Сабахаттин Али - Дьявол внутри нас Страница 34

«Мы очень плохо поступаем, - рассуждала она сама с собой. - И я, и Омер… Я - бывшая ученица Бедри. Он любит меня и хочет, чтобы я была счастлива. Это я знаю наверняка. Омера он тоже любит. Может быть, это его единственный друг. Но правильно ли мы поступаем? Вот уже целый месяц он помогает нам деньгами. Однако одного взгляда на его костюм достаточно, чтобы понять, как он сам нуждается… Разве пристало нам, пользуясь его бескорыстной дружбой, жить за его счет? Когда еще поправятся дела Омера! И ему нелегко брать в долг у Бедри, не будучи уверенным, что в ближайшее время мы сможем расплатиться. Но Бедри просто трогателен. Он помогает нам так, словно обязан это делать… Какой он добрый!..

Он часто вспоминает о Балыкесире и отворачивает лицо, словно боится, что я прочту его тайные мысли. Но я все равно понимаю. Как бы он ни старался это скрыть, воспоминания переполняют его душу. А я обо всем забыла… Нет, не забыла, просто эти воспоминания не имеют для меня такого значения. Так ли это? Собственно говоря, что между нами было? Мы не сказали друг другу ни слова. Я помню только его взгляды. Помню, как он стоял за дверью класса и подолгу смотрел на меня. Глаза его горели, как огонь. А сейчас он почти всегда задумчив, печален… У него на руках больная сестра. Ему очень трудно живется; наверное, это тоже его мучает.

Раздался осторожный стук в дверь, и в комнату протиснулся Бедри. Маджиде встала и сделала шаг навстречу.

- Милости прошу!

- Спасибо. Омер еще не пришел?

В его тоне прозвучали одновременно и удивление, и едва заметное удовлетворение. Маджиде пододвинула ему стул.

- Нет, не пришел. Садитесь!

Он сел, как обычно, напротив нее. Было еще совсем светло, и они не включали свет.

Оба молчали. Маджиде глядела в лицо гостю, закусив нижнюю губу. Она боялась, как бы, против воли, не вырвались у нее жалобы. Он еще плохо представлял себе жизнь Маджиде и Омера и не успел разобраться в своих отношениях к этой семье. Хотя он давно знал и любил Омера, его женитьба, особенно женитьба на Маджиде, показалась Бедри странной, даже нелепой: слишком разные это люди, с такими непохожими характерами. Несмотря на видимость благополучия, Бедри был уверен, что их жизнь непременно даст трещину. Он искренне боялся этого. Больше всего он беспокоился за Маджиде. «Только бы этот сумасброд не навлек на нее беды! - думал он. - И как он посмел жениться?!» Правда, Маджиде никогда не жаловалась, хотя чувствовалось, что ей несладко. Отвечая на его расспросы, она уверяла, что довольна жизнью и счастлива, но Бедри почему-то не верил ей.

В последние два года жизнь Бедри была полна забот и горестей, и он на некоторое время забыл о Маджиде. Лишь когда он побывал в Балыкесире, побродил по школе и заглянул в свой бывший музыкальный класс, сердце его больно сжалось: школьницы в черных передниках, проходившие по коридору, напомнили ему ту девушку, которая составляла смысл его жизни два года тому назад. Даже самые незначительные переживания способны были вызвать сильные волнения в его душе. Когда он снова встретил Маджиде в городском саду, воспоминания ожили в нем с прежней силой.

Он хотел быть честным по отношению к Омеру, своему старому другу, и не желал ничего скрывать от него. Но что он мог сказать? Ведь между ним и Маджиде ничего не было! И сейчас его отношение к жене Омера мало чем отличалось от того дружеского участия, которое он питал к нему самому. Может быть, немного сильнее, немного нежнее, - и только! Так должно было быть. Бедри работал с утра до вечера и половину своего заработка отдавал Омеру с Маджиде не потому, что не хотел видеть Маджиде в нужде, но и ради Омера, чтобы не ставить его в неловкое положение перед женой. Бедри боялся, как бы безденежье не выбило Омера из колеи. Бедри был обязан заботиться о своей больной сестре, но эта забота тяготила его. Ему надоело быть рабом своих домашних, их нужд, их желаний. А вот Омеру и Маджиде он помогал с чувством радости. Он испытывал эгоистическое удовлетворение от того, что делал доброе дело, и, когда ему удавалось выручить друзей из затруднений, он радовался вместе с ними. Он ничего не требовал взамен. В его жизни, состоявшей, казалось, лишь из труда и забот, появился какой-то смысл, и это было для него достаточной наградой. И потом, он мог сидеть рядом с Маджиде, которая хотя и скрывала от него свои огорчения и заботы, но тем не менее была ему очень близка… Ходить гулять вместе с ней… Встречаясь глазами, замечать в ее взглядах отражение прежней дружбы и чувствовать, что жизнь стала осмысленной. Разве это так уж мало?

Прошло, наверное, много времени, а они по-прежнему молча сидели друг против друга. В комнате стало так темно, что они едва различали лица друг друга. Но каждому думалось, что другой догадывается о его мыслях, и поэтому не решались зажечь свет, взглянуть друг другу в лицо.

В прихожей послышались медленные, приглушенные ковром шаги, дверь отворилась, вошел Омер. Пока он шел по лестнице, глаза его привыкли к темноте, и ему хорошо была видна вся комната, озаренная светом уличного фонаря. Он переводил ничего не понимающий взгляд с Бедри на жену.

Маджиде встала и, пройдя совсем рядом с ним, щелкнула выключателем.

- Ты опять опоздал… Бедри-бей ждет целый час!

Ослепленный красным светом абажура, Омер замигал. Маджиде пристально посмотрела на него и отпрянула: она никогда еще не видела Омера таким. Вначале она подумала, что он пьян. На нем просто лица не было. Маджиде не видела его таким даже тогда, когда он бывал очень пьян, и это еще больше испугало ее. Щеки Омера ввалились, углы рта опустились, как у человека, готового на все, глаза стали мутные, усталые, а безвольно повисшие руки дрожали. Он то и дело закрывал глаза, под кожей на щеках играли желваки - было видно, что он пытается овладеть собой. Он сделал шаг вперед, подтянул к себе стул и рухнул на него. Бедри и Маджиде бросились к нему.

- Что с тобой, Омер?

Он ничего не ответил и опустил голову на руки. Прошло несколько минут, Омер вдруг поднял голову и огляделся, дико вращая глазами. Казалось, он только сейчас заметил, что в комнате кто-то есть. Взглянув на Бедри, он почти шепотом произнес:

- Ты здесь?

Этот абсолютно лишенный смысла вопрос напугал Бедри. Он положил Омеру руку на плечо.

- Что с тобой, Омер? Мы ничего не понимаем. Омер переводил взгляд с Маджиде на Бедри, потом,

словно в голову ему пришла неожиданная мысль, глухо спросил:

- Кто это «мы»? Ты и вот эта? - Он показал на жену. - С каких пор вы называете себя «мы»?

Маджиде раскрыла рот, точно у нее вырвался беззвучный крик, потом сделала шаг и протянула руку, собираясь закрыть Омеру рот. Он вскочил, схватил Бедри за воротник и произнес совсем другим, мягким, даже заискивающим тоном:

- Ты мой товарищ, не так ли? Бедри был по-прежнему спокоен.

- Омер, что случилось? - просто спросил он. - Последнее время ты стал такой замкнутый. Посмотри, до чего ты дошел. Ты сходишь с ума, образумься!

- Ты хороший человек, - все так же мягко продолжал Омер. - Очень хороший товарищ. - В его голосе зазвучала горечь. - А в последнее время ты стал нашим покровителем и, к чему скрывать, может быть, даже благодетелем… Если кому-нибудь на свете можно верить, так это тебе. - Он обернулся к жене: - Верно, Маджиде?

Та, не отвечая, смотрела ему в лицо. Было ясно, что эта сцена мучительна для нее. Не замечая этого, Омер снова обратился к Бедри:

- Можно ли на тебя положиться? Не ошибусь ли я, если в трудную' минуту буду рассчитывать на твою помощь? Скажи!

Бедри медленно снял его руку со своей шеи.

- Оставь это, - сказал он ласково. - Если тебе что-нибудь нужно, скажи… Снова нет денег?

Этот вопрос будто подхлестнул Омера. Сложив руки за спиной, он приблизил свое лицо к Бедри:

- Ах, так? Ты сразу же о деньгах? Возможно… Возможно, у меня нет денег. Конечно, деньги - это все. Они дают людям возможность возвыситься, они же толкают в грязь… Деньги… Почем знать? Может быть, мне и впрямь нужны деньги. Ну, конечно, у меня в кармане нет и пяти курушей. Давай сюда!

Бедри опустил руку в карман. Вынул старый потемневший сафьяновый кошелек и раскрыл его. Омер, не отрываясь, следил за каждым движением товарища. Он видел, как тот оставил себе только мелочь, а все остальное - три бумажные лиры - выложил на стол. Омер пытливо смотрел на его руки, на лицо. Потом снова подтянул к себе стул и, опершись на спинку, пробормотал сквозь зубы:

- Прекрасно… А ты что будешь делать? Ведь у тебя ничего не осталось. К чему эта жертва, мой дорогой? Могу ли я поверить в такое бескорыстие? Вероятно, в другое время и поверил бы, но сегодня… Чего можно ждать от людей, кроме пакости! Кого вы оба хотите обмануть? Не смотрите на меня лживыми глазами! Этакий невинный вид может меня свести с ума! Я тоже умею строить невинные рожи! Но я знаю, что скрывается за такими гримасами. Понимаете? Я узнал, как подлы люди! Собственным носом ткнулся во всю их мерзость. Теперь даже личина святоши меня не обманет… Тебя, Бедри, я ни в чем не виню. Ты такой же, как и все мы. Не хуже и не лучше. Но только не стой передо мной с видом оскорбленной добродетели… Даже эти три лиры, что лежат на столе, не дают тебе на это права… Понимаешь? После того как я застал вас одних в темной комнате, мне смешно смотреть на ваши детски невинные физиономии! А вы что скажете, барышня? Наверное, считаете, что очень ловко все это проделали?..