Кнут Гамсун - Дети времени (Дети века) Страница 37

Где и кто видел тактичность, подобную тактичности господина Хольменгро? Это был такт прирожденный, а не заученный. Он был тактичен всегда и со всеми. Фру Адельгейд, которая знала толк в этих делах, ни разу не выражала своего неудовольствия. А как он старался угодить ей! Не был ли он влюблен в нее? Влюблен? Да он тогда обратил бы свой взор на более молодую женщину. Но отчего же он так упал духом, когда она уехала? Да вовсе не потому, что он был влюблен в нее, а просто потому, что ему, Тобиасу из Гольмена было лестно бывать у помещиков в Сегельфоссе и считаться другом хозяйки. Господин Хольменгро выказывал расположение хозяйке Сегельфосса, как он некогда выказывал уважение секретарю датского посольства. Он был крестьянином из Вугге, и жизнь оказала ему только одну услугу, – спасла его от смерти. Все, что он знал, было то, к чему он прислушался, когда терся между образованными людьми. Он владел их языком и стал по внешности похож на них. Прекрасно сделано, господин Хольменгро! И все-таки он был, так сказать, на двести лет моложе обитателей Сегельфосса; он научился кланяться, но он кланялся, как раб.

Были у него особые причины сожалеть о смерти фру Адельгейд? Этот вопрос постоянно задают друг другу экономка иомфру Сальвезен и фру Иргенс, рожденная Геельмюйден. Хозяйка Сегельфосса, может быть, сама когда-нибудь откроет эту тайну, если ее дневник будет издан. Волчица может приходить на двор к собаке.

Но как бы то ни было, смерть фру опечалила господина Хольменгро. Он точно осунулся в лице, вид у него стал еще разочарованнее, нос вытянулся, может быть оттого, что он похудел. Когда же он вдруг очнулся и повеселел, то это произошло, вероятно, от того, что ему ни до кого больше дела не стало на свете. Не о ком стало думать и заботиться с тех пор, как фру Адельгейд умерла.

Но перемена в нем все-таки произошла. Он стал так близко подходить к фру Иргенс, что ей приходилось защищаться и говорить!

– Нет же! Сюда могут войти!

Чем дальше, тем хуже. Однажды вечером он поймал экономку иомфру Сальвезен и сказал, что хочет жениться на ней.

– Обдумайте, – сказал он, – и помните, что я дал вам слово. Приходите и посмотрите, каково у меня в доме.

Совсем с ума сошел!

Целую неделю он был непохож на себя, совершенно потерял равновесие. Казалось, будто он целые годы сидел в тисках и наконец освободился. Он нарочно выпустил кур однажды вечером и затем подошел к окну птичницы Марсилии. Увидев, что она не одна, он сказал ей, что куры выбежали и что их нужно загнать. Когда она вышла, он пошел за ней в курятник, поцеловал ее и дал ей денег. Что с ним творилось?

Он и прежде, бывало, пошаливал, но не так, как теперь! Он был богат, всегда был уверен в успехе и ничуть не беспокоился о том, что скажут люди. Когда поручика не было в усадьбе, господин Хольменгро отправился туда и застал Давердану. Она была обручена с помощником заведующего пристанью и, таким образом, вовсе не жаждала любви. Узнав об этом, господин Хольменгро заревновал и влюбился. Он оделся по-праздничному и надел двойную золотую цепь на жилет. Он сам чуть не плакал от того, что в преклонные годы вел себя, как мальчишка.

Тут он вспомнил об уездном враче Мусе и пригласил его к себе. Отчего не приехать? – это простая вежливость. Доктора угостили обильно и вкусно. Он вспоминал потом с удовольствием об этом дне. Человек с запада оказался хорошим хозяином; и серебряная сервировка, и вино, – все как у порядочных людей. И доктор Мус, благодушествуя, положил ногу на ногу.

– Я надеюсь, что и адвокат Раш заглянет сегодня к нам наверх, – сказал господин Хольменгро, – вам будет не так одиноко.

Ага! значит адвоката не пригласили к обеду, а только звали провести вечер.

И доктор вполне оценил это изъявление уважения. Адвокат Раш также происходил из чиновничьей семьи и, следовательно, был равен ему по положению. Но как хотите, адвокат все-таки не то, что доктор, и не то, что пастор. Господин Хольменгро прекрасно понимал эту разницу положений, и доктору Мусу это как нельзя более нравилось.

Доктор был уверен в том, что он должен был поддерживать гордость высших классов. Может быть, поэтому у них с поручиком вышло столкновение при первой встрече. Господин Мус был продуктом четырех поколений прилежных школьников со средними способностями. Где ему было уметь говорить о музыке и о новых нотах, которые лежали на рояле. Фру Адельгейд упомянула как-то об этих нотах и тем самым обязала господина Хольменгро купить их. Теперь они будут напрасно лежать здесь на рояле и ждать фру Адельгейд, которая никогда больше не придет. Но они по-прежнему останутся в почете, и это будет справедливо. Оказалось, что господин Мус любит итальянскую музыку, так научили его родители. А это ведь был только Бетховен, – фру Хольмсен любила все немецкое.

– Я слышал, что фру Хольмсен умерла? – сказал доктор.

Господин Хольменгро низко опустил голову и ответил.

– Да, ужасный удар.

– А как он принял его?

– Поручик? Да он разумный человек, рассудительный. Но это больше, чем он может перенести.

– Вы считаете его разумным человеком? Господин Хольменгро ответил:

– Да, это мое впечатление.

– Я думаю, – сказал доктор, – что ваше впечатление ошибочно.

И доктор принялся высказывать свое мнение. Народ ставит доктора выше многих людей; но господин Хольменгро видел немало докторов на своем веку, видел их даже в Кордильерах. Для него они были не редкость. Кроме того, господин Хольменгро думал, что на его впечатление можно положиться, что ему самому не раз приходилось в жизни полагаться на него, и оно не обманывало его и привело его туда, где он находился ныне.

– Я думаю, что поручик разумный человек, – сказал он еще раз.

Но это ничуть не импонировало господину Мусу. Он считал себя принадлежащим к высшему классу. Кроме того, он был человек образованный.

– Я делаю различие между человеком, который падает на колени от горя, и человеком, который впадает от него в безумие, – говорил он.– Поручик принадлежит к числу последних. Я слышал, между прочим, что его усадьба принадлежит вам.

Доктор положительно считал фру Адельгейд и поручика самыми обыкновенными людьми, о которых можно было думать, что угодно. Что за честь была бы для господина Хольменгро в том, чтобы считаться их близким другом?

– Это сплетни, – сказал он.

– Сплетни? Я слышал это от порядочных людей.

– Тогда вы плохо слышали или плохо поняли этих порядочных людей.

– Я прекрасно понял их. Но тем лучше, если их опасения за поручика оказались напрасными.

В это время пришел адвокат, и они вышли. Адвокат был проще, он любил жизнь и не был так учен и придирчив. Не прошло и пяти минут, как он заговорил с господином Хольменгро о делах. Пил он также совершенно иначе, чем доктор. Он ставил даже себе в заслугу то, что он много пил. Бог знает, в чем была эта заслуга, может быть, в том, что он всякий раз выражал благие пожелания хозяину. Адвокат был многим обязан господину Хольменгро, – домом, землей и первыми добрыми советами. Теперь дело его шло, как нельзя лучше, он завел себе даже секретаря, которого посадил в соседней комнате. Ему очень повезло. Он уже собирался купить землю, на которой стоял его дом и примыкающий к ней луг. Но господин Хольменгро отвечал ему на это каждый раз, что поручик не хочет больше продавать земли.

Господин Раш и на этот раз опять спросил об этом, но получил опять тот же ответ.

Адвокат опять предложил господину Хольменгро выпить за его здоровье.

Чем это кончится? Господин Хольменгро, крестьянин из Гольма, разгорячившись вином, принялся высказывать великие идеи. Он сказал, между прочим, что хочет взять на откуп ловлю испанских сардинок и держать норвежскую флотилию у Сантандера.

– Норвежские рыбаки не поедут туда.

– Так я натурализую их там.

Говорил ли он серьезно, или просто ему хотелось похвастаться перед своими гостями, но он сообщил о том, что неподалеку найдена железная руда и что он хочет купить эти рудники. Очевидно, он хотел похвастаться, потому что о своих серьезных планах он не говорил никогда, а без шума принимался за дело.

Он говорил тихо и не торопясь, по своему обыкновению, но за спокойной речью чувствовались великие идеи. Его интересно было слушать.

– За ваше здоровье, господа, – заключил он, – вы были очень любезны, что заглянули ко мне.

В комнату вошла Марианна и показала, как она умеет приседать на своих длинных ногах. Она была удивительно развита физически, ее широкий рот был такой зрелый. Она подала отцу почту, за которой ходила, и сказала:

– Письмо из дому!

Странно было слышать норвежскую речь от этой девушки с низким лбом, индейскими волосами и вздернутым носом.

– Это все, – прибавила она.

– Благодарю, – сказал отец.

Да, это было все. Для нее не было писем. Юный Виллац перестал писать ей.

– Извините меня на минуту, -сказал господин Хольменгро и открыл письмо с иностранной почтовой маркой. Он быстро пробежал его глазами и сказал дочери: