Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1 Страница 35

Дорога на станцию была в руках крестьян. Так и доложили Спыхале.

Нот тот в ответ лишь махнул рукой.

— Ну ничего, ничего. Мы телефонировали в Винницу, и нам выслали на помощь отряд австрийской пехоты. Надо только подождать немного.

— Вы вызвали на помощь австрийцев? — с удивлением спросил Юзек.

Спыхала только развел руками.

Остаток утра — до самого полудня — они провели на мешках с овсом. Стась пошел на перевязку, Юзек отправился «на промысел». Пушки стояли наготове, солдаты отдыхали, рассыпав строй и сложив в козлы оружие. Солнце медленно пробивалось из-за туч и тумана. Из лесу, начинавшегося сразу же за сахарным заводом, доносился весенний хор птиц. На высоких тополях во дворе завода грачи, отчаянно крича, сооружали свои гнезда.

Януш и Владек лениво перекидывались словами. Стало сильно припекать, они расстегнули плащи и куртки. Владек насвистывал свою любимую песню.

«Встать улану не помогут», — машинально повторял за ним Януш.

Ему хотелось вызвать Владека на разговор, но он не знал, с чего начать. Сам не понимая почему, Януш испытывал постоянное чувство вины перед Владеком, и это ему мешало.

— А что сейчас там, в Смоловке, Владек? — наконец сказал Януш.

Владек перестал насвистывать и задумался. Он снял фуражку, положил ее на мешок с овсом, обнажив остриженную мальчишескую голову. Уставясь куда-то в пространство, Владек ничего не отвечал.

— Не болит больше? — спросил Януш.

— Нет, я уже и позабыл об этом, — сказал Владек и, словно продолжая свою мысль, принялся рассказывать о Смоловке. Какие там сейчас идут приготовления, ведь скоро пасха, и как там в поле и в лесу…

Тут вдруг появился поручик Келишек. На бегу застегивая ремешок под подбородком, он схватил винтовку, лежавшую на повозке. Солдаты мигом построились.

— В ружье! — скомандовал поручик. — По одному человеку оставить при подводах! За мной! В атаку!

Сержанту Голичу попался на глаза Юзек.

— Ройский! — крикнул сержант. — Остаться при повозке!

— Владек! — позвал Януш. — Поди сюда, я хочу тебя спросить…

Владек нетерпеливо махнул свободной рукой.

— После, после! — крикнул он, обернувшись, и помчался.

Все солдаты уже бежали вслед за поручиком к лесу, рассыпавшись цепью, а Януш все еще не мог высвободить свою винтовку, приклад застрял между мешками с овсом. Юзек подлетел к нему.

— Януш, умоляю тебя, останься при повозке, а я побегу вместо тебя. В лесу, кажется, банды, надо его очистить. Ну позволь!

Януш колебался.

— Ну?

В нескольких шагах от них уже раздавалось «ура» атакующих солдат. Януш пожал плечами.

— Ну, лети, — сказал он.

Юзек бегом пустился к лесу, откуда доносились выстрелы, учащаясь по мере того, как цепь стрелков углублялась в лес. Звуки боя удалялись в сторону Буга. Застрочил пулемет и сразу замолк. Януш ходил взад и вперед у повозки, покрикивая на лошадей, которые беспокойно стригли ушами. Наконец в лесу стало тихо. Солнце грело все жарче, и Януш, не выспавшийся минувшей тревожной ночью, то и дело зевал. Громко кричали грачи на тополях.

Не прошло и часа, как стали возвращаться группами солдаты с красными, вспотевшими лицами, в расстегнутых куртках, с небрежно закинутыми за спину винтовками. Они весело смеялись, обсуждая закончившийся бой. В лесу, оказывается, засели так называемые «чубарики», у них был даже пулемет, но они так перетрусили, что бежали, оставив пулемет и едва успевая отстреливаться.

Вернулся Юзек. В огне атаки он, кажется, подружился с сержантом Голичем, они шли вместе, возбужденно переговариваясь, красные от бега, сдвинув фуражки на затылок. Юзек подошел к Янушу и, словно пьяный, без всяких вступлений начал рассказывать:

— Я, знаешь, смотрю вперед, а там что-то мелькает между дубов. Я прицеливаюсь и стреляю…

Януш с трудом дослушал историю сражения с «чубариками».

— Ты не видел Владека? — спросил он.

— Видел, он бежал на левом фланге. Там, где пулемет.

— Но он еще не вернулся.

— Сейчас придет, — успокоил Юзек.

— Потерь никаких нет, — сказал Голич, сняв фуражку и поправляя перед зеркальцем как всегда старательно зачесанный на лоб клинышек тусклых светлых волос.

Уже почти все солдаты вернулись вместе с поручиком. Двор наполнился шумом голосов. Януш забеспокоился.

— Где ты его последний раз видел? Покажи.

— Отстань, я устал, — отмахнулся Юзек, усаживаясь на мешки с овсом.

— Нет, нет! Покажи! — Януш стащил его за руку с повозки. — Может, он ранен!

— Что тебе до этого Владека? — вскипел Юзек. Но все-таки поддался на уговоры, и они вдвоем пошли к лесу.

— Осторожнее, хлопцы, — крикнул вслед им Голич, — там, может, еще кто-нибудь остался.

Они шли меж деревьев, держа винтовки наготове. Но в лесу было спокойно, птицы, спугнутые стрельбой, видно, вернулись на свои места, щебет снова разливался вокруг.

Они не нашли Владека там, где видел его Юзек. Он лежал несколько дальше, навзничь, запрокинув голову. На лбу у него было только небольшое красное пятнышко, но затылок плавал в луже крови. Серые глаза были устремлены в небо, теперь уже совсем прояснившееся.

Владека Собанского похоронили у заводской ограды. Тотчас после погребения во двор вошла австрийская пехота. Запыленные и забрызганные грязью по самые глаза (видно, всюду шел дождь), измученные солдаты с явным презрением смотрели на польский отряд, который приветствовал их радостными криками. Австрийцев долго держали по стойке «смирно», затем была дана команда «вольно», но разойтись им не позволили. Тем временем польский отряд, выстроившись, как обычно — впереди пехота, за ней пушки, затем повозки и обоз, — двинулся по направлению к Виннице. По приказу сержанта Януш занял место заболевшего ездового. Он видел, как Юзек удобно улегся на повозке с овсом и укрылся его одеялом. Полный запахов весенний вечер прохватывал холодом. От усталости Януш едва держался в седле. Передний ездовой то и дело оглядывался и что-то выкрикивал, но что — до Януша не доходило. На мгновение он засыпал, привалившись к шее коня, а почувствовав щекой жесткую гриву, вздрагивал от страха, что сейчас свалится с седла и попадет под колеса.

В одно из таких мгновений сонного забытья Януш увидел Владека, как он выходит из лесу и, подняв вверх винтовку, говорит: «Я все тебе скажу, сейчас все скажу!» — и хочет выстрелить в него. Януш вскрикнул и проснулся. Ночь становилась все холоднее.

Затемно, не останавливаясь, они миновали Винницу, утро застало их у берегов Буга. Дорога вилась вдоль реки, которая становилась все уже. После вчерашнего дождя зазеленели луга. Проезжая мимо хуторов, Януш заметил, что почки на вишневых деревьях уже набухли. Всем своим существом он вдруг почувствовал весну.

В полдень они остановились в каком-то селе. Здесь приказано было стоять до вечера и расположиться на ночлег. Юзек, Януш и Чиж заняли приличную хату, к ним пристроился и сержант Голич, который, видно, почуяв деньги у рядового Ройского, очень полюбил его и не хотел с ним расставаться. Хозяйке приказано было сварить картошки, сержант Голич раздобыл несколько банок мясных консервов, он же достал где-то флягу водки. Пир обещал быть веселым. Пригласили хозяина, не старого еще крестьянина, и его жену, довольно привлекательную женщину. Водка сразу всех сдружила. Хозяин, тощий, давно не бритый, проворно принялся за консервы, поджаренные Голичем на большой сковороде. Водка, разлитая в большие, грубого стекла стаканы, тоже быстро убывала. Януш только немного отхлебнул огненной жидкости, отдающей сивухой. Он заметил, что хозяева, обращаясь к ним, говорят «пан» и называют их армию «панской» армией. «Поляки для них всегда паны», — подумал Януш.

Политических разговоров за столом избегали. Сержант Голич, по мере того как водка делала свое дело, все ближе подвигался к хозяйке. Звали ее Матрена. Пока водка еще была в бутылке, хозяин прикидывался, будто ничего не замечает.

В хате с низким потолком, с маленькими, никогда не отворяющимися оконцами было очень жарко. В печи бушевал огонь, от шести разогретых сильных тел тоже исходило тепло. Голич снял с пояса револьвер и положил его на оконце возле чахлой фуксии, затем расстегнул куртку и рубашку, обнажив крепкую белую грудь. Он сидел, одной рукой полуобняв Матрену, а другой время от времени поднося ко рту стакан с водкой. Через полчаса он был уже порядком навеселе, а хозяин и вовсе пьян. Юзек прятал усмешку в светлые усики, а Стась то и дело клевал носом, роняя на стол забинтованную голову. Уже стемнело, и Матрена, выбрав большую, сухую лучину из лежавшего за печью пучка, зажгла ее и воткнула в какое-то железное приспособление. Лучина горела неровно, свет ползал по стенам и лицам людей. За окном лежал голубой весенний сумрак.