Готфрид Келлер - Мартин Заландер Страница 36

Итак, он привел в порядок свои дела и не имел ничего, кроме депонированной должностной гарантии, состоящей из нескольких ценных бумаг, каковые с его отставкою высвободились, а с тех пор, вероятно, вовсе исчезли.

Когда Кляйнпетер мало-помалу излил душу до конца, несколько минут царила тишина — Мартин и Мария Заландер еще оставались под властью гнетущих впечатлений, а сам рассказчик, не сожалея о своем доверии, тоже молча вкушал явное сочувствие и потягивал душистое вино.

Мартин с ужасом думал, сколь темные обстоятельства таятся порой в жизни персон, облеченных доверием общества, а не то и являют собою секрет полишинеля. Он, конечно, знал, что отдельные инциденты подобного рода имели место во все времена и воспринимались в таком случае как большие несчастья. Теперь же у него забрезжила догадка, уж не идет ли речь о симптомах, но, к счастью, сию догадку утешительно уравновесило встречное соображение. Скорая решимость, с какою окружной начальник почел себя более не пригодным к службе и сложил свои полномочия потому лишь, что сыновья полагали его способным изменить долгу и сами были готовы пойти на такую измену, вызвала у него искреннее уважение, и оно отнюдь не уменьшилось, когда ему пришло на ум, что этот, казалось бы, слабый человек хотел не только искупить низость сыновей, но и уберечь себя от опасности угодить в силки растущей беды. Нет, сказал себе Заландер, покуда уступчивый, опираясь на подлинно гражданские помыслы, еще способен выпрямиться и спасти самоуважение, общество не в упадке.

Г-жа Мария думала о другом; ее мысли занимала странная женщина, о которой рассказчик поведал с горькой неприязнью и без малейшего следа симпатии; она ни секунды не сомневалась, что именно эта особа и была источником его несчастия, но характер демоницы толком не понимала.

— Для меня непостижимо, господин Кляйнпетер, возобновила она беседу, — как женщина может так чваниться репутацией мужа и всячески оную использовать, хотя на самом деле завидует ей и потому ненавидит мужа, форменным образом изо всех сил стараясь не выказывать ему должного уважения!

— Да, госпожа Заландер, — отвечал бывший окружной начальник, — я такому не учился! Тот, кто изведывает подобные вещи на себе, понимает их, как говорится, чутьем, не умея четко объяснить. Учитывая все прочее, я полагаю, наряду с чванством здесь играют роль связанный с духовной ограниченностью чрезвычайный эгоизм, а вдобавок происхождение. В тех местах, откуда родом моя супруга, женщины, не в обиду будь сказано, славятся особой заносчивостью, гонором и непомерным злоязычием. Соседская зависть и сплетни — сущее бедствие в тамошних деревнях, ведущее к расколу как среди солидных, больших семейств, так и среди нищих обитателей лачуг. Каждая девица, что выходит замуж, непременно ставит себе целью показать, откуда она, и утвердить свою власть. Мужчины там работящие, однако нравом грубые и в низших слоях бранятся ровно морские разбойники — и дома, и вне его. А женщины с младых ногтей упражняют свои языки, и, коли какая-нибудь вдобавок не вышла умом, можно себе представить, что из этого получается!

— Да как же вы угодили в сей обетованный край? — спросила г-жа Мария.

— Добрый друг сказал мне, что знает девушку, на которой мне стоит жениться. «Где же она?» — спросил я в обычной тогда холодно — пренебрежительной манере молодых светских львов. Тот назвал место и имя, расхвалил все достоинства. Я увидел хорошенькую, нарядную девицу, которая сумела выказать такую приветливость и мягкость, что я немедля попался на крючок, хотя неизвестное лицо подсунуло мне записку с сообщением, что ходатая подослала она сама. Однако ж меня это не отпугнуло, напротив, я был скорее польщен и вконец размяк. Разоблачила она себя довольно быстро и ужасно. Сказать по правде, и среди женщин своего родного края она составляет исключение и хуже других, этакая квинтэссенция!

Посредине своей тирады он невольно рассмеялся, вспомнив недавнюю ее выходку. Долгую свару по поводу его обнищания она закончила угрозой судебного развода, на что он лишь заметил, что тогда ей, по крайней мере, представится случай наконец-то расстаться с титулами начальницы и советницы, каковые уже сейчас совершенно не к месту. Тут она, побагровев от ярости, налетела на него и закричала, что даже не подумает отказываться от этих титулов, она-де от Бога имеет право носить их пожизненно и будет стоять на этом!

На вопрос, что она делала с деньгами, полученными под долговые расписки, Кляйнпетер отвечал:

— Тратила на наряды, шляпки и тому подобное! Поскольку я исправлял в округе главную должность, она почитала своею обязанностью наряжаться лучше всех, а это и вправду недешево, тем более что есть у нас несколько крупных промышленников, чьи дамы куда как горазды франтить. Еще год назад мне пришлось оплатить вексель на сто двадцать франков, выставленный на мое имя, а за что? За маленький зонтик от солнца, с ручкой из слоновой кости, обтянутый дорогушей тканью. Она увидела его в витрине здешнего магазина, где ее знали, и таким вот манером сразу же приобрела. С этим зонтиком она разгуливала по всему городишку и окрестностям, где намеревалась позлить женщин и барышень из тех, что побогаче. Потом, опять же исключительно ради зонтика, на несколько недель уехала на воды и там вновь выставила вексель на меня. Вдобавок она неоднократно брала деньги у своих состоятельных родителей, которые до сих пор живы-здоровы, причем брала под тем предлогом, что они якобы нужны мне. Когда в конце концов ложь вышла наружу, этот источник для нее иссяк.

Кляйнпетер продолжал бы разговор еще долго, если б не пришла пора ехать домой, ибо стесненные обстоятельства не позволяли ему пожертвовать обратным железнодорожным билетом. К тому же он радостно предвкушал возможность еще некоторое время спокойно ночевать в своем старом доме: г-жа окружная начальница со всем своим гардеробом и с зонтиком отбыла вчера к родителям, а сыновья еще две недели назад укатили в Америку, рассчитывая найти там место фабричных управляющих, благо швейцарцев нанимают охотно. Разумеется, но не таких! Эх, что бы им уехать раньше! Фабрика-то его вкупе со всем старым земельным владением находится сейчас под конкурсным управлением; со дня на день он ожидает принудительной распродажи. К счастью, эта история его уже не касается.

— А вы бы не могли, — спросил Заландер, — коль скоро сыщется помощь, вернуть себе эту собственность и снова запустить производство?

— Пожалуй, я остерегусь, господин советник! — отвечал Кляйнпетер, не раздумывая. — Кабы это удалось, вся троица в один прекрасный день сызнова заявилась бы снимать сливки! Лучше уж займусь где-нибудь тихим скромным делом, каким угодно; ежели вам подвернется что-нибудь для меня подходящее, не откажите в любезности дать мне знак!

— Конечно же я об этом подумаю, будьте уверены! — обещал Мартин Заландер, пожимая ему руку. — Вы покуда человек вполне бодрый и нестарый, коли слегка соберетесь с силами! Всего вам наилучшего, счастливо добраться!

Премного благодарен, и вам тоже, госпожа Заландер, за прекрасный обед и за все ваше гостеприимство!

— Ну что вы, какие пустяки, не стоит благодарности, — сказала г-жа Мария, в свою очередь пожимая ему руку. — Доброго пути! И пусть все у вас наладится!

Неожиданно быстрым шагом воспрянувший Кляйнпетер поспешил прочь. Супруги задумчиво провожали его взглядом, когда он шел по улице.

— Он ничуть не пошатывается! — заметила Мария. — Я-то опасалась, что он захмелел.

Все же он, наверно, сумеет выкарабкаться, коли отделается от этой ужасной особы!

— И получит спокойное местечко в затишье, чтобы прийти в себя, я так думаю. Однако никакой власти он определенно более не пожелает.

По пути в контору, куда направился по делам, новый советник размышлял о странном событии своего первого дня на запоздалом чиновном поприще и о том, как бы ему поддержать и утешить попавшего в беду предшественника, и почел себя счастливым, что в его благонравном доме подобных опасностей не существует. Тем не менее он сохранил меланхолическое чувство от столь непосредственного столкновения с непрочностью людских обстоятельств даже в самых высоких кругах.

XIII

Со временем Мартин Заландер оказался весьма загружен работой как в Совете, так и за пределами оного, и средь переменчивых событий партийной жизни, средь множества перекрестных требований угодил в сущую круговерть, ибо все норовили перетянуть его к себе.

Борьба шла преимущественно вокруг вопроса, стоит ли новейшей швейцарской демократии уступать свою почву напору социального переворота, сиречь можно ли утверждать перед народом, что таковы были его цель и его воля. Из-за этого вопроса возникли небольшие передвижки и изменения в партийном составе, тогда как народ в целом молчал, словно темная посторонняя масса.