Аделаида Герцык - Из круга женского: Стихотворения, эссе Страница 36

Гильда. Я почти уверена, что он делает ей предложение.

Лингстранд. Но Болетта не пойдет за него, в этом я уверен.

Гильда. Нет. Она находит, что он стар. И потом, он скоро будет совсем лысым.

Лингстранд. Не только потому. Она все равно не пошла бы за него. Она обещала другому думать о нем…

Гильда. Ах, так это о вас самом она, верно, должна думать? Она обещала вам это? И что же, когда вы вернетесь, вы сделаетесь ее женихом?..

Простодушный Лингстранд доверчиво заявляет, что ему нужно только сознание, что где-нибудь в уголку мира «о нем тихо мечтает молодая, нежная, молчаливая девушка», что это придаст ему энергию, будет вдохновлять его к труду, но что когда он вернется, Болетта будет стара для него, и сама Гильда гораздо больше ему подойдет. «Может быть, вы и будете тогда похожи на свою сестру», — добавляет он.

Гильда. Вы этого хотели бы?

Лингстранд. Да, кажется. Но теперь, это лето, я хочу лучше, чтоб вы были именно такой, какая вы есть.

Гильда. Такой я вам нравлюсь лучше всего?

Лингстранд. Да, такой вы мне очень нравитесь.

Гильда. Ну, а скажите мне, как художник, вам нравится, что я всегда хожу в светлых платьях?

Лингстранд. Да, очень нравится.

Гильда. Но скажите… как художник… какова, по-вашему, я буду в черном? Во всем черном… Будет это идти мне? (Смотрит перед собой). В черном по горло. Кругом черные складки, черные перчатки и сзади длинный черный шлейф… Мне кажется, что это ужасно увлекательно!

Излишне останавливать внимание читателя на художественной правдивости этого диалога, в котором проявляется бессознательно пробудившееся кокетство девочки.

На сером, однообразном фоне жизни Гильды рядом с нежной, заботливой Болеттой, смягчающей ее резкие выходки и думающей про себя о своей неудавшейся жизни, и тихой, озабоченной фигурой отца рельефно выступает яркий, тревожащий, загадочный образ «женщины с моря». Когда Вангель женится вторично и вводит в свой дом красивую, нервную, изменчивую, как море, и непонятную окружающим Эллиду, этот таинственный и новый характер не мог не поразить живое воображение девочки. Ее бесконечно влечет к себе эта чуждая всем, так не похожая на окружающих мачеха, ее сложный внутренний мир, тайна, которой она обличена, и понемногу та тревога и недоброжелательство, с которыми Гильда присматривается к ней, переходят в страстную привязанность и восторженное поклонение. Но Гильда глубоко хранит это про себя, это ее тайна, и мы только по некоторым отрывочным словам догадываемся о чувстве, которым наполнено ее сердце. Мачеха почти не замечает ее, проводит все дни погруженная в собственный мир, в ту драму, которая совершается в ее душе, и не подозревает, как страстно тянется к ней рядом детское сердце, жаждущее любви и ласки с ее стороны. Эта отчужденность мучает Гильду, ее гордость страдает и, замкнутая в себе, наперекор своему чувству, она с насмешкой издали делает наблюдения над мачехой, презрительно называя ее «женщиной с моря» и не доверяя ей. «Разве можно верить ей, малютка, — с серьезной важностью замечает она сестре, — ах, нет, она не подходит к нам. И мы к ней тоже. Бог знает, для чего папа взял ее в дом»… Она ревниво следит за отношениями отца и мачехи, чутко угадывая, что они переживают тяжелую, мучительную борьбу. Иногда у нее невольно прорывается ее настоящее чувство к Эллиде. Когда отец сообщает дочерям, что она уедет к себе на родину, Гильда, пораженная, на миг выдает себя.

Гильда (подскакивая к Эллиде). Ты уезжаешь? Ты уезжаешь от нас?

Эллида. Что ты, Гильда? Что с тобой?

Гильда (овладев собой). Нет, ничего. (Вполголоса, отвернувшись). Уезжай себе!

И когда разрешается тяжелая драма, происходящая между взрослыми, когда расходятся тучи, делающие под конец атмосферу пьесы чересчур сгущенной и тягостной, Гильда, слыша от отца, что Эллида остается с ними, боясь поверить этому, тревожно подходит к ней с вопросом: «Так ты все-таки остаешься с нами?»

Эллида. Да, дорогая Гильда… если ты хочешь быть со мной…

Гильда (борясь между слезами и радостью). О, Господи!.. хочу ли я…

Это было первое сердечное слово, сказанное ей мачехой, и сердце Гильды широко и восторженно распахнулось и готово безраздельно отдаться этой ласке.

Гильда принадлежит к цельным, страстным натурам, способным дойти до экзальтации; все силы ее ума и чувства могут сосредоточиться на одном, разгореться в яркое пламя и увлечь ее на все. Такие натуры бывают способны на подвиг и на безумие, они одинаково близки к озлоблению и к страстной беззаветной любви — в зависимости от тех жизненных влияний и толчков, которые направят их.

Мы расстаемся с Гильдой после того, как происходит примирение между ее отцом и мачехой, после того, как новая мирная жизнь, казалось бы, вступает в этот тревожный уголок. Но мы знаем, что Гильда не примирится с будничным существованием, ее воображение всегда будет искать ярких красок, так же, как «женщина с моря» едва ли удовлетворится тихой «земной» жизнью, едва ли найдет себе покой в мещанском счастье, созданном ее кротким мужем! И Ибсен показывает нам Гильду несколько лет спустя, когда, в расцвете молодости, полная веры в себя, она является к строителю Сольнессу требовать его любовь и обещанное царство. Мы не помним по первому знакомству с Гильдой этого детского эпизода, который столько лет занимал ее воображение, но мы охотно верим, что нечто подобное могло случиться с ней. Фантазией и сердцем девочки когда-то в раннем детстве завладел архитектор, строивший церковную колокольню. Он приезжал ненадолго, но его яркий, величавый образ, его мощная фигура на самой верхушке колокольни, когда он, на глазах у восторженно приветствовавшей его толпы, возложил венок на шпиц в знак окончания работы, — все это навсегда врезалось в памяти девочки. Это зрелище привело ее в экстаз, и когда, спустившись вниз, этот герой поцеловал ее и сказал, что она похожа на маленькую принцессу и что через 10 лет он вернется за ней и даст ей королевство, она прониклась сознанием важности этого момента и решением ждать обещанного дня. Проходят долгие 10 лет, но во взрослой девушке продолжает жить та же уверенность, что сказочный принц явится за своей принцессой, и когда этого не случается, то она сама идет за ним.

Многие комментаторы Ибсена видят в этой драме с фантастической подкладкой целый ряд символов, причем Гильда олицетворяет собой, по их мнению, идейный порыв молодости, разрушающий старые традиции, а безнравственный эксплуататор Сольнесс является аллегорией вечного, бессильного стремления к идеалу. Мы можем не углубляться в подобные толкования, когда перед нами живые, яркие существа, облеченные в плоть и кровь, заставляющие верить в них и понимать их поступки. Гильда в «Сольнессе» несомненно есть олицетворение молодости — блещущей, смелой, бурной молодости; она хочет видеть в строителе свой идеал. Хочет, чтоб теперь, 10 лет спустя, он остался прежним героем; ей невыносима одна мысль, что человек, о котором она мечтала всю жизнь, мелкий, трусливый эгоист. «Дайте же, дайте же мне увидеть вас стоящим опять высоко и свободно, — страстно умоляет она его, — я хочу этого… Один только раз!.. сделайте опять невозможное!» И эта жажда поверить в непогрешимость своего идеала руководит всеми мыслями Гильды, заставляет ее требовать даже жестоко-бессмысленного поступка, упорно добиваться, чтоб строитель по-прежнему взошел на высоту, зная, что он страдает головокружением и не вынесет этого… Ее восторженный экстаз переходит в безумие, когда она видит его на вершине дома и приветствует при его падении; здесь она является уже фанатиком своей идеи. Невольно приходит в голову, что щедро одаренная, цельная натура Гильды не выразилась бы в эксцентричных выходках и в противоречивом, сумасбродном существовании, если бы с детства была разумно направлена и все ее богатые способности нашли бы себе в жизни исход и применение.

Ее смелая, неожиданная речь искрится умом, внезапная детская шаловливость делает ее минутами прежним своенравным ребенком. «Я дикая, лесная, хищная птица, — говорит она, — почему бы мне и не быть хищной, не выходить на добычу, не захватывать когтями то, что мне нравится?..» Действительно, она такая же «дикая, лесная птица», какую мы видели в девочке-подростке из «Женщины с моря», и ей мы обязаны одним из лучших, ярких страниц Ибсена; ее беседы с Сольнессом, занимающие собой почти всю драму, — перл художественного творчества и глубокой психологии.

Теперь мы подходим к одной из самых трогательных, прелестных детских фигур, к одному из нежнейших типов, воспроизведенных Ибсеном. Эта хрупкая, застенчивая девочка с безгранично любящим сердцем с первого своего появления вызывает в нас волнение и жалость. Мы говорим о Гедвиг Эдкал из драмы «Дикая утка».