Айн Рэнд - Источник. Книга 1 Страница 35

— Вы жаждете отмщения — за что же?

Она посмотрела на него. Ее веки приподнялись на мгновение, так что глаза больше не казались прямоугольными. Они были ясны и ласковы.

— Очень умно, — сказала она. — Это первая умная вещь, которую я от вас услышала.

— Почему?

— Потому что вы поняли, что выбрать из всей словесной трухи, которую я тут наговорила. Так что придется мне вам ответить. Мне бы хотелось отомстить миру за то, что мне не за что ему мстить. Давайте лучше продолжим об Эллсворте Тухи.

— Понимаете, я всегда ото всех слышал, что он вроде святого, единственный чистый идеалист, совершенно неподкупный и…

— Все это истинная правда. Обыкновенный мошенник был бы намного безопаснее. Но Тухи, он как лакмусовая бумажка для людей. О них можно узнать все по тому, как они его воспринимают.

— Как это? Что вы хотите сказать?

Она откинулась в кресле, вытянув руки и положив их на колени ладонями вверх и переплетя пальцы. Потом легко засмеялась:

— Ничего такого, о чем было бы уместно говорить на светском чаепитии. Кики права. Она меня терпеть не может, но иногда ей приходится меня приглашать. А я не могу отказать себе в удовольствии — ведь ей так явно не хочется меня видеть. Знаете, я ведь сегодня сказала Ралстону все, что на самом деле думаю о его капитолии. Но он мне так и не поверил. Только разулыбался и назвал меня очень милой девочкой.

— А разве это не так?

— Что?

— Что вы очень милая девочка.

— Только не сегодня. Я же вас весь вечер ставила в неловкое положение. Но я исправлюсь. Я расскажу вам, что я думаю о вас, поскольку вас это беспокоит. Я думаю, что вы умны, надежны, простодушны, очень честолюбивы и что у вас все получится. Вы мне нравитесь. Я скажу отцу, что очень одобряю его правую руку, так что, видите, вам нечего бояться со стороны дочки босса. Хотя лучше будет, если я ничего ему не скажу, потому что мою рекомендацию он воспримет в строго противоположном смысле.

— А мне можно сказать, что я думаю о вас? Только одну вещь?

— Конечно. И не одну.

— По-моему, было бы лучше, если бы вы не говорили мне, что я вам нравлюсь. Тогда у меня было бы больше шансов надеяться, что это окажется правдой.

Она засмеялась.

— Если вы и это понимаете, — сказала она, — мы с вами подружимся. И тогда может оказаться, что я сказала правду.

В проеме арки, выходящей в бальную залу, появился Гордон Л. Прескотт со стаканом в руке. На нем был серый костюм, а вместо рубашки — свитер из серебристой шерсти. Его мальчишеское лицо было свежевыбрито. От него, как всегда, пахло мылом, зубной пастой и пребыванием на свежем воздухе.

— Доминик, дорогая! — воскликнул он, взмахнув стаканом. — Привет, Китинг, — отрывисто добавил он. — Доминик, где же вы прятались? Я услышал, что вы сегодня здесь, и убил черт знает сколько времени, разыскивая вас!

— Привет, Гордон, — сказала она вполне корректно. В ее тихом, вежливом голосе не было ничего оскорбительного, но вслед за его восторженной интонацией ее тон казался убийственно безразличным. Эти два контрастных тона как бы создали ощутимый контрапункт вокруг основной мелодической линии — линии полного презрения.

Прескотт этой мелодии не расслышал.

— Дорогая, — сказал он. — Каждый раз, когда я вижу вас, вы становитесь все очаровательнее. Кто бы мог подумать, что такое возможно?

— Седьмой, — сказала она.

— Что?

— Вы мне седьмой раз об этом говорите при встрече, Гордон. Я веду счет.

— Доминик, вы же это несерьезно. Вы никогда не бываете серьезной.

— Ошибаетесь, Гордон. Я только что весьма серьезно разговаривала с моим другом Питером Китингом.

Какая-то дама помахала Прескотту, и он использовал эту возможность, чтобы ретироваться с довольно глупым видом. А Китинг пришел в восторг при мысли, что она отбрила другого мужчину ради продолжения разговора с ее другом Питером Китингом.

Но когда он обернулся к ней, она спросила сладеньким голосом:

— Так о чем мы говорили, мистер Китинг? — И она с преувеличенным интересом посмотрела вдаль, на высохшую фигуру старичка, который закашлялся над бокалом виски в другом конце зала.

— Как? Мы ведь говорили… — начал Китинг.

— О, вот и Юджин Петтингилл. Мой любимец. Мне надо поздороваться с Юджином.

Она поднялась и пошла через зал, чуть прогибаясь на ходу, навстречу самому несимпатичному старцу из всех присутствующих.

Китинг не понял, была ли это случайность, или его записали в один клуб с Гордоном Л. Прескоттом.

Он неохотно вернулся в бальный зал, заставил себя присоединяться к группам гостей, разговаривать. Он смотрел на Доминик Франкон — как она идет сквозь толпу, как останавливается поговорить с другими. На него она больше не взглянула. Он не мог решить, что же у него с ней вышло — полный успех или полная неудача.

Ему удалось случайно оказаться возле двери, когда она уходила.

Она остановилась и одарила его чарующей улыбкой.

— Нет, — сказала она, прежде чем он успел произнести хоть слово. — Провожать меня не надо. Меня ждет машина. Но все равно благодарю вас за любезность.

Она ушла, а он беспомощно стоял у дверей и лихорадочно соображал, покраснел он или нет.

Он почувствовал, как на плечо ему опустилась мягкая рука, повернулся и увидел Франкона.

— Домой собрался, Питер? Подбросить тебя?

— Но я думал, что тебе надо к семи быть в клубе.

— Да ничего, немножко опоздаю, подумаешь. Я довезу тебя до дому, без проблем. — На лице Франкона было странное целеустремленное выражение, очень ему несвойственное и не идущее.

Заинтригованный, Китинг молча пошел за Франконом и, оказавшись с глазу на глаз с ним в уютном полумраке автомобиля, продолжал молчать.

— Ну и? — несколько зловеще произнес Франкон. Китинг улыбнулся:

— Гай, ты свинья. Даже не умеешь ценить то, что имеешь. Почему ты ничего не сказал мне? Таких прекрасных женщин, как она, я еще не встречал.

— О да, — мрачно отозвался Франкон. — Может, в том-то вся и беда.

— Какая еще беда? Где ты увидел беду?

— Что ты на самом деле о ней думаешь, Питер? Помимо внешности. Сам потом увидишь, как быстро научишься не принимать ее внешность в расчет. Гак что же?

— Ну, по-моему, у нее очень сильный характер.

— Благодарю за преуменьшение. — Франкон угрюмо замолчал, а когда заговорил, в голосе его прозвучала некая нотка надежды: — Знаешь, Питер, ты меня очень удивил. Я наблюдал за тобой, у вас с ней получилась очень долгая беседа. Это просто поразительно. Я был совершенно уверен, что она тут же отошьет тебя какой-нибудь милой ядовитой шуточкой. Может статься, ты с ней и поладишь. Я одно лишь могу заключить: она вообще непредсказуема. Возможно… Знаешь, Питер, я вот что тебе хотел сказать: не обращай никакого внимания на ее слова, будто я хочу, чтобы ты себя вел с ней ужасно.

Полная искренность и выстраданность этой фразы содержала в себе такой намек, что Китинг уже сложил было губы, чтобы негромко присвистнуть, но вовремя сдержался. Франкон добавил тем же тоном:

— Я не хочу, чтобы ты с ней не ладил. Совсем не хочу.

— Знаешь, Гай, — сказал Китинг с несколько снисходительным упреком, — тебе не следовало бы так избегать ее.

— Я не знаю, как с ней говорить. — Франкон вздохнул. — Так и не научился. Я никак в толк не возьму, что в ней не так, но что-то не так, это точно. Она просто не желает вести себя как нормальный человек. Знаешь, ее ведь из двух школ выгоняли в последнем классе. Ума не приложу, как она проскочила через колледж, но могу тебе признаться, что четыре года боялся вскрывать ее письма. Потом я решил: ну ладно, теперь она самостоятельна, моя роль сыграна, и мне теперь нечего о ней переживать. Но она стала еще хуже.

— Но в чем же ты находишь причины для переживаний?

— Я их и не ищу. Стараюсь не искать. Я счастлив, когда мне вообще не надо думать о дочери. Это происходит помимо моей воли, просто я не создан быть отцом. Но иногда я начинаю чувствовать, что все же обязан отвечать за нее. Хотя, Бог свидетель, я вовсе не хочу такой ответственности, но ответственность все же существует, и надо что-то делать. Не могу же я перепоручить ее кому-то другому.

— Гай, ты дал ей себя запугать, а бояться-то, по существу, нечего.

— Ты так считаешь?

— Абсолютно нечего.

— Возможно, ты и есть тот человек, который мог бы с ней управиться. Теперь я не жалею, что вы с ней познакомились, хотя ты знаешь, что прежде мне этого очень не хотелось. Да, пожалуй, кроме тебя, с ней управиться некому. Ведь когда тебе что-то нужно, ты… ты бываешь очень решительным. Да, Питер?

Китинг беззаботно махнул рукой:

— У меня редко возникает чувство страха.

И он откинулся на спинку сиденья, будто очень устал, будто не услышал ничего достойного внимания, и не проронил больше ни слова на протяжении всей поездки. Молчал и Франкон.