельную

На войну несёт человек…

Так и кажется – эта дорога —

Твой последний, предсмертный путь,

И что мы уж дошли до порога,

За которым – ничто и жуть.

Мы идём от усталости шатко

И мечтаем лишь об одном:

Чтоб навстречу попалась хатка —

Не сожжённая и с огоньком.

Но кругом – только снег порошею,

Но кругом – только серая мгла…

Мы идём среди страшных и брошенных

Деревенек, сожжённых дотла.

Но колонна идёт… Упорная,

Растянувшись змеёй на снегу,

Хоть качаясь, походкой неровною —

Но – вперёд. И всё ближе к врагу.

И дошли… когда стал уж поблескивать

На плече автомат-пистолет

От взвивающихся в окрестностях

Бело-лунных немецких ракет.

А в другом конце – пожарище

В красных заревах кровяных…

Никогда не забыть мне, товарищ

Иллюминацию… передовых…

Вот и проза его написана в той же тональности.

«Сашку» в 1981-м экранизировали. На мой вкус, удачно. Режиссёр Александр Сурин сумел передать поэтику повести о сельском парнишке, которому пришлось участвовать в одном из самых страшных сражений начала войны – в Ржевской битве. И не просто участвовать, но сохранить свой человеческий облик. Благородный облик.

После «Сашки» Кондратьев печатался много. Чаще всего в журнале «Знамя».

Выходили книги. «Сашка: Повести и рассказы» (1981), «Селижаровский тракт: Повести и рассказы» (1985), «На поле овсянниковском: Повести и рассказы» (1985), «Красные ворота: Повесть, роман» (1988).

Выходили фильмы. «Привет с фронта» (1983), «Брызги шампанского» (1988).

Виктор Астафьев назвал всю прозу Кондратьева «ржевским романом». Точное определение! Мне вообще кажется, что кондратьевский герой словно продолжил монолог героя стихотворения Твардовского «Я убит подо Ржевом». Они находятся в определённом духовном родстве.

Разумеется, все рассказы, повести и романы Кондратьева автобиографичны. Во всяком случае, много своего личного писатель отдал лейтенанту Володьке, действующему в повестях «Отпуск по ранению», «Встречи на Сретенке» и в романе «Красные ворота».

В перестройку и после Кондратьев активизировал свою гражданскую позицию. Был избран сопредседателем Союза писателей Москвы, стал членом Русского ПЕН-центра, в мае 1993 года избран Президентом АО «Дом Ростовых».

Увы, 24 сентября 1993 года он погиб в результате несчастного случая.

«Из восьмидесяти одного года своей жизни Надежда Мандельштам девятнадцать лет была женой величайшего русского поэта нашего времени, Осипа Мандельштама, и сорок два года – его вдовой», – так начал свой некролог Иосиф Бродский, сразу же сообщив о Надежде Яковлевне самое существенное: да, после гибели мужа она исполняла своё призвание как вдова.

Но перед этим были девятнадцать лет совместного их проживания.

Она (родилась 30 октября 1899 года) была вызвана на совместный допрос с арестованным 16 мая 1934 года мужем. Ей было предложено сопровождать мужа в ссылку в Чердынь, к которой его приговорили на 3 года. Она отправилась и с тревогой наблюдала психическую болезнь, какая охватила в ссылке Осипа Эмильевича и о какой она сообщала друзьям в надежде на их хлопоты по освобождению. После письма Бухарина Сталину чете предложено выбрать любой город, кроме 12 крупных (столицы, столицы союзных республик и т. п.). Мандельштамы выбрали Воронеж.

Всё это, как и последующие за этим события, Надежда Яковлевна описала в своих «Воспоминаниях».

После нового ареста Мандельштама в ночь с 1 на 2 мая 1938 года, этапирования на Дальний Восток, где Осип Эмильевич погиб в пересыльном лагере, она посвящает свою жизнь сохранению наследия мужа.

Боясь обысков и изъятия рукописей, она заучивает наизусть его стихи и прозу.

Начало войны застало её в Калинине, откуда она с матерью была стремительно эвакуирована в Среднюю Азию. Удалось захватить с собой только часть архива Мандельштама. Беженки приезжают в Кара-Калпакию, оттуда в колхоз Джамбульской области, где весной 1942 года их обнаруживает брат Надежды Яковлевны Евгений Яковлевич Хазин. При содействии А. А. Ахматовой летом 1942 года они перебираются в Ташкент, где в 1943-м умирает Вера Яковлевна, мать Надежды Яковлевны. В Ташкенте она экстерном сдаёт экзамены за университет и с мая 1944-го работает в Среднеазиатском государственном университете преподавательницей английского языка.

В 1949-м ей удаётся перебраться в Ульяновск. Она преподаёт английский язык в местном пединституте, откуда в феврале 1953-го её увольняют в рамках кампании борьбы с космополитизмом. Смерть Сталина помогла её избежать более страшных последствий.

Её судьбой заинтересовывают влиятельного поэта Алексея Суркова. Благодаря его посредничеству она получает место преподавателя в Читинском пединституте, где работает с сентября 1953 по август 1955.

С сентября 1955 по 20 июля 1958 она заведует кафедрой в Чебоксарском педагогическом институте. В 1956 году под руководством В. М. Жирмунского защитила кандидатскую диссертацию по английской филологии на тему «Функции винительного падежа по материалам англо-саксонских поэтических памятников».

Летом 1958-го выходит на пенсию и перебирается в Тарусу, калужский городок, отстоящий на 101 км от Москвы. Здесь селятся бывшие политзаключённые. Сюда приезжает диссиденствующая интеллигенция. Здесь живёт К. Г. Паустовский, ставший её неформальным лидером. Благодаря Паустовскому в Калуге в 1961 году издаётся сборник «Тарусские страницы», где Надежда Яковлевна печатается под псевдонимом Яковлева.

В 1962 году, поскольку пенсии не хватало на жизнь, Надежда Яковлевна устраивается преподавателем факультета иностранных языков в Псковский педагогический институт. Здесь, в Пскове, общается со священником Сергеем Желудковым и со своими коллегами Е. Майминым и С. Глускиной.

В ноябре 1965-го ей удаётся перебраться в Москву в однокомнатную квартиру на Большой Черёмушкинской улице.

Снова процитирую из некролога Бродского. Закончу обширной цитатой из него, сообщив на прощание, что умерла Надежда Яковлевна 29 декабря 1980 года:

Десятилетиями эта женщина находилась в бегах, петляя по захолустным городишкам великой империи, устраиваясь на новом месте лишь для того, чтобы вновь сняться при первом же сигнале опасности. Статус несуществующей личности постепенно стал её второй натурой. Она была небольшого роста, худая, с годами она усыхала и съёживалась больше и больше, словно в попытке превратить себя в нечто невесомое, что можно быстренько сложить и сунуть в карман в случае бегства. Также не имела она совершенно никакого имущества: ни мебели, ни произведений искусства, ни библиотеки. Книги, даже заграничные, никогда не задерживались у неё надолго: прочитав или просмотрев, она тут же отдавала их кому-нибудь, как, собственно, и следует поступать с книгами. В годы её наивысшего благополучия, в конце шестидесятых – начале семидесятых, в её однокомнатной квартире на окраине Москвы самым дорогостоящим предметом были часы с кукушкой на кухонной стене. Вора бы здесь постигло разочарование, как, впрочем, и тех, кто мог явиться с ордером на обыск.