Бернард Шоу - Новеллы Страница 36

Услышав это, гремучая змея вернулась и поманила ее за собой.

Змея привела ее на веселую полянку, где за столом, покрытым белой скатертью и заваленным рукописями стихов и перьями, нащипанными из крыльев ангелов, сидел пожилой господин с мягкой серебристой бородой и такой же шевелюрой, тоже одетый в белую ночную рубашку. Вид у него был довольно добродушный, но закрученные кверху усы и вздернутые брови придавали ему выражение самодовольного лукавства, отчего он показался чернокожей девушке глупым.

— Ах ты моя умница! — сказал он змее. — Привела кого-то ко мне поспорить. — И он дал змее яйцо, которое гн с радостью утащила в лес.

— Не бойся меня, — сказал он чернокожей девушке. Я не жестокий бог. Я — умеренный. Ничего плохого я не делаю, разве что спорю, но зато тут уж я — Мастер! Не славословь меня! Ропщи на меня! Изрыгай хулу! Не щади моих чувств, брось какое-нибудь обвинение мне прямо в лицо, так, чтобы я мог тебе возразить.

— Это ты сотворил мир? — спросила чернокожая девушка.

— Конечно, я! — ответил он.

— Так зачем же ты сотворил его так, что в нем столько зла? — спросила она.

— Браво! — воскликнул бог. — Именно такого вопроса я и ждал от тебя. Ты умная, смышленая девушка. Был у меня когда-то раб по имени Иов,[44] с которым я имел обыкновение поспорить, но он был так скромен и кроток, что мне пришлось наслать на него уйму всевозможных несчастий, прежде чем я добился наконец от него жалобы. Уж даже бедная жена велела ему похулить меня и умереть. И удивляться тут нечему — он действительно от меня сильно натерпелся, хотя, правда, потом я воздал ему сторицей. Когда я наконец довел его до того, что он начал роптать, он возомнил о себе невесть что. Но я быстро поставил его на место. Пришлось ему признать, что верх в споре взял я. Нос я ему утер, будьте уверены!

— Да не хочу я спорить, — сказала чернокожая девушка. — Я просто хочу знать: если мир действительно сотворил ты, почему ты сотворил его таким скверным?

— Скверным? — воскликнул Мастер спора. — Ого! Ты что, вздумала требовать у меня отчета? Да кто ты такая, скажи на милость, чтобы наводить на меня критику? Или ты, может, думаешь, что сумела бы сотворить лучший мир? Что ж, попробуй — пожалуйста! Попробуй сотворить хоть что-то. Ну хоть кита, что ли. А когда кончишь, возьми его на крючок и приведи ко мне. Да понимаешь ли ты, ничтожная букашка, что я не только кита сотворил, но и океан, где он плавает? Весь необъятный океан от поверхности до самого дна! Ты, наверное, думаешь, что это очень просто? Что ты сама смогла бы сделать это и получше? Так вот что, милочка, пора сбить с тебя спесь. Ты и мыши-то неспособна сотворить, а туда же, вздумала тягаться со мной — творцом мегатерия![45] Ты и самого простого пруда неспособна сотворить, и еще лезешь разговаривать со мной, создателем семи морей![46] Через каких-нибудь пятьдесят лет ты сморщишься, состаришься и умрешь, а моему царствию не будет конца — и все-таки ты выговариваешь мне, как старая тетка племяннику! Ты, кажется, возомнила себя выше бога? Ну-ка, что ты можешь возразить на этот довод?

— Какой же это довод? Насмешка, да и только, — сказала чернокожая девушка. — По-моему, ты понятия не имеешь, что такое довод.

— Что?! И ты говоришь это тому, кто, по всеобщему признанию положил на обе лопатки Иова! Ты мне просто смешна, дитя мое, — сказал пожилой господин, который был основательно задет, но от удивления слегка растерялся.

— Ну и смейся, сколько твоей душе угодно, — не унималась чернокожая девушка, — но ты ведь так и не ответил мне, почему — вместо того чтобы сотворить мир добрым — ты намешал; в нем добра и зла? Ты спрашиваешь меня, могла бы я сделать его лучше. Это не ответ. Уж будь я богом, мухи цеце на свете не было бы. И мои сородичи не корчились бы в жестоких припадках, и не опухали бы от голода, и не грешили бы походя. Почему ты вложил мешочек с ядом в рот мамбы, если другие змеи прекрасно обходятся без него? Почему ты создал обезьян такими безобразными, а птиц такими красивыми?

— А почему бы и нет? — сказал пожилой господин. — Ну-ка, ответь!

— А почему да? Разве что из пристрастия к пакостям, — сказала чернокожая девушка.

— «Почему?», «почему?» — это же не спор, — сказал он. — Я в такие игры не играю.

— Мне не нужен бог, который не умеет ответить на мои вопросы, — сказала чернокожая девушка. — Кроме того, если ты действительно творец вселенной, то должен бы знать, почему тебе приспичило сделать кита таким безобразным, каким его рисуют на картинках.

— Захотелось позабавиться, придав ему нелепый вид, только и всего. Тебе-то какое дело до этого? — сказал он. — Да и кто ты такая, чтоб указывать мне, как я должен поступать!

— Надоел ты мне, — сказала чернокожая девушка. — Только грубить и умеешь. Не верю я, чтоб ты мог что-то сотворить. Твой Иов был, наверное, большой дурак, если не сумел раскусить тебя. В этом лесу что-то слишком много стариков, которые выдают себя за богов.

И, замахнувшись дубинкой, она прыгнула на него, но он ловко юркнул под стол, который, по-видимому, провалился сквозь землю, потому что перед ней оказалось пустое место. А когда она снова раскрыла Библию, ветер выхватил из нее еще тридцать страниц и, рассыпав их в прах, тут же развеял его по деревьям.

После этого приключения настроение чернокожей девушки заметно упало. Она так и не нашла бога. Библии ее была вконец испорчена, и она дважды за это время выходила из себя, не сорвав ни на ком злость. Она погрузилась в размышления: уж не переоценила ли она белые бороды, почтенный возраст и ночные рубашки, приняв их за атрибуты божественного происхождения. И тут, как нельзя кстати, ей повстречался удивительно красивый, чисто выбритый белокожий юноша в греческой тунике. Такого красавца она еще никогда не видывала. Особенно заинтриговал ее — хотя и было в этом что-то отталкивающее — странный изгиб его поставленных вразлет бровей.

— Прости меня, баас, — сказала она, — у тебя такие проницательные глаза. Я ищу бога. Не мог бы ты указать мне дорогу?

— Вот уж чего не советую тебе делать, — сказал юноша. — Принимай жизнь такой, какая она есть, потому что за ней нет ничего. Все пути ведут к могиле, которая является дверью в небытие. А рядом с призраком небытия все остальное лишь суета и томление духа. Послушай моего совета и не заглядывай дальше копчика своего носа. Так ты, по крайней мере, будешь знать, что за его пределами всегда что-то есть, и сознание этого будет для тебя источником надежды и счастья.

— А мне этого мало, — сказала чернокожая девушка. — Надо жить с открытыми глазами. Я хочу познать бога — это для меня куда важнее, чем обрести счастье или надежду. Бог — мое счастье и моя надежда.

— А вдруг ты узнаешь, что бога нет? — спросил юноша.

— Я была бы очень плохой, если бы думала, что бога нет, — сказала чернокожая девушка.

— Откуда ты это взяла? — сказал юноша. — Ты не должна позволять людям давить на свой разум. Кроме того, почему бы тебе и не быть плохой?

— Но это же глупости, — сказала чернокожая девушка. — Быть плохой — значит быть чем-то, чем тебе быть не положено.

— Тогда ты должна сначала выяснить, какой тебе положено быть, прежде чем ты сможешь сказать с уверенностью — хорошая ты или плохая.

— Это правда, — сказала чернокожая девушка, — но я знаю, что должна быть хорошей, даже если быть хорошей — плохо.

— В том, что ты говоришь, нет смысла, — сказал юноша.

— В твоем разумении — нет, а в божьем — есть, — сказала она, — а мне важно обрести его разумение; если я обрету его, так и бога найти смогу.

— Откуда тебе знать, что ты найдешь? — сказал он. — Мой тебе совет: пока можешь, исполняй честно любую работу, чтобы достойно и с пользой провести дни, оставшиеся тебе до неотвратимого конца, когда не понадобятся уже ни советы, ни работа, когда не останется ни забот, ни познания, ни даже бытия.

— Останется будущее, — сказала чернокожая девушка, — и я хочу знать, каким будет это будущее.

— А разве ты знаешь прошлое? — спросил юноша. — Если даже прошлое, которое ужо минуло, покрыто для нас мраком неизвестности, то как же ты надеешься познать грядущее, которое еще не наступило?

— И все же оно наступит, и кое-что о нем я уже знаю, раз могу сказать тебе, что солнце будет вставать каждый день, — сказала чернокожая девушка.

— И это тоже суета, — возразил юный мудрец. — Солнце горит и когда-нибудь неминуемо выжжет самое себя.

— Жизнь — то же пламя, которое непременно догорает, но загорается вновь каждый раз, когда рождается ребенок. Жизнь прекраснее смерти, и надежда лучше отчаяния. Я согласна выполнять лишь такую работу, которая принесет людям добро; а чтобы быть уверенной, что не ошибусь, я должна познать прошлое и будущее, я должна познать бога.