Кнут Гамсун - Дети времени (Дети века) Страница 35

Дамы продолжают болтать. Выходит так курьезно: они и подсмеиваются друг над другом и стараются выведать друг у друга. Болтая между собой, они не остерегались; это у них выходило естественно: их разговор соответствовал их развитию. Это было вполне естественно.

Наконец пастор Виндфельд получил перевод на казенное место и переселился на юг, – на юг. Он достиг того, к чему стремился, старый, простой человек, хотя и здесь ему жилось неплохо: церковь всегда полная и доброжелательное отношение. Но что из того! Народ стекался в Остланде, чтобы слушать проповеди пастора Виндфельда, он уже не мог дольше оставаться. Он получил приход в плоском, так богатом природными красотами, Смоланде.

Приехал заместитель. Это не был капеллан, такого, к сожалению, не случилось свободным, но самоотверженная душа, готовая служить общине до поры до времени. Приходилось довольствоваться тем, что было и благодарить за это, в ожидании приезда настоящего пастора через несколько недель.

И какого еще! Красивого мужчины в черном сюртуке и крахмальных воротничках. В нем поражали руки, похудевшие от перелистывания книг и рукописей, богатырское тело, так что он мог бы снести по овце на каждом плече, огромные сапоги для двух пар чулок и, наконец, галоши. У него не было еще епископского посоха, но он носил длинные волосы и очки, – должно быть, потому, что был такой ученый. То был сын Ларса Мануэльсена, – Л. Лассен.

Он, наконец, получил звание пастора и приехал на родину заявить о себе. Нельзя блистать в Кордильерах, блистать можно только дома.

Он привез с собой мебель и несколько ящиков домашних вещей и сразу отправился в пасторский дом. Кистер встретил его со всевозможной предупредительностью. Слава шла о нем уже несколько лет. Кто не слыхал о Л. Лассене!

– Желаем вам благоденствовать среди нас и прожить долго! – приветствовал его кистер.

– Нет, я не останусь здесь долго, – ответил пастор.– Но я считал своим долгом некоторое время служить здесь.

– Надо надеяться, поживете среди нас подольше.

– Нет, друзья мои, но здешняя местность так в стороне, и я не могу оставаться в глуши. Мои обширные интересы указывают мне место на юге.

– Конечно. Но ища прихода, вы бы могли принять, наш, как первое место.

– Место в здешней лесной глуши? Нет, я не добиваюсь этого. Здоровье мое не переносит здешнего климата, местность слишком северная.

Он служил в церкви, но просил открыть окна, чтобы его можно было слышать снаружи.

Мала была церковь в Сегельфоссе, когда в ней стал проповедовать господин Лассен; места брались с бою! Все шли в церковь, даже Пер-лавочник пошел, но внутрь не пробрался.

– Выньте окна, – приказал пастор вторично, – таким образом, с Божьей помощью, и самые далекие услышат меня! И, правда, его голос достигал моста, доходил до изб рабочих. Не стоило даже в церковь ходить, и поэтому одна молодая парочка отправилась в танцевальный сарай у мыса; и были то Давердана, сестра пастора, а парень – помощник заведующего пристанью.

Но после богослужения пастор проголодался, и так как не последовало приглашения ни от поручика из усадьбы, ни от Хольменгро, то господин Лассен скромно отправился в родительский дом и там пообедал.

И вот, мальчик Ларс, благословение и чудо филиального прихода, сидел опять в своем доме. Сестры и братья его выросли, мать поседела, но отец был такой же рыжеволосый здоровяк, и Юлий стал совсем мужчиной.

– Будешь ли ты еще кушать нашу еду? – говорит мать.

– Как же, благодарю, мясо ведь свежее.

– Мы убили козу, – сказала мать.

Он приобрел утонченные привычки, и заложил носовой платок за петлицу, а хлеб брал вилкой. Юлий подумал про себя: «Вот так знатно!»

Через некоторое время все ушли из маленькой избы, чтобы Ларсу было просторнее, а маленькую сестренку, остановившуюся было на пороге, отозвал отец.

Отец был сегодня на седьмом небе; он онемел от блаженства, а также хотел показать сыну, что проповедь навела его на размышления. А грешник Юлий действительно поднялся на небеса: он нашел дыру в потолке и оттуда наблюдал за братом в избе. Скажите, как он себя держит! Куда девалась благовоспитанность Ларса: он спешит, ест как попало, грубо, не разбирая, неопрятно, льет жир вокруг себя. Он спешит есть, будто хочет набить себя прежде, чем кто-нибудь войдет. Юлий думает после того, что брат уже не так далеко отошел от него, чтобы с ним нельзя было говорить.

Пообедав, пастор лег на отцовскую постель и заснул. Когда он проснулся, мать принесла кофе. Пастор оживился, он зевает и благодарит мать за кофе. Он вынимает из-под балок у потолка две старые знакомые книжки, оставленные им в доме: книгу духовных утешений и «Зеркало человеческого сердца». Отец однажды привез их ему из поездки на Лофондены.

Постепенно возвращаются и прочие; приходят и малыши, а, наконец, появляется и Давердана. Пастор ничего не видит и не слышит, он весь углубился в книги. Он, Ларс, и книги! И удивительно умеет он перелистывать книгу, не смачивая пальцев, и удивительно умеет держать книгу в руках, словно это какое сокровище. Мать смотрит на сына, будто только теперь узнавая его: знакомое движение рук, как прежде, знакомая посадка головы на шее.

Он спрашивает о Виллаце; замечает Давердану и справляется о поручике.

– Спасибо, здоров.

– Мне надо повидаться с ним, – говорит пастор.– Я слышал, жена его уехала.

Он справляется о Виллаце.

– Слышала, что он учится музыке, – отвечает Давердана.

– Все суета.

– То же, что я говорю все время, – замечает отец, Ларс Мануэльсен.– Я человек несведущий касательно книг и газет, но то, что я знаю о музыке, играх и танцах, игре в карты, – так это все дьявольщина, – прости, Господи, мое прегрешение!

– Сколько времени пробудешь ты в нашем поселке?– спросил Юлий.

– Этого я не знаю; как можно меньше, – ответил пастор.– Епископ обещал меня скоро сменить.

– Почему ты не ищешь прихода?

– Потому что учение истощило меня, и здешний воздух вреден мне. Мне надо жить на юге.

– Воздух? Какая же гадость в здешнем воздухе?

– Ты такой неотесанный, Юлий, – замечает ему брат. Но Юлий вовсе не был таким: ему только казалось глупостью, что можно считать здешний воздух вредным? И что же приход останется без пастора?

– Такова судьба всех северных приходов; нет пастора, желающего оставаться в Нордланде. Я только из снисхождения согласился.

Простая и ученая глупость встретились, мать даже раздувается от гордости своим знаменитым сыном.

– Да, это великое дело, что ты пожелал снова побывать на родине.

Но Юлий не сдавался.

– Так здесь, в Нордланде, мы и совсем можем оставаться без пасторов?

– Болтаешь пустяки, – заметил ему отец. Пастор кашляет и отвечает:

– Мой епископ предполагает, что здешнему народонаселению не надо такого ученого пастора. Снизойди ты до этого, Юлий.

Юлий, конечно, не снизошел бы до этого, тем более, что не готовился к такому призванию. Впрочем, его уважение к последнему совершенно исчезло; казалось все равно, будто на Ларсе надета овчина.

– Что? Ты болен? – спросил он, будто слыша первый раз об этом.

– Да, я слишком много занимался. У меня в груди неладно.

Но Юлий, вспомнив львиный рев с кафедры, снова спрашивает с изумлением:

– В груди?

– Да, и глаза болят. Зрение ослабело.

– Оставь Ларса в покое, – говорит отец.

– Что же с твоими глазами?– снова спрашивает Юлий.

– Пришлось носить выпуклые очки. Разве ты не заметил, Юлий?

Этого Юлий и теперь не замечает. Пастор положил руку на книги и сказал:

– Этими книжками вряд ли кто много занимается дома?

– Да, правда, мало читают слово Божие, – ответила мать.

– В таком случае, вы мне, может быть, позволите взять их с собой?

– На что они тебе? – спросил Юлий.

У отца такое выражение, будто он не имеет желания расставаться с книгами, но он говорит:

– Возьми, если хочешь.

– Так ты совсем ослепнешь, – пророчествует Юлий.

– Ну, может быть, с Божьей помощью и не ослепну, – отвечает пастор.– Мой доктор говорит, что мне в последнее время лучше.

– Я знаю об одной книге, – говорит Юлий.– У Гана Оле Иоганна есть старинная книга, написанная Эспером Брокманом.

– Можешь ты достать мне эту книгу? – спрашивает брат.

– Думаю, что достану, – отвечает Юлий, уходя.

Пастор начинает говорить о господине Хольменгро, какая это суетная душа, только и думающая о равных предприятиях. Правда ли, что он начал пить?

– Хольменгро?

Пастор утвердительно кивает.

– Так мне говорили.

Мать снова покачала головой.

Боже, и чего только не знает ее сын!

– И с ним я как-нибудь хочу повидаться, – сказал пастор.– Дети, вероятно, опять все позабыли и стали настоящими язычниками после моего отъезда?

– Да, Феликс ничему не желает учиться. Давердана слышала, что отец хочет отослать его обратно в Мексику.