Уильям Теккерей - История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим Страница 36

— Разумеется, к моей пользе, Мохэн, — сказал милорд сухим, жестким голосом. — Разумеется, вы образец добродетели; весь свет знает, что вы святой.

Лорд Мохэн жил раздельно с женой и не раз дрался на дуэли, причем поводом к спору всегда почти служили женщины.

— Я не святой; вот ваша жена, точно, святая, — но я умею отвечать за свои поступки лучше, чем другие — за свои слова, — сказал лорд Мохэн.

— И вы ответите за них, клянусь богом! — закричал милорд, вскакивая с места.

— Прежде нужно свести еще кое-какие счеты, милорд, — сказал лорд Мохэн.

Но тут Гарри Эсмонд, в страхе перед последствиями, к которым мог бы привести этот опасный спор, принялся с жаром увещевать своего покровителя и его противника.

— Великий боже! — воскликнул он. — Уж не хотите ли вы, милорд, обнажить шпагу против своего друга и гостя? Неужели вы сомневаетесь в добродетели леди, которая чиста, как само небо, и предпочла бы тысячу раз умереть, нежели причинить вам малейшее зло. Неужели пустые слова обозлившегося ребенка могут поселить раздор между друзьями? И, если уж на то пошло, разве моя госпожа не уговаривала вашу милость пресечь дружбу с лордом Мохэном и отказаться от привычки, которая может принести разорение вашей семье? Разве сам милорд Мохэн оставался бы еще тут, если б не его болезнь?

— Честное слово, Фрэнк, где уж тут с подагрой бегать за чужими женами, — вмешался лорд Мохэн, который в самом деле страдал приступом этой болезни; и при этом он так чистосердечно и весело засмеялся, глядя на свою укутанную ногу, что милорд невольно заразился его добродушием и, ударив себя кулаком по лбу, воскликнул с прибавлением крепкого словца:

— Ладно, Гарри, я тебе верю! — На том и окончилась ссора, и оба джентльмена, только что едва не схватившиеся за шпаги, пожали друг другу руки.

— Beati pacifici [29]. Ступай позови сюда миледи, — сказал покровитель Гарри. Эсмонд повиновался, радуясь, что может явиться со столь доброй вестью. Он нашел леди Каслвуд у дверей; она все слышала, но при виде его отступила назад. Она схватила его за обе руки, ее пальцы были холодны, как мрамор. Казалось, она вот-вот упадет к нему на плечо.

— Благодарю вас, дорогой мой брат Гарри, и да благословит вас бог, сказала она. Она поцеловала его руку, и Эсмонд почувствовал на руке ее слезы; и когда он вошел с нею в комнату и подвел ее к милорду, лорд Каслвуд, в порыве ласки и нежности, каких давно уже не случалось ему проявлять, прижал жену к груди, наклонился и поцеловал ее и попросил у нее прощения.

— Ну, мне пора на боковую. Кашу съем и в постели, — сказал лорд Мохэн и, опершись на руку Гарри Эсмонда, потешно заковылял из комнаты. — Клянусь богом, эта женщина — настоящая жемчужина, — сказал он, — и нужно быть скотиной, чтобы не оценить ее. Видали вы эту дрянную потаскушку, с которой Каслвуд… — Но тут мистер Эсмонд прервал его, сказав, что о подобных делах ему не пристало беседовать.

Камердинер милорда явился, чтобы раздеть своего господина, и едва последний облачился в халат и ночной колпак, как в дверь постучался еще посетитель, явившийся по настоянию хозяина дома. То был не кто иной, как сама леди Каслвуд с кашей и поджаренным хлебом, которые супруг просил ее собственноручно приготовить и снести гостю.

Лорд Каслвуд стоял и смотрел вслед жене, которая удалилась выполнять его поручение, и Гарри Эсмонд, невольно наблюдая за ним, подметил на лице своего покровителя выражение любви, огорчения и заботы, до крайности растрогавшее и взволновавшее молодого человека. Немного спустя руки лорда Каслвуда бессильно упали, голова свесилась на грудь, и он спросил:

— Пастор, ты слышал, что сказал Мохэн?

— Что миледи святая?

— Что нам нужно свести еще кое-какие счеты. Эти пять лет я шел по дурному пути, Гарри Эсмонд. С тех пор как ты занес в дом злополучную оспу, меня не перестает преследовать рок, и лучше бы мне встретить его и умереть, чем бежать от него, подобно трусу. Я тогда оставил Беатрису у родных, а сам отправился в Лондон; и вот, Гарри, я попал в общество бездельников и воров и снова пристрастился к картам и костям, до которых не касался с самой своей женитьбы, — нет, с тех пор как я ушел из гвардии герцога и перестал водить дружбу с этими беспутными могоками. Мне все больше и больше не везло, и я втягивался все глубже и глубже, а теперь я должен Мохэну две тысячи фунтов, и когда уплачу этот долг, то останусь почти нищим. Я не могу смотреть в глаза своему сыну; он меня ненавидит, я знаю. Я промотал и скромное приданое Беатрисы, и одному богу известно, что случится, если я буду жить дальше; самое лучшее мне умереть и оставить мальчику то, что еще можно спасти из моего достояния.

Мохэн был в Каслвуде почти таким же полновластным хозяином, как и законный владелец поместья, и его выезды заполняли конюшню, где, по правде сказать, разместилось бы куда больше лошадей, нежели мог держать покровитель Эсмонда. Лорд Мохэн и его люди приехали в Каслвуд верхами; но когда у его милости разыгралась подагра, он распорядился доставить из своего лондонского дома легкую карету, запряженную парой низкорослых лошадок, которая по хорошей дороге неслась, точно лапландские санки. Когда этот экипаж прибыл, милорду тотчас же захотелось прокатить в нем леди Каслвуд, что он и делал несколько раз, пуская лошадей во весь опор к большому удовольствию своей спутницы, любившей быструю езду и бодрящий ветерок с дюн, которые начинались почти под стенами Каслвуда и тянулись до самого моря. Так как это развлечение было весьма по нраву миледи, а супруг не только не выказывал недовольства ее короткостью с лордом Мохэном, но даже поощрял эти совместные прогулки, как бы желая подобным исключительным доверием загладить недавнюю вспышку ревнивой подозрительности, леди Каслвуд с легкой душой предавалась невинному увеселению, которое любезный гость, должно признаться, весьма охотно доставлял ей; и казалось, что ее обращение с лордом Мохэном стало непринужденнее, а его общество приятнее для нее вследствие какого-то обещания, которое он, из рыцарских побуждений, согласился ей дать.

Видя, что оба лорда по-прежнему все вечера проводят за картами, Гарри Эсмонд высказал однажды своей госпоже сожаление по поводу того, что милорд все не отрешится от своего пагубного пристрастия, и так как согласие между супругами казалось восстановленным, просил миледи убедить мужа отказаться от игры.

Но леди Каслвуд с лукавой и торжествующей улыбкой отвечала, что повременит говорить с ним и что еще несколько вечеров, во всяком случае, можно не лишать его этого удовольствия.

— Помилуйте, сударыня, — сказал Гарри, — вы сами не знаете, чего это может вам стоить; ведь всякому, кто сколько-нибудь смыслит в картах, ясно, что лорд Мохэн куда более сильный игрок.

— Я это знаю, — отвечала миледи, точно радуясь чему-то, — и он не только самый искусный, но и самый великодушный игрок во всем мире.

— Сударыня, сударыня! — вскричал Эсмонд вне себя от досады и недоумения. — Долги чести приходится платить рано или поздно; и если так пойдет дальше, господин мой будет разорен.

— Хотите узнать одну маленькую тайну, Гарри? — возразила миледи, и глаза ее смотрели все так же ласково и весело. — Фрэнсис не разорится, если так пойдет дальше; напротив, если так пойдет дальше, он будет спасен. Я сожалею, что дурно говорила и думала о лорде Мохэне, когда он был здесь в прошлом году. Он добр и великодушен; и я от души верю, что мы обратим его на праведный путь. Я давала ему читать Тиллотсона и вашего излюбленного епископа Тэйлора, и оба эти автора глубоко тронули его, как он сам мне говорил; в доказательство же своего раскаяния (это-то и есть моя тайна) знаете, как он решил поступить с Фрэнсисом? Он дает бедному Фрэнку возможность полностью отыграться. Вот уже четыре вечера, как тот выигрывает; лорд Мохэн, по собственным его словам, не допустит, чтобы из-за него пострадал бедный Фрэнк и мои милые дети.

— Но как же вы его отблагодарите за эту жертву? — в ужасе спросил Эсмонд, который достаточно знал мужчин вообще и этого в частности, чтобы не сомневаться, что подобный закоренелый развратник ничего не станет делать даром. — Чем, ради самого неба, должны вы отплатить ему?

— Отплатить ему! Благословением матери и молитвами супруги! воскликнула миледи, прижав руки к груди. Гарри Эсмонд не знал, смеяться ему или сердиться, или еще нежнее любить свою милую госпожу за то, что в своей непоколебимой невинности она приписывала светскому ловеласу побуждения, истинный смысл которых сам он лучше умел угадать. Осторожно, но так, чтобы содержание его слов не осталось непонятым, он рассказал миледи все, что знал о прежней жизни и поведении лорда Мохэна; о хитростях, которыми он завлекал женщин и добивался победы над ними; о том, как в разговоре с ним, Гарри, он не раз хвалился своим распутством и прямо заявлял, что считает всех женщин легкой добычей и что на охоте (как его милости угодно было назвать эту благородную забаву) все средства хороши. Но мольбы и увещания Гарри только навлекли на него гнев леди Каслвуд, которая и слышать не хотела его обвинений и возразила, что, должно быть, сам он очень уж дурной и испорченный человек, раз видит злой умысел там, где его и не бывало. "За добро добра не жди", — с горечью подумал про себя Гарри; и тем досадней и тягостней было у него на душе, что он не мог заговорить об этом предмете с лордом Каслвудом и не отваживался на совет или предостережение в столь священном вопросе, как вопрос о собственной чести милорда, которую, разумеется, никто не мог охранить лучше него самого.