Книга о Ласаро де Тормес - Автор Неизвестен Страница 33

Видя это, мы приказали трубить в рожки, дабы собрать всех наших, рассыпавшихся по полю боя, воедино, что они, заслышав сигнал, и исполнили; и столь велика была радость тех, кто видел вновь своего капитана живым и здоровым, кто едва верил в победу, одержанную над врагом, ибо она казалась чудом (да таковым и была), ибо все убитые были слугами и приживальщиками проклятого дона Индюка, каковым тот, во всём им доверяя, и приказал стеречь благонравного Лиция; и все они получили то, чего Лицию сами желали, — вещь, вполне объяснимая, ибо у дурного сеньора слуги такие же, как и он сам; напротив, если господин милостив, добр и благонравен, то и слуги его стараются ему подражать, становясь благонравными и доблестными, дружить с правосудием и жить в мире, на чем земля и держится.

Ну а что до нас, то, видя, что сражаться нам не с кем, благонравный Лиций и все прочие громогласно начали вопрошать меня, что же делать дальше, ибо все были готовы следовать моему совету и разумению, каковые им представлялись наиболее верными.

— Ежели вы желаете знать мое мнение, доблестные сеньоры и мои мужественные товарищи и друзья, — отвечал я им, — то мне представляется, что Господь, который нам помог в нашем главном деле, поможет и во второстепенном, так как я прежде всего верю, что эта победа и наше везенье нам даны для того, чтобы мы стали вершителями правосудия, ибо нам известно, что дурных людей ждут ненависть и наказание. И было бы несправедливым, чтобы наибольший из злодеев, погубивший столько народу, оставался в живых, ибо мы знаем, что жизнь свою он потратил на дурные дела и предательства. Посему, если вы, сеньоры, согласны, отправимся за ним и сотворим с ним то, что он хотел сотворить с нами, ибо я не раз слышал: «Врагу пощады нет». Ибо многие великие начинания оказались безуспешными, а те, кто их затевал — неудачниками, так как не довели их до конца; если не согласны, спросите великого Помпея[138] и многих других, поступивших ему подобно, ибо не всякому предоставляется такая же возможность. И подобно тому, как мы добыли себе свободу уже содеянными делами, защитим ее тем, что нам предстоит сделать.

Все громозвучно изъявили согласие и готовность, пока злодей не сбежал, схватить его. С этой решимостью, в строевом порядке и всячески поспешая, мы прибыли к дому предателя, до которого к этому часу уже дошли огорчившие его новости об освобождении нашего военачальника и о великом побоище, учиненном его войску. Его горести усилились вдвойне, когда в его покои вошли с известием, что его дом окружен, что все его защитники пали, и сколь жестоким и невиданным способом ведем мы сражение. Он был по природе труслив, и видит Бог, что я не клевещу и не злобствую, а говорю так, ибо был его трусости свидетелем; и когда он узнал о случившемся, то должен был струсить еще больше, ибо с трусами — в противоположность отважным — так, как правило, и бывает. А посему он впал в такое уныние, что не смог ни бежать, ни защищаться.

Окружив дом, Лиций и я как сопровождающий, не встретив никакого сопротивления, вошли внутрь, где и нашли предателя, почти столь же безжизненного, каким его и оставили; при всём том до последней минуты он хотел быть верным своему ремеслу — но не военачальника, а изменника и притворщика. Ибо, когда он увидел нас, пришедших по его душу, то сладким голоском и с фальшивой улыбкой, изображая радость, сказал:

— Дорогие друзья, чему я обязан такой радостью?

— Вражина, — отвечал Лиций, — мы пришли расплатиться с тобой за твои дела.

И как тот, кому было нанесено глубокое оскорбление и кто был ввергнут в страшную опасность, он не стал разводить с предателем речей, но приблизился к нему и три или четыре раза пронзил его шпагой. Мне, да и никому другому, не пришлось ему ни помогать, ни споспешествовать, ибо в том не было нужды, а также поскольку того требовала честь Лиция; и вот таким образом, малодушно и трусливо, скончался дон Индюк, получив заслуженное воздаяние за свои дела.

Мы вышли из его дома, не причинив тому никакого ущерба — а там было чем поживиться, ибо хозяин его был хоть и дурен, но не дурак и к тому же не отличался верностью, какую приписывают Сципиону. Сей муж, будучи обвинен иными в том, что в Африканской войне у него были собственные большие интересы, поклялся перед своими богами, являя всем множество ран на своем теле, что войны, в которых он сражался, не принесли ему никакого дохода;[139] этих-то ран и клятв не смог бы ни показать, ни принести наш враг-злодей, ибо в любой войне присваивал большую часть захваченного, да к тому же лучшую, а худшую уделял королю; был он весьма богат и целехонек, думается мне, потому, что до часа смерти на чешуе его не было ни царапинки, ибо он остерегался в бою занимать опасные позиции, а как благоразумный военачальник наблюдал издали, как идет сражение. А говорю я об этом потому, чтобы вы не подумали, будто мы корыстолюбивы и явились к нему домой за его добром, а не для того, чтобы отомстить за содеянное им зло.

К этому времени все тунцы-придворные, а также другие находящиеся в столице рыбы, как местные, так и иноземцы, прибыли во дворец; коловращение толпы было столь велико, а шум и гам голосов столь устрашающ, что его услышал король в своих покоях и спросил, что происходит; и ему рассказали обо всём случившемся, что привело его в великий страх и трепет. Но, будучи наделен разумом, он подумал: «Храни тебя Господь от пращи и камня да от свирепого тунца-парня»[140], и порешил на шум не выходить, а также приказал, чтобы никто другой не покидал дворец, а, напротив, сделал запасы да ждал, что предпримет Лиций. И вот, насколько мне известно, собралось в королевском дворце и перед ним более пятнадцати тысяч тунцов, не считая тех самых разных рыб, каковые оказались там по своим делам. Но я думаю так, что если бы всё дошло до дела, то ничто ни тех, ни других не защитило бы. К тому же, «храни верность королю да