Эдгар По - Бойся Кошек Страница 35

— Милый мой, бесценный… Малышка зовет свою мамочку? Она подняла его на руки и прижала к груди.

— Смотри, Эстер, какой глупенький этот маленький мальчик. Кричит, зовет мамочку, когда Эстер здесь, рядом. — Неловкое движение рукой, край пеленки подвернулся — и вот булавка вторично вонзается в нежную кожу, после чего женщина, наконец, обнаруживает причину столь звонкой жалобы малыша. Материнское сердце переполняется искренним раскаянием.

— А, так вот в чем дело! Плохая мамочка уколола свою дорогую крошку? Вот, вот…

Казалось, что словам не будет конца. Эстер стало немного нехорошо.

Вскоре начались и первые боли, а потом их сменила радость родов. Легко сбиться на циничный тон, говоря о собственническом характере материнской любви, однако природа неизменно утверждает его в тот самый момент, когда на свет появляется новая жизнь. И по тому же жребию судьбы, как только после первого вздоха эти жизни отбирают, откуда-то подступает чувство безмерной горечи…

Прошло некоторое время, прежде чем Эстер вновь посмотрела на младенца, только сейчас в ее сердце уже затаилась зависть. Его мать продолжала возиться с пеленками и одеялами, даже не догадываясь о том смятении, которым было охвачено все естество Эстер. Наконец, женщина вышла из комнаты, и она осталась наедине с ребенком.

Эстер легонько сглотнула. Воспоминания о былом экстазе растворились в небытии, и их место в мозгу заполнили блуждающие неясные мысли. Она очень хорошо помнила ощущение боли и последовавшие за ней крики новой жизни. А потом эта радость внезапно оборвалась. Она не могла понять сущность смерти и то, чем та отличалась от жизни, равно как и то, почему после нее в сердце всегда остается черная, непроглядная темнота. Но если бы даже эта женщина, только что вышедшая из комнаты, спросила ее об этом, Эстер и в этом случае не проронила бы ни слова.

Но теперь она знала, что такое ненависть и злоба.

Младенец начал радостно вскрикивать. Ну, что ты, словно говорил его взгляд, не грусти, Эстер. Не знаю, почему тебе так невесело, но ведь жизнь прекрасна, а потому не надо печалиться. Скоро ты обо всем забудешь так же, как и я. Смотри, какая у меня большая нога… Я знаю, что мама может иногда сильно разозлить тебя. Меня тоже. Иногда это случается. Ну, хватит, Эстер, забудь об этом. Ведь я же тебя люблю, разве не так? Разве тебя это не радует?

Эстер бесстрастно и невыразительно посмотрела на младенца, и он, отвернувшись, принялся исследовать подушку.

Без всякого предупреждения ненависть захлестнула всю ее целиком. Внезапно до нее дошло, что именно она хочет сделать. Повернув голову в сторону двери, она внимательно прислушалась. Ни звука. Потом снова посмотрела на младенца, пристально вглядываясь в его ужимки. Она все еще не знала, как именно сделает это, — лишь чувствовала, что хочет именно этого, да так, как, пожалуй, ничего не хотела за всю свою недолгую жизнь.

Попка ребенка взметнулась ввысь, закачалась из стороны в сторону, пока сам он изо всех сил старался протиснуть голову между прутьями ограды кровати.

Между губами Эстер показался кончик розоватого языка, а сама она чувствовала, словно что-то давит ей внутри горло. Она двинулась вперед, затем резко остановилась. Почувствовав, что голова у него слишком большая, ребенок отпрянул назад и завалился на спину.

Он уже собирался было поднять вверх ноги и даже прикоснулся к ним ладонями, когда его взгляд столкнулся со взглядом Эстер. Из груди младенца вырвался резкий сдавленный крик — и в это мгновение она прыгнула ему на грудь. Крик перерос в вопль. Дрожа от переполнявшей ее ненависти, Эстер, как безумная, принялась рвать маленькое тельце.

С шумом распахнулась дверь, и в детскую вбежала мать ребенка. Эстер металась и крутилась, но теперь уже боролась за свою собственную жизнь, пытаясь вырваться из удушающих рук женщины, утопившей ее новорожденных котят.

Байрон Лиггет

КОШАТНИК

Едва ли кто-то посмеет оспаривать тот факт, что одна, две, даже три кошки могут быть очень приятны и милы, но лишь немногие люди способны удержаться и не вздрогнуть при мысли о том, что какая-то добрая старая леди живет в доме, окруженная дюжинами подобных особей, к тому же далеко не всегда досыта накормленных. А теперь представьте себе человека, оказавшегося на необитаемом острове и вынужденного ежедневно и ежечасно отбивать усиливающиеся атаки сотен обезумевших от голода кошек! Именно об этом и пишет в своем рассказе отставной капитан армии США Байрон Лиггет.

Следует особо отметить, что в течение ряда лет «Кошатник» признавался одним из лучших коротких рассказов США.

Настоящее название этого места — атолл Тао, и оно до сих пор сохранилось на отдельных картах, однако после того как в Туамоту появился Кошатник, люди окрестили атолл «Кошачьим островом». С тех пор так и повелось — не атолл Тао, а «Кошачий остров».

Этот небольшой, имеющий форму полумесяца коралловый островок расположен примерно в семидесяти милях к северо-западу от Пука-Пука. Место это с давних времен считалось у туземных полинезийцев запретным, и они ни за что на свете не согласились бы не только ступить на него, но и даже просто приблизиться на достаточно близкое расстояние. Я не знаю, какое местное поверье изначала наложило на этот атолл своего рода заклятье, однако практически каждому известно, почему оно стало своего рода табу в настоящее время. Никто — белый или полинезиец — с тех пор не появлялся в тех краях; люди попросту не осмеливаются пойти на такой шаг.

Мне никогда не забыть тот день, когда я впервые увидел Кошатника. В интервале между двумя мировыми войнами я довольно неплохо зарабатывал себе на жизнь тем, что развозил на своем шлюпе почту жителям островов. Сама по себе эта служба была не особенно прибыльной, но я неплохо подрабатывал на ней, привозя и отвозя всевозможные грузы, а также выполняя, если так можно выразиться, чартерные пассажирские рейсы.

Как-то раз я сидел в своей забегаловке на Папете и попивал пиво, когда местный извозчик доставил ко мне этого маленького господина, который, по его словам, очень хотел меня видеть.

Он понравился мне, буквально, с первого взгляда. Это был довольно миниатюрно сложенный, иссушенный солнцем мужчина лет за пятьдесят. У него были бледно-голубые глаза и восхитительная копна седых волос. Одет он был в серый полотняный костюм, а в руке сжимал массивную трость, которая сразу же привлекала внимание к его чуть ревматической походке. Лицо у него было доброе, по-настоящему интеллигентное.

Извозчик указал ему на меня и мужчина прошаркал к моему столику. Казалось, отыскав меня, он испытал явное облегчение.

— Насколько я понимаю, вы — капитан Роджерс? — спросил он.

— Совершенно верно, — проговорил я, вставая со стула. Чем могу быть полезен?

Он присел на предложенный стул, затем сложил ладони на рукоятке трости и уставился на меня серьезным, даже напряженным взглядом.

— Мне сказали, что вы занимаетесь своего рода частным извозом.

Судя по его манерам и покрою одежды, я понял, что здесь пахнет немалыми деньгами, а потому сразу же стал прикидывать в уме возможные масштабы сделки.

— У меня есть свой шлюп, сэр, — признался я, — но в настоящий момент я выполняю кое-какие другие заказы. А в чем состоит ваша просьба?

Мужчина, похоже, уловил скрытый смысл моих интонаций и потому, как мне показалось, отнюдь не расстроился.

— Меня зовут Фостер, — сказал он, — Джеральд Фостер. — Он сделал небольшую паузу, словно давая мне возможность вспомнить его имя, но я никак не отреагировал на него, а потому мужчина продолжал:

— Я — писатель. Мне бы хотелось нанять ваше судно и отправиться на нем на атолл Тао.

— Атолл Тао? — невольно воскликнул я. — Да зачем вам понадобилось туда ехать? Там же ничего нет — одни лишь пальмы и крысы.

Собеседник по-прежнему оставался невозмутимым.

— Видите ли, капитан, я недавно купил этот остров и…

— Купили?! — вновь воскликнул я с явным недоверием в голосе.

Маленький господин, похоже, начинал терять терпение и я сразу понял, что наступил на его больную мозоль.

— Капитан, — проговорил он, однако, вполне ровным голосом, — я же не спрашивал вашего совета по поводу целесообразности совершения данного шага. Я заключил с местными властями договор об аренде этого острова сроком на двадцать пять лет и намерен прожить там до конца своих дней. Уверяю вас, я достаточно проработал все детали этого проекта.

Я понял, что мне попался крепкий орешек. Я и раньше встречал во Французской Океании людей, у которых так же блестели глаза. Некоторые из них отправлялись на острова, чтобы поработать над книгой, другие намеревались заняться живописью, а кое-кто вообще искал способа бежать от самого себя. Soif des iles — Островная жажда — французы придумали даже особое словосочетание для выражения подобного состояния души.