Герман Мелвилл - Белый Бушлат Страница 34

Марк, третий, только ежился и кашлял под ударами. Он страдал какой-то легочной болезнью. Ему после наказания пришлось дать несколько дней освобождения. Но вызвано это было отчасти состоянием глубочайшей подавленности, в котором он пребывал. Порке он еще никогда не подвергался. До конца плавания он так и остался замкнутым и мрачным.

Четвертым и последним был Питер, парнишка с крюйс-марса. Он часто хвалился тем, что никогда еще не подвергался позорному наказанию у трапа. Еще накануне на щеках его играл обычный румянец, но сейчас он был белее привидения. В тот момент, когда его привязывали к люку и его ослепительно белая спина ходила ходуном от дрожи, он повернулся и бросил умоляющий взгляд на командира; но все его слезные мольбы и покаянные клятвы не помогли.

— Я бы самому господу вседержителю не простил, — крикнул капитан.

Четвертый боцман выступил вперед, и с первого же удара парнишка, вопя: «Господи, ой господи!», начал так извиваться и биться, что сдвинул с места люк и раскинул девять хвостов плети себе по всему телу. От следующего удара он взвыл, взметнулся вверх и забился как в припадке.

— Чего смотрите, боцманмат? — крикнул командир. — Бейте дальше!

И отсчитана была вся дюжина.

— Теперь уж мне все равно, чтó со мной будет! — произнес с налитыми кровью слезящимися глазами Питер, натягивая рубашку. — Выдрали раз, могут и другой выдрать, если им вздумается. Я им еще покажу.

— Свистать вниз! — крикнул капитан, и команда медленно разошлась.

Не будем несправедливы и поверим, как я, искренности некоторых командиров кораблей, утверждающих, что в исполнении повседневных обязанностей на корабле им всего больше претит необходимость применять телесные наказания, а применять их они считают своим долгом. Ибо скотом должен быть тот, кого подобные сцены не ранят до глубины души.

Перед тобой стоит человек, оголенный как раб и избиваемый хуже собаки. И за что, спрашивается? За поступки, в которых по существу нет ничего преступного и отнесенные к преступлениям лишь в силу законов, созданных произволом.

XXXIV

О некоторых вредных последствиях телесных наказаний

Есть ряд соображений, с особенной силой раскрывающих всю чудовищность телесных наказаний.

Один из доводов, выставляемый морскими офицерами в защиту последних, заключается в следующем: наказание это может быть применено мгновенно, оно не отнимает драгоценного времени, и с того момента, как матрос снова напялил на себя рубашку, с этим делом покончено. Всякий иной вид наказания был бы связан с большой возней и хлопотами, а, кроме того, матросу внушил бы преувеличенное мнение о важности собственной персоны.

Как бы возмутительно глупо это ни казалось, все так в действительности и есть. Но исходя из этого принципа, многие командиры кораблей часто пускают в ход плеть, благо она всегда под рукой. Если преступления не входят в компетенцию военного суда, все они расцениваются на один лад. Это то же самое, что уголовные законы в Англии шесть десятилетий тому назад, когда смертная казнь полагалась за сто шестьдесят различных видов преступлений: служанку, укравшую часы, вешали рядом с убийцей целой семьи.

Одним из самых обычных наказаний во флоте является лишение провинившегося чарки на день или на неделю. А так как большинство матросов чрезвычайно привержено к грогу, они считают это весьма чувствительным наказанием. Вам часто приходится слышать такие слова: «Уж лучше дышать не давайте, только дайте выпить».

Встречаются трезвые матросы, которые гораздо охотнее получали бы вместо чарки деньгами, но слишком часто их пугает мысль, что, откажись они от грога, их за какой-нибудь незначительный проступок вместо лишения выпивки могут подвергнуть экзекуции. Это, между прочим, является серьезным препятствием на пути насаждения трезвости во флоте. Но во многих случаях даже осушивание ненавистной ему чарки не может спасти осторожного матроса от позора. Ибо, наряду с экзекуцией по всей форме с применением плети, совершивший мелкий проступок рискует познакомиться с линьком, представляющим собой кусок выбленочного троса с узлом на конце, которым лупят без разбора, не скидывая рубахи с провинившегося, по любому поводу и в любой части корабля, стоит только командиру подать малейший знак. По особому приказу этого лица большинство боцманматов носит линек свернутым в шляпе, так чтобы сию же минуту огреть им любого нарушителя. Так во всяком случае было заведено на «Неверсинке». И до того недавнего времени, пока историк Бэнкрофт [167], бывший морским министром в президентство Поулка [168], официально не вмешался в это дело, вахтенным офицерам почти на всех кораблях предоставлялось право по собственному усмотрению налагать наказание линьком на любого матроса. И это несмотря на закон, гласящий, что право применять телесные наказания предоставлено исключительно командирам кораблей и военным трибуналам. Были даже случаи, когда какой-нибудь лейтенант в приступе ярости, вызванном избытком горячительных напитков, а то еще и сознанием, что его не любят или ненавидят матросы, приказывал глухой ночью выпороть целую вахту в двести пятьдесят человек.

Существует мнение, что даже сейчас имеются командиры кораблей, передающие право назначать наказание линьком своим подчиненным, и тем нарушающие закон. Во всяком случае твердо установлено, что флотские лейтенанты почти единодушно поносят Бэнкрофта за непрошенное ущемление узурпированных ими прав и изъятие из рук их линька. Тогда они предсказывали, что поспешное и необдуманное вмешательство морского министра приведет к падению всякой дисциплины во флоте. Но ничего подобного не случилось. Эти же офицеры готовы теперь поклясться, что не исполнившееся тогда пророчество исполнится теперь, если только вздумают отменить плеть.

Что же касается своеволия, с которым многие командиры кораблей нарушают точно сформулированные законы, выработанные Конгрессом для флота, можно привести следующий вопиющий пример: свыше сорока лет в американском Морском уставе существует пункт, запрещающий командиру корабля назначать более двенадцати ударов плетьми за один раз и за одну провинность. Если надо дать их больше, приговор должен быть вынесен военным судом. Однако уже почти полвека, как с законом этим не считаются, и притом почти совершенно безнаказанно. Последнее время, впрочем, благодаря усилиям Бэнкрофта и других, его стали держаться много строже, чем раньше. И теперь его, как правило, соблюдают. Все же, когда во время описываемого плавания «Неверсинк» стоял в одном из южно-американских портов, матросы с другого американского фрегата сообщили нам, что их командир назначает своей властью в отдельных случаях восемнадцать и даже двадцать плетей.

Небезынтересно отметить, что фрегат этот вызывал восторги местных дам своей ослепительной чистотой. Один из баковых сказал мне, что извел три больших складных ножа (стоимость коих была вычтена из его жалованья), скребя кофель-нагели и комингсы люков.

Удивительно, что, меж тем как вахтенные офицеры на американских военных кораблях так долго пользовались узурпированным правом наказывать матросов линьком, в английском флоте эти злоупотребления почти не наблюдались. И хотя капитан английского вооруженного судна имеет право по собственному усмотрению присудить виновного к бóльшему количеству плетей (кажется, к трем дюжинам), сомнительно, чтобы в английском флоте в настоящее время пороли столько же, сколько в американском. Рыцарственный виргинец Джон Рэндолф [169] из Роанока заявил в Конгрессе, что, когда его отвозил послом в Россию американский корабль, ему пришлось видеть на нем больше порки, чем у себя на плантации за десять лет, а у него было пятьсот африканских рабов. Из личных моих наблюдений явствует также, что, как правило, английские матросы не так недолюбливают свое начальство, как американские матросы. Причина, вероятно, кроется в том, что многие английские офицеры по общественному своему положению более привыкли приказывать; отсюда шканечный авторитет дается им гораздо легче. А вот грубый плебей, поднявшись до высоких должностей, благодаря талантам, которым плебейские свойства их обладателя нисколько не мешают проявиться, неизменно оказывается тираном для своей команды. Американские военные моряки часто наблюдали, как лейтенанты из южных штатов, отпрыски старинных виргинских родов, гораздо менее строги и при исполнении служебных обязанностей более вежливы и благовоспитанны в обращении, нежели средний северный офицер.

Согласно существующим законам и принятым во флоте порядкам, матрос, обвиненный в самом пустяшном нарушении, в коем он может быть совершенно неповинен, подвергается без суда наказанию, следы которого он вынужден носить до гроба, ибо опытному глазу военного моряка нетрудно распознать эти следы, оставленные кошками. И с такими-то отметинами на спине этот человек, созданный по образу и подобию всевышнего, должен явиться на Страшный суд. Однако истинное достоинство столь неуязвимо, что даже наказание у трапа не приносит ему бесчестия, хотя тайной причиной, побудившей иного злобного офицера подвести матроса под плеть, является желание унизить его и выбить гордость из человека, задевшего его самолюбие. Но это чувство врожденного достоинства, остающееся нетронутым, хотя тело снаружи и может быть покрыто шрамами на весь срок человеческой жизни, — одна из тех тайн, которые погребаются в самой святая святых его души, нечто ведомое только богу и ему и навеки незримое людям, которые тó лишь считают знаком позора, что различимо глазом. Однако какие муки должен претерпевать матрос, истекая кровью у трапа, да еще истекая в душе кровавыми каплями стыда! Неужели мы не имеем права со всею силою заклеймить позором эту гнусность? Так подайте мне руки все те, кто согласен со мной, и во имя того, кому уподобляется бичуемый матрос, зададим вопрос законодателям, по какому праву дерзают они осквернять то, что сам бог считает священным.