ЛЕОНИД ГРОССМАН - ЗАПИСКИ Д’АРШИАКА МОСКВА Страница 35

Михаил Виельгорский рассказывал между тем о полученных из Парижа от Керубини последних музыкальных новостях:

– «Гугеноты» производят фурор. Это несравненно выше «Роберта-Дьявола». На первом представлении театр был наполнен избраннейшей публикой. Цена мест в партере возвышалась с каждым часом и достигла к поднятию занавеса нескольких сот франков. Весь первый ярус был занят дамами в самых блистательных нарядах.

– Не удивительно, – продолжал Барант, – после спектакля был назначен у господина Ротшильда бал, который был удостоен присутствием герцогов Орлеанского и Немурского…

– Однако надлежит ли брать для музыкального развлечения такие кровавые темы? – заметил Уваров. – Ведь Мейербер представил католическое духовенство в ужасающем виде.

– А какие предметы ваше превосходительство рекомендовало бы композиторам? – спросил Барант.

– Я высоко ценю выбор нашего Львова, написавшего недавно гимн на слова Жуковского «Боже, царя храни»… Вот настоящий предмет, возвышающий душу и открывающий путь для вдохновения певцов.

– Скоро мы услышим первую русскую оперу, – сообщил Виельгорский, – «Ивана Сусанина» Глинки. Это выше Мейербера.

– Неужели, барон, – обратилась к Баранту наша хозяйка, – наследник нового французского престола находит возможным удостаивать своим высоким посеще-

153

нием балы этого Ротшильда, при его происхождении и профессии?

– Король французов и его наследник, – отвечал Барант, – ценят заслуги крупных деятелей своей страны независимо от их происхождения, графиня. И заметьте, это не только справедливо, но и мудро: кто может поручиться за чистокровность своего рода? Какой вельможа в состоянии доказать, что среди его предков не было Ротшильда?…

Барант умел парировать удары. Намек был беспощаден: всем было известно, что граф Нессельроде происходил по матери от франкфуртского банкира-еврея.

Но все сделали вид, что не заметили сарказма.

Долли Фикельмон рассказывала о новых салонных играх, забавлявших в зимнем сезоне всю Вену. В большой моде были «песни в действии»: за клавикордами исполнялись куплеты, которые тут же служили темой для пантомимы. Это легче и проще домашнего спектакля.

– Возобновились и рыцарские карусели, – продолжал австрийский посланник, – в день именин эрцгерцога были устроены четыре заезда в костюмах эпохи Людовика XIII.

– Но самое занимательное, – заметил молодой советник австрийского посольства, – это игра в дипломы. В обществе сочиняют забавные свидетельства на всевозможные смешные звания – старой девы, обжоры, донжуана, несчастного обожателя, глупца, неверной жены, обманутого мужа, покинутой любовницы и т. д. Дипломы рассылаются под условными подписями знаменитых обжор, повес или рогоносцев. Получающие звание могут обижаться, но зато отправители патента веселятся от всей души.

– Но получивший диплом даже не может ответить на него, – он не знает, от кого он его получил? – заинтересовался кто-то.

– Конечно, но он может послать кому угодно диплом на любое звание. Обмен таких посланий чрезвычайно занимателен…

Вокруг нас задымились жаркие – фазаны и каплуны, пулярды и дикие утки, хрупкие рябчики и тяжеловесные бедра замаринованных оленей.

Барант расхваливал искусство графских метрдотелей.

– Мы учились всему в Париже, – отвечал Нессельроде, – я помню, барон, знаменитые обеды Талейрана, в сорок восемь блюд.

После жарких, как бы разделяя обед на два приема, нам подавали холодный ромовый шербет для возбуждения аппетита и успешного продолжения трапезы. Затем снова следовали мясные соусы, в приготовлении которых сказалась в полной мере изобретательная фантазия поваров. Глухари с устричным соусом, павлиньи крылья под шампанским, рагу из черепахи, бекасное соте – все изысканности и все причуды кухонного искусства возбуждали и взнуздывали утомленный аппетит гостей.

Одной из занимательных тем общей беседы была поездка французских принцев в Берлин и Вену. Секретная цель путешествия была всем известна. Наш новый премьер Тьер решил во что бы то ни стало добиться сближения Франции с Австрией. Это был политический акт огромной трудности и неисчислимых международных последствий. Путем к осуществлению его Тьер наметил женитьбу нашего наследника – принца Орлеанского – на молодой австрийской эрцгерцогине.

Быстро была налажена поездка двух старших сыновей Луи-Филиппа в Германию и Австрию. В политических кругах Европы чрезвычайно интересовались исходом этого романического путешествия.

– Говорят, принц Орлеанский очень красив и ловок, – обратилась к Баранту Долли Фикельмон.

– Таково общее мнение у нас, графиня. Он великолепный стрелок и первый всадник.

– Многие легитимистки,- заметил с лукавой улыбкой ди Бутера, – увидев принца, примкнули к орлеанской партии.

Так беседовали за столом у вице-канцлера.

Я внимательно всматривался в русских министров и представителей европейских дворов. Живой сгусток современной истории словно переливался предо мной радужными тонами. Парадные фасады политических деятелей, собравшихся на пиршество петербургского вице-канцлера, возвещали мир и благоволение. За ними старая Европа копила взрывы народных возмущений, судорожно билась в смертельных схватках, мучительно металась и обливалась кровью. Испанию раздирала на части долголетняя гражданская война, Голландия протянула руки к горлу младенческой Бельгии, попранная Польша еще трепетала от ран и унижений, в Париже не прекращались покушения и казни, вольный город Краков был грубо растоптан тремя державами, а на востоке император Николай готовился к захвату новых террито-

155

рий и грозил бросить свои несметные штыки в каждый очаг европейской вольницы. Весь материк, казалось, раскинулся вокруг нас сплошным военным станом, со всех сторон взметая холодный ужас великих разгромов и бесчисленных смертей…

– Маэстро Россини не только славный артист, он великий гастроном, – говорил Нессельроде, – и мы чтим этого волшебника, вкушая его любимые блюда и слушая его лучшие мотивы.

И действительно, нежные звуки любовной каватины из Ченерентолы воздушно слетали с высоких хоров галереи, как бы осеняя своей мелодической волной этот круг мирных друзей, беседующих среди цветочных куп и полных чаш о странствиях принцев, празднествах банкиров и ристалищах европейской аристократии.

– Примите в знак дружеской приязни, – произнес Чернышев, передавая графине огромный цветок пиона из стоящего перед ним вазона. – Я люблюцветы, – продолжал он, щуря свои узкие глазки, – они напоминают мне молодые свежие лица…

– Вы всегда славились, граф, как ценитель прекрасного в жизни.

– Старый кавалергард, графиня, – произнес военный министр, – и притом ваш преданный слуга, – протянул он свой бокал с шампанским к хозяйке…

Каватина из Ченерентолы оборвалась на высоком взлете любовной мольбы. Все были зачарованы ласкающим звучанием этой сладостной мелодии, соединенной с тончайшим вкусовым ощущением от апельсиновых и земляничных желе, савойских бисквитов, мороженого и тортов.

– Как жаль, что Россини перестал работать, – произнес Матвей Виельгорский, – вот уже десять лет, как он не написал ни одной оперы!…

– Говорят, его смутили успехи Доницетти и Беллини, – произнес Симонетти.

– Скорее эти непонятные триумфы Мейербера и Галеви, – вставил Геккерн. – Но я верю, что великий итальянец снова зазвучит, когда жиды закончат свой шабаш.

Мы любовались искусством графских кондитеров. На фундаменте своих пирогов и пудингов они воздвигали колоннады, фонтаны и крепости, украшая эти хрупкие сооружения военными трофеями, пальмовыми ветвями, касками, лирами и палитрами.

– У вас не повара, а зодчие и ваятели, граф, – восхищался ди Бутера.

– Мой первый кондитер тщательно изучил в королевском кабинете эстампов в Париже фантазии Палладио и Пиранези, – с чувством смиренного самодовольства разъяснил нам Нессельроде.

Гости отяжелели от обилия яств, но и несколько оживились от огромного количества опустошенных бутылок. Пир развернулся, и празднество изысканного и безмерного чревоугодия, казалось, достигло апогея. Над разоренными блюдами и пустыми графинами невольно возникало изумление перед человеческой способностью поглощать всякую снедь. Я удивился, что в ход не были пущены знаменитые в быту римлян рвотные перья фламинго или серебряные урыльники Тримальхиона.

Обед был закончен. Гости с поклонами и похвалами дефилировали мимо нашего Амфитриона.

– Это только традиции старой дипломатии, – отвечал послам, их советникам и атташе Нессельроде. – Искусство тонкой еды всегда эскортировало представителей европейских держав. В старину посольства служили молодым дворянам одновременно школой дипломатии и гастрономии. Нам надлежит восстановить этот славный обычай. Нужно помнить, что высокое искусство кухни цветет при благосостоянии государства и неизбежно падает в эпоху революций…