Сигрид Унсет - Улав, сын Аудуна из Хествикена Страница 37

– Я буду молчать! – искренне сказала Ингунн. Отступив, она подошла к кровати; немного постояла, глядя на спящего, как мать, которая не смеет разбудить своего ребенка.

Священник подумал: да, а ведь она все ж таки красива. Ему всегда казалось, что женщины, ради которых такие вот юнцы совершают грехопадения и всяческие глупости, редко бывают таковы, чтобы рассудительный и умный человек видел бы в них нечто особенное. А уж эта ему и вовсе не нравилась: Ингунн, дочь Стейнфинна, казалась ему ленивой и легкомысленной, слабой и изнеженной, годной лишь на то, чтобы доставлять мужчинам беспокойства и тяготы. Теперь он подумал: она, быть может, лучше, чем казалась ему, и способна еще стать доброй женой, когда повзрослеет и укрепит свой дух. Во всяком случае, сейчас она вела себя благоразумно и глядела на своего дружка так, словно любила его наипреданнейшей любовью. И собою раскрасавица… правду люди говорили…

Улав казался совсем юным и невинным, когда спал, закинув свои белые мускулистые руки за голову; его светлые волосы рассыпались по коричневой шерстяной наволочке. Он спал беззаботно, словно дитя. Но когда Ингунн, тронув за плечо, разбудила его, он сел и, поджав под себя ноги, остался в кровати, обхватив руками выставленные вперед колени и спокойно глядя на обоих мужчин.

– Вы за мной приехали?

– Арнвид приехал за твоей женой, чтобы увезти ее к себе домой, – сказал Асбьерн. – Я же… – Он поглядел на остальных. – Я полагаю, вы позволите мне сначала потолковать с Улавом наедине.

Арнвид, взяв Ингунн за руку, повел ее на скамью в самом дальнем углу горницы. Асбьерн сел на край кровати, рядом с Улавом. И тут юноша хмуро спросил:

– Что говорит обо всем этом владыка? Худо, что я так отплатил ему за его гостеприимство!

– Да, ты, верно, даже сам не понимаешь, сколь разумны твои речи. И потому тебе надо как можно скорее удирать подальше из нашей страны.

– Бежать? – медленно спросил Улав. – Без суда?.. Это владыка велит мне так?

– Нет, это велю я. Епископ и окружной наместник едва ли успели узнать про убийство… Да, Эйнар помер; мы ждем епископа с наместником только воутрие. А я дал понять стражникам из усадьбы Аудуна, что коли они не смогли запереть тебя покрепче, так пусть уж подождут, покуда Колбейн узнает о твоем бегстве от самого наместника. Эти люди сейчас ищут тебя, но по такому бездорожью они вряд ли успеют вскорости пройти такой дальний путь и добраться сюда, а теперь уже скоро ночь. Как бы там ни было, дерзнем во имя бога – останемся здесь, пока не взойдет после полуночи полная луна. Будет светлее, да и подморозит. Гутторм Старый пойдет с тобой и покажет дорогу. С вашей сноровкой вы доберетесь на лыжах до Сульберги [69] на третий день к вечеру. Там, у моей сестры, передохнешь малость, да смотри не оставайся долее, чем надобно. Все время скрывайся от людей, покуда Свен, сын Биргера, не раздобудет тебе убежища где-нибудь в тамошних селениях.

– Ну, а разумно ли мне бежать, коли я еще не приговорен к изгнанию? – спросил Улав.

– Если ты уж разок вспорхнул, тебе должно лететь дальше, – сказал священник. – А не то люди станут судачить, будто ты сбежал только ради того, чтобы добраться сюда и приласкать жену. И незачем тебе так свирепо глазеть на меня за эти слова… Ты молод, а ум у тебя короток, и ты ни о чем, кроме собственных дел, не помышляешь. Но такова уж молодость! Ты, верно, и не подумал о том, что у такого человека, как владыка, немало других дел, поважнее, чем то, будешь ли ты владеть Ингунн и ее имуществом да наслаждаться с нею в мире и покое. И приехал-то ты сюда со своей тяжбой не вовремя – трудно было найти менее подходящее время, дабы тревожить епископа своими делами…

– Это Арнвид придумал, а не я, – перебил Асбьерна Улав.

– О, Арнвид! Он столь же-безрассуден, сколь и ты, когда речь идет об этой чахлой былинке в обличье женщины. Но, как я уже сказал тебе, Улав, нам должно все устроить таким образом, чтобы не навлечь на епископа новых бед из-за твоего дела об убийстве. Пусть о том пекутся твои родичи, и пусть уж они раздобудут тебе убежище, дабы ты, заплатив пеню, купил себе покой во владениях короля Норвегии.

– Думается мне… – помедлив, сказал Улав, – едва ли епископ Турфинн будет доволен, что я сбежал без суда.

– Ясное дело, не будет, – отрезал священник. – Потому я и хочу, чтобы ты это сделал. Мужи, которые правят страной вместо нашего малолетнего короля, готовятся открыто ополчиться супротив святой церкви, и епископ должен развязать себе руки, избавившись от таких дел, как твое. Явись ты в Мьесенскую твердыню [70], он бы из кожи вон лез ради тебя, потому как ты искал бы его помощи и у тебя мало друзей. Владыка столь благочестив и истинно святой отец для всех сирот; к тому же он упрям и строптив, как козел, – это главный его порок. Но я ожидаю от тебя, что ты поймешь: один раз ты уже искал его защиты и получил ее; после того ты опять ступил на ложную стезю. Не очень-то достойно мужчины ныне требовать от него большего, зная, что тем самым приумножаешь его тяготы.

Улав молча кивнул. Он встал и начал одеваться.

– Теперь, – тихо сказал он, – нам с Ингунн будет еще труднее соединиться.

– В конце концов, верно, родичам ее наскучит пасти ее и стеречь, когда она не замужняя и не девка, – сказал священник. – Но, ясное дело, придется вам несколько лет подождать.

Улав сдвинул брови, глядя прямо перед собой.

– Это мы обещали друг другу нынче ночью – мы сдержим клятву, что дали друг другу, и я вернусь к ней, живой или мертвый.

– Это обещание безбожно, – сухо сказал Асбьерн. – Но я много думал… Легко быть добрым христианином, Улав, доколе бог не требует от тебя ничего иного, кроме как ходить в церковь, слушать райские песнопения и повиноваться ему, когда его отеческая рука тебя ласкает. Но вера подвергается тяжкому испытанию в день, когда богу не угодно то, чего желаешь ты. А теперь я передам тебе, что сказывал на днях епископ Турфинн – мы как раз толковали о тебе и о твоей тяжбе. «Дай бог, – молвил он, – чтобы человек этот вовремя научился понимать: тому, кто жаждет вечно поступать по своей воле, суждено однажды уразуметь: он творил то, чего вовсе никогда не желал».

Улав задумчиво смотрел прямо перед собой. Потом кивнул:

– Да. Это правда, я знаю.

Они поели и немного погодя легли в постель одетые, все, кроме Арнвида; он вызвался бодрствовать. Усевшись у очага, он стал вполголоса читать из книги, которая была у него в дорожной котомке. Время от времени он выходил за дверь поглядеть, который час. Теперь уже небо прояснилось, и сверкали звезды, тесно-тесно усеявшие весь небосвод; подмораживало. Один раз Арнвид преклонил колени и, скрестив руки, помолился.

Под конец, выйдя во двор, он увидел, что край горного хребта озарен светом восходящей луны. Он вошел в горницу и направился к кровати, где рядом, щека к щеке, спали Ингунн и Улав. Он разбудил юношу:

– Пора тебе уходить из усадьбы!

Улав открыл глаза, осторожно высвободился из объятий Ингунн и тотчас же встал с кровати. Он был почти одет; оставалось лишь натянуть сапоги да набросить плащ. Улав обулся, надел полукафтанье оленьего меха; Арнвид раздобыл ему одежду, более подходящую для длительного перехода на лыжах, нежели долгополый кафтан и красные сафьяновые сапоги, которые он сильно поизодрал прошлой ночью.

– Мой Гутторм знает все дороги в здешних краях по обе стороны границы, – сказал Арнвид. Его старый прислужник и, можно сказать, приемный отец должен был стать проводником Улава. Арнвид протянул другу свой меч, копье и кошель с деньгами. – Мы скажем, что ты продал мне своего буланого Эльгена; ты ведь знаешь, я всегда хотел, чтоб он был мой.

– Ладно!

– А тот мерзкий вздор, который нес Эйнар… – нерешительно пробормотал Арнвид, глядя в огонь. – Он всегда был лжив и злобен… А сам грязный, похотливый козел; Эйнар никогда не думал, что другим может показаться мерзко слушать его…

Улав смотрел себе под ноги, до смерти смущенный. Он ничего не понимал.

– Я бы очень хотел, чтобы тебе досталась в жены Ингунн, я верю, ты будешь добр к ней… Можешь поклясться, Улав, что никогда не изменишь моей сродственнице?..

– Да. А я могу на тебя положиться, ты позаботишься о ней? Не будь я за нее спокоен, вряд ли бы я послушался Асбьерна и бежал в Свею [71]! Но я знаю, ты любишь ее…

– Твоя правда. – Тут Арнвид разразился хохотом. Он боролся с собой, но никак не мог перестать; он сидел, дрожа от сдавленного смеха, до тех пор, пока слезы градом не покатились у него по щекам. Под конец он сел, согнувшись в три погибели, облокотившись о колени, подперев голову руками и продолжая смеяться так, что весь трясся. Улав стоял, и на душе у него было ужасно скверно.

– Ох, не могу… Теперь вам с Гуттормом пора отправляться в путь. – Арнвид совладал с собой, отер слезы и поднялся. Он пошел будить остальных.

Улав и Гутторм Старый стояли на туне в добрых доспехах, с полным дорожным снаряжением; лыжи были крепко привязаны к их ногам. Трое провожавших столпились у дверей дома; Ингунн подошла к Улаву и протянула ему руку. Он крепко пожал ее, и они тихо перемолвились несколькими словами. Она была спокойна и владела собой.