Уильям Коллинз - Армадэль. Том 2 Страница 34

Две горгоны[6] встали. Я твёрдо убеждена, что некоторые женщины имеют не только кошачьи лица, но и кошачьи хвосты. Я твёрдо убеждена, что хвосты этих двух кошек медленно раздулись под их юбками в четыре раза больше их должной величины.

«Мы были приготовлены к вашему гневу, мисс Гуильт, — сказали они, — но не к нечестивости. Желаем вам доброго вечера».

Итак, они оставили меня, и мисс Гуильт лишается покровительственного внимания окрестных жителей.

Желала бы я знать, что получится из этой пустяшной ссоры? Из этого получится одно, что я уже вижу. Слухи дойдут до ушей мисс Мильрой; она будет настаивать, чтобы Армадэль оправдался, а Армадэль убедит её в своей невинности, сделав новое предложение. Это, по всей вероятности, ускорит решение вопросов между ними, — по крайней мере, это ускорило бы мои дела. Если бы я была на месте мисс Мильрой, то сказала бы себе: «Завладею им, пока могу». Если завтра утром не будет дождя, я думаю, что опять прогуляюсь рано по парку.

Полночь. Так как я не могу принимать капель из-за предстоящей мне утренней прогулки, то я должна отказаться от всякой надежды заснуть и буду продолжать мой дневник. Даже приняв капли, я сомневаюсь, лежала ли моя голова спокойно на подушке нынешнюю ночь. Когда маленькое волнение после сцены с «покровительницами» прошло, меня стали волновать дурные предчувствия, которые оставили мало надежды при таких обстоятельствах заснуть.

Не могу вообразить, почему прощальные слова, сказанные Армадэлю этим старым скотом стряпчим, пришли мне на память? Вот они повторены в письме Бэшуда: «Любопытство кого-нибудь другого можно продолжать с того пункта, на котором вы и я остановились, и чья-нибудь другая рука может пролить свет на мисс Гуильт».

Что он хотел сказать этим? И что он хотел сказать после, когда нагнал старого Бэшуда на дороге и предлагал ему удовлетворить его любопытство. Или этот ненавистный Педгифт действительно полагает, что есть какая-нибудь возможность?.. Смешно! Мне стоит только взглянуть на это слабое старое лицо, и оно не осмелится приподнять свой мизинец, если я не велю ему. Чтобы он вздумал разведать мою прошлую жизнь, как бы не так! Люди, в десять раз его умнее и во сто раз искуснее, пробовали и остались при том, с чего начали.

Однако я не знаю, может быть, было бы лучше, если бы я воздержалась, когда Бэшуд был здесь намедни, и, может быть, было бы лучше, если бы я увиделась с ним завтра и высказала бы ему моё расположение, поручив ему сделать что-нибудь для меня. Не велеть ли ему присматривать за обоими Педгифтами и разузнать, нет ли возможности, чтобы они пытались возобновить свои отношения с Армадэлем. Это немыслимо, но если я дам старику Бэшуду это поручение, оно польстит его чувству важности относительно моих дел и в то же время выполнит превосходную цель отдалить его от меня.

Четверг, девять часов утра. Я только что вернулась из парка. Снова я оказалась верной предсказательницей: они опять сидели вдвоём так же рано, в том же уединённом месте, между деревьями. Мисс уже знала о моём посещении, и тон её был соответствующим.

Сказав о нашей беседе два-три слова, которые я обещаю ему не забывать, Армадэль применил тот самый способ убедить её в своём постоянстве, который — я знала заранее — он будет принуждён применить. Он повторил своё предложение на этот раз с большим эффектом. Последовали слезы, поцелуи и уверения. Моя бывшая ученица открыла наконец своё сердце самым невинным образом. Она призналась, что дом становится ей нестерпимым, что там ей чуть-чуть менее неприятно, чем в школе. Характер матери становится раздражительнее и несноснее каждый день! Сиделка, единственная особа, имевшая на её влияние, ушла, потеряв терпение. Отец все более и более погружался в свои часы и все твёрже решался отослать её из дома из-за неприятных сцен, происходивших с её матерью почти каждый день. Я выслушивала эти домашние признания в надежде услышать какие-нибудь планы о будущем, и моё терпение после немалого ожидания было наконец вознаграждено.

Первый совет (это было естественно с таким дураком, как Армадэль) подала мисс Мильрой. Она высказала мысль, которой, признаюсь, я не ожидала от неё: она предложила, чтобы Армадэль написал её отцу, и сделала ещё умнее: предупредила всякий риск, чтобы он не совершил какой ошибки, подсказав ему, что он должен был написать. Армадэль должен был выразить глубокое огорчение тем, что майор удалил его от себя, и просить позволения зайти в коттедж сказать несколько слов в своё оправдание. Вот и все. Письмо не должно было отсылаться в этот день, потому что ждали сиделок на место отказавшейся сиделки миссис Мильрой и принимать их и расспрашивать не расположит её отца — так как он не любит подобные вещи — снисходительно принять просьбу Армадэля. В пятницу надо послать письмо, а в субботу утром, если, к несчастью, ответ будет неблагоприятен, они могут встретиться опять.

«Мне неприятно огорчать моего отца: он всегда был так добр ко мне. И не будет никакой надобности обманывать его, Аллэн, если мы можем помирить вас с ним вновь».

Это были последние слова, сказанные маленькой лицемеркой, когда я оставила их. Что сделает майор, это покажет суббота. Я не буду об этом думать до тех пор, пока не наступит и не пройдёт суббота. Они ещё не обвенчаны, и я опять говорю, хотя ничего ещё не могу придумать, не бывать им никогда мужем и женой.

Возвращаясь домой, я зашла к Бэшуду и застала его за завтраком, с жалким старым черным чайником, с копеечным хлебом, с дешёвым прогорклым маслом и заштопанной грязной скатертью. Мне даже тошно вспомнить об этом.

Я приласкала и утешила этого жалкого старика, так что даже слёзы выступили на его глазах, и он весь покраснел от удовольствия. Бэшуд взялся присматривать за Педгифтами с чрезвычайной готовностью. Педгифт-старший, по его рассказу, раз рассердившись, становится самым упорным человеком на свете. Никто не убедит его уступить, пока Армадэль не уступит со своей стороны. Педгифт-младший, вероятнее, решится сделать попытку примирения, по крайней мере, таково мнение Бэшуда. Теперь, впрочем, в этом нет такой важности, что бы ни случилось. Единственное важное обстоятельство заключается в том, чтобы покрепче привязать к себе пожилого обожателя. И это сделано.

Почта опоздала сегодня утром. Она только что пришла, и я получила письмо от Мидуинтера.

Письмо очаровательное; оно льстит мне и заставляет меня трепетать, как будто я опять стала молодой девушкой. Он не делает мне упрёков за то, что я не писала ему, не торопит меня выйти за него замуж. Он только сообщает мне новые известия. Он получил через своих нотариусов возможность поступить корреспондентом в газету, издаваемую в Лондоне. Это занятие заставит его уехать на континент, что совпадало бы с его желаниями на будущее время, но он не может серьёзно взглянуть на это предложение, прежде чем не удостоверится, совпадает ли оно также и с моими желаниями. Он не подчинён ничьей воли, кроме моей, и предоставляет мне решить, упомянув о назначенном ему времени, когда должен быть дан ответ. В это время, разумеется (если я согласна на его отъезд за границу), я должна выйти за него замуж. Но об этом нет ни слова в его письме. Он ни о чём не просит, кроме моих писем, чтобы помочь ему провести этот промежуток времени, пока мы в разлуке друг с другом. Вот его письмо, не очень длинное, но в премилых выражениях.

Мне кажется я могу проникнуть в тайну его желаний уехать за границу. Дикая мысль поставить горы и моря между ним и Армадэлем ещё не выходит у него из головы. Как будто он или я можем избегнуть того, что определила нам судьба (если предположить, что мы имеем судьбу) — поставить преграду в несколько сот или тысяч миль между Армадэлем и нами! Какая странная нелепость и несообразность! А между тем как мне нравится его нелепость и несообразность! Разве я не вижу ясно, что я причина всего этого? Кто сбивает этого умного человека с прямого пути вопреки его воле? Кто делает его слишком слепым для того, чтобы видеть противоречие в его собственном поведении? Как я им интересуюсь! Как опасно близко я к тому, чтобы закрыть глаза на прошлое и позволить себе полюбить его!

Заметка на память: написать Мидуинтеру очаровательное письмецо и послать ему поцелуй; а так как ему дано время, прежде чем он даст ответ, то попросить и мне времени, прежде чем я скажу ему, хочу или нет ехать за границу.

Пять часов. Скучный визит хозяйки, захотелось ей поболтать и сообщить мне новости, которые, по её мнению, должны интересовать меня.

Я узнала, что она знакома с бывшей сиделкой миссис Мильрой и провожала свою приятельницу до станции в этот день. Они, разумеется, говорили о делах в коттедже и упомянули обо мне в разговоре. Я совершенно ошибаюсь, если верить словам сиделки, думая, что мисс Мильрой посоветовала Армадэлю обратиться в Лондон к даме, рекомендовавшей меня. Мисс Мильрой ничего об этом не знала, и всё произошло от безумной ревности её матери; настоящее неприятное положение дела в коттедже происходит по той же причине. Миссис Мильрой твёрдо убеждена, что я остаюсь в Торп-Эмброзе, потому что имею тайные возможности встречаться с майором, о которых ей невозможно узнать. С этим убеждением в душе она стала так невыносима, что никто не соглашается ухаживать за нею, и рано или поздно, а майор, несмотря на его нежелание, будет принуждён отдать её на попечение доктора.