Сигрид Унсет - Мадам Дортея Страница 35

Дортее опять почудилось, что старуха похожа на тень, отделившуюся от тени, залегшей в темных углах комнаты, — но теперь это была грозная, роковая тень грядущих несчастий. Цыганка шумно вздохнула, и Дортея уловила еле слышное позвякивание серебряной цепочки на ее бурно вздымающейся груди. Она чувствовала в цыганке такую горячую ненависть ко всему, не относящемуся к ее бродячему народу, что ей стало жутко. И тотчас в ней вспыхнул гнев, вызванный злыми пророчествами по адресу маленького невинного существа — они были так ужасны! — но что еще это могло быть, как не пустые слова, вызванные желанием увидеть гибель ребенка своего недруга…

— Мне кажется, матушка, вы сказали, что сумеете исцелить йомфру Лангсет своим искусством. И вдруг предсказываете смерть и ей и капитану еще до нового года?

— От этого недуга она исцелится, я знаю, что говорю. Встанет с постели целехонькая, как скрипочка, а что будет дальше — не в моей власти. Ибо я не властна над тем, кто вынашивает месть собственной матери. Будь она убита, я бы вызволила ее из болота с помощью стали и сильных заклинаний. Но сталь уже поразила ее, и теперь тут больше ничто не поможет. Нашей йомфру нужно будет соблюдать осторожность, когда она снова встанет на ноги, пусть не бегает по лестницам после наступления темноты. Что-то может подстерегать ее там, и тогда ей конец. А капитан… уж не знаю, когда он умрет или отчего. А только к новому году его тут не будет, помяни мое слово.

Мрачный пророческий голос, звучащий из темноты, странно взволновал Дортею.

— Если вам все это открыто, может, вы знаете и больше того? — прошептала она. — Не видите ли вы, что стало с моим мужем?

Женщина в темноте как будто качнула головой, но ничего не ответила.

— Попытайтесь увидеть его! — тихо и настойчиво попросила Дортея. И ей показалось, что именно этого она и ждала весь вечер — возможности задать цыганке свой вопрос, ради которого и велела привезти ее сюда. — Где мой муж? Постарайтесь увидеть, где он лежит. Найду ли я его когда-нибудь?

— Мужа твоего я не вижу. У меня перед глазами возникает темнота, словно силы покидают меня, как только я пытаюсь увидеть управляющего. Нет, ты никогда не найдешь того, кого ищешь.

Дортея тяжело вздохнула. И невольно оперлась о ткацкий станок, возле которого стояла. Цыганка продолжала говорить, и теперь в ее певучем голосе, как торжество, звучал приговор:

— Твой муж был суров со мной и моими родичами, он запретил нашим мужчинам работать в кузнице и торговать с заводскими рабочими. Не разрешил он и бедным женщинами с завода пользоваться мудрыми советами цыганок. Сибилла знает много средств и от недугов, и от порчи, насланной как на людей, так и на скотину, но твой муж не позволил им воспользоваться моими советами, ибо не верил в то, чего не знал сам. Потому-то я и не вижу его теперь. Ты-то вот теперь поверила в меня, я понимаю, и потому я могу увидеть твое будущее, мадам Теструп. Да, да, я вижу, что тебя ждет еще много хорошего. Вижу, что ты живешь у большой, блестящей воды, думаю, это озеро, но не знаю, как ты попала туда, знаю только, что ты уедешь далеко отсюда и там, где поселишься, тебя ждет много и хорошего и плохого. Но то, чего ты жаждешь больше всего, ты не получишь, и то, чего больше всего хочешь найти, не найдешь никогда! — Гадалка протяжно и так глубоко вздохнула, что серебро на груди у нее слабо звякнуло.

Во время этого потока слов Дортея начала приходить в себя. Наконец она полностью овладела собой, ей было стыдно, что она позволила застать себя врасплох, — этой старухе следовало дать денег, прежде чем что-то спрашивать у нее. Тогда бы она и пела по-другому. Но Дортея проявила слабость, на мгновение поверила цыганке и дала ей возможность выразить свою ненависть и жажду мести, которая в равной степени относилась и к крестьянам, и к состоятельным людям, и, может быть, к последним даже больше, ибо эти пройдохи, как называли их цыгане, не питали к ним даже суеверного страха. Ее вдруг поразило, что Сибилла и ее манера держаться сильно отличались от обычного поведения цыган, посещавших крестьянские усадьбы. Неужели эта цыганка сама чувствовала неуверенность перед женщиной, на которую таила зло и на которую в то же время хотела произвести впечатление?

Дортея сказала:

— Да, да, добрая женщина, не очень-то светлое будущее вы предсказали всем нам. Но раз уж вы предсказали мне также и относительную удачу в жизни, мне бы хотелось вознаградить вас за вашу доброту. Возьмите это. — Она отстегнула небольшую брошь, которой была заколота шаль у нее на груди. — У меня нет с собой денег, но я слышала, что ваши женщины любят украшения и наряды.

Сибилла схватила брошь, бросилась в комнату к свече и внимательно разглядела ее, даже попробовала на зуб. Брошь была небольшая, но красивая — молочный агат, обрамленный фанатами в оправе из позолоченного серебра. Однако Дортее показалось, что цыганка была не очень довольна подарком. Она слышала, с какой щедростью некоторые крестьянки одаривали Сибиллу, лечившую их скотину, — они дарили ей семейные реликвии, продукты, серебряные ложки.

— Вы же знаете, если вам удастся исцелить йомфру Лангсет, капитан щедро оплатит ваши труды.

Сибилла сидела, взвешивая в руке подаренную ей брошь.

— Я вижу, это лунный камень, а в этих камнях большая сила, они могут… они имеют власть над сердцем человека. Можно попытаться еще раз заглянуть в твое будущее… Эту брошь подарил тебе муж, верно? — Дортея получила ее в подарок от своего первого мужа, она кивнула. Ее вера в провидческий дар Сибиллы уже испарилась. Цыганке было легко узнать, что капитан Колд вынашивает планы покинуть Норвегию, ей также могло стать известно, что самой Дортее в скором времени придется покинуть Бруволд — это ни для кого не было тайной, — а уже отсюда нетрудно было вывести, что она поселится в Христиании, которая стоит у моря. Ту часть пророчества, которая несомненно должна была исполниться, мог предсказать кто угодно. Теперь Дортея поняла, чем пахло от Марии Лангсет, — это был опиум. Ничего удивительного, что бедная женщина в эту ночь спала относительно спокойно.

Дортея достала вязание, захваченное из дома, и устроилась поудобней в кресле. Даже смешно, что эта старая обманщица сумела произвести на нее столь сильное впечатление. Восседая на этом мягком троне с высокой спинкой, она несомненно являла собой великолепное зрелище — руки ее покоились на коленях, ноги стояли на обитой синей тканью подножке — старый ночной стульчак Бисгорда удостоился немалой чести. Дортее хотелось смеяться.

Но она тут же вздрогнула от ужаса, вытащив вязальную спицу и вспомнив, что цыганка сказала о пытке, какой подвергла себя Мария. И, против воли, с бьющимся сердцем следила за подготовкой к гаданиям.

Сибилла принесла медный ларец, придвинула стул к небольшому столику и, открыв ларец с таинственными предметами, спросила:

— Ты когда-нибудь видела такое?

Дортея взглянула на предмет, лежавший в смуглой, унизанной кольцами руке цыганки. Он был похож на корень растения, на какое-то существо вроде маленького кукольного человечка. Дортея плохо разглядела содержимое ларца, но там были скелет крохотной ящерки, серебряный флакон для туалетной воды в форме яйца, кусочки свинца, семенные коробочки каких-то растений и что-то еще.

— Я его вырыла на лобном месте к северу от Старого города в Христиании лет тридцать тому назад. А помню все так, словно это было вчера. Когда роешь, на груди надо перекрестить бобровую струю[28] и сталь. А вытащить из земли отрытый корень должна собака…

— Стало быть, это дух, что помогает разбогатеть? — спросила Дортея, не переставая вязать.

— Нет-нет, такой скверной мы не занимаемся, мы честные люди и не пользуемся помощью каких-то духов… Нет, это мой предсказатель… — Однако Дортея проявляла все меньше интереса к словам цыганки — это было обычное мошенничество. И когда Сибилла извлекла из глубокого кармана колоду карт, порядочно засаленных и грязных, торжественно объявив, что это вещие карты и сейчас она попробует узнать, не расскажут ли они о судьбе управляющего, Дортея с трудом подавила недоверчивую улыбку. Цыганка со странными ужимками начала раскладывать на столе карты, но они были не совсем похожи на карты для игры в тарок.

Несмотря на свои сомнения, Дортея, не удержавшись, с интересом следила за движениями рук цыганки и прислушивалась, как она бормочет, открывая очередную карту, — часть слов она произносила по-норвежски, часть — по-цыгански.

Дортея опустила вязание на колени и достала свою tabatière[29].

— Это помогает не спать, — заметила Дортея, положив щепотку табака на тыльную сторону ладони и втянув ее в нос. — А вы не хотите, матушка? — Зачем она предложила цыганке табаку — чтобы еще больше задобрить гадалку до того, как та начнет толковать, что открыли ей карты?